Освобождение шпиона

Корецкий Данил Аркадьевич

— Странный альтруизм... — буркнул Воронов.

— Согласна. Журналистам не свойственно сострада­ние. Но мои родители были жертвами «охоты на ведьм» в 50-х — Маккартни, «коммунистическая фильтрация», комиссия по антиамериканской деятельности, если вы в курсе*.. Им даже пришлось покинуть Штаты. И, во- вторых, я человек увлекающийся...

Она поймала недоверчивый взгляд Воронова, улыб­нулась краешками губ.

— По мне не скажешь, наверное. Но это так. История Мигунова задела меня за живое. Обычный честный слу­жака, не интриган, даже не карьерист.

Выходец из ни­зов... Именно такие чаще всего становятся жертвами политических игр. Или обычного головотяпства.

— Вы хотите сказать, что Мигунов — не шпион? — проговорил Воронов.

Маргарита Коул что-то искала в своей сумочке, на­конец достала беззвучно вибрирующий телефон, сказа­ла в него несколько слов по-английски и положила об­ратно.

— Разумеется, Мигунов не шпион, — сказала она в своей обычной спокойной манере.

Усомниться в ее словах было равнозначно тому, что­бы признать себя человеком недалеким, узколобым и политически ангажированным.

— Может, вы также думаете, что он не убийца?

— Он убийца, - сказала Коул.
– Но не шпион. Он стал убийцей здесь, в колонии. Может, он еще кем- нибудь здесь стал, я не знаю. Научился, приспособил­ся. Переродился. Может, он теперь извращенец. Го­мосексуалист. Онанист. Короче, жертва бесчеловеч­ного тюремного режима. Возможно, сейчас он ис­кренне жалеет, что не был шпионом, не продавал свою Родину. Даже скорее всего. Если ему удастся выйти на свободу, он будет опасен для общества. Но таким его сделали другие.

—Он никогда не выйдет на свободу, — сказал Воро­нов.

—Я знаю. Может, так даже лучше для него самого...

Воронов еще раз посмотрел на часы. Теперь ему и в самом деле пора было идти. Хотя, если честно при­знаться, госпожа Коул его заинтересовала — как жен­щина в первую очередь. Он был бы не прочь поговорить с ней еще. О чем угодно. В какой угодно обстановке. Он сам удивился своим ощущениям.

Коул заметила его взгляд, спросила у Курляндской:

— Вы успели закончить свои дела?

— Да.

— Отлично. Это вам, Виталий Дмитриевич!

Она развернула квадратный сверток и вручила ему черную мужскую сумку, распространяющую восхити­тельный аромат настоящей кожи.

— Что это? — завороженно спросил Воронов, трогая матовый замок, «молнию» с крупными зубчиками, ка­рабины плечевого ремня...

— Небольшой презент, Виталий Дмитриевич, — не­брежно пояснила Маргарита. — «Труссарди», Италия. Эта вещь изменит ваш имидж...

Воронов никогда не принимал подарков от посто­ронних людей. Но сейчас он не смог бы отказаться.

— Откройте ее...

В сумке лежала пачка стодолларовых: купюр в бан­ковской упаковке.

— Здесь десять тысяч, Виталий Дмитриевич.

Воронов удивленно посмотрел на Маргариту, на Курляндскую.

— Мы договаривались о четырех...

— Это не принципиально. Просто я хотела бы, чтобы вы, по возможности, как-то облегчили... очеловечили, что ли, условия жизни Мигунова. Телевизор, холодиль­ник, свежие продукты...

Он задумался.

— Что ж...

Такое практикуется... Руководство изоля­тора может принять подарки. Подписывается дарствен­ная, заверяется у нотариуса, техника переходит на ба­ланс СИЗО. Заключенный пользуется ею, пока он там, ну а потом оставляет... Только вы сами понимаете, что я не могу этого сделать для своего подследственного. Это выглядело бы очень странно...

— Конечно. Женя оформит все как надо, верно?

Она посмотрела на Курляндскую. Та с несколько за­поздалой реакцией (Воронову показалось, что сумма в де­сять тысяч ее тоже немного ошеломила) кивнула головой:

— Конечно. Да. Я все сделаю, Виталий Дмитриевич, не беспокойтесь.

— Да мне, собственно, о чем беспокоиться... — сказал Воронов.

Он повертел в руке пачку долларов, сунул в сумку.

«Десять тысяч, — подумал он отстраненно, еще не в силах поверить. — Как с неба свалились... Словно по волшебству!»

— Ну, и вообще, — продолжила Маргарита, глядя прямо в глаза следователю. — Вы же можете облегчить условия его содержания?

Воронов замешкался, но все же кивнул. Самый труд­ный - первый шаг. Когда переступил черту запрета, все последующие даются легче.

— Хорошо. Я постараюсь сделать для него, что смо­гу... И в рамках закона, конечно, — добавил он с некото­рым усилием. — Режим, белье, лояльность администра­ции, лишние передачи... — И строго добавил: — Если вы рассчитывали на что-то большее, должен вас разочаро­вать.

— Нет. Вы меня не разочаровали. Даже напротив. Я вам очень признательна за все. До свиданья.

Она снова протянула руку. Воронов пожал ее и по­чувствовал в ответ смелое, почти мужское пожатие. Может, даже чуть более смелое, чем требуют приличия. И этот прямой взгляд прямо в глаза...

На работу он шел пешком - по разбитым улицам, мимо обшарпанных домов, среди плохо одетых людей, большинство из которых никогда и в руках не держали десять тысяч долларов. Да и ста долларов тоже не дер­жали. Но он не смотрел по сторонам: только под ноги, чтобы не упасть. Шел и думал, что, видимо, понравил­ся госпоже Коул. Произвел впечатление. Думал еще о том, как вернется домой, увешанный подарками, о том, что, видимо, в ближайшие выходные поедет к за­водчикам в Новоселки смотреть щенка немецкой ле­гавой... А может, пора задуматься о собственной ма­шине? Какая-нибудь подержанная «лада»... Или даже «хюндайчик»...'

По крайней-мере он сможет тогда подвозить Ульку в школу. Даже в «математичку», которая на другом конце города. Это идея, кстати... Правда, тогда придется рас­статься с мыслями о щенке. Или — или. Н-да... Воронов даже расстроился немного. Но потом опять вернулся к мыслям о госпоже Коул и расстраиваться перестал. Вот смелая и красивая женщина. Замужем ли она? Кольца на пальце он не заметил. Ни на левой, ни на правой ру­ке. Хотя, собственно, какое это имеет значение... Сам- то он женат и вполне счастлив в браке. Ведь так? Навер­ное, так. Или почти так. А может... А может, и совсем не так...