Освобождение
Шрифт:
Вард вспомнил, как впервые увидел Неверику на сцене столичного Дворца Доброй Воли. Это была опера, закрытое представление для направителей из высшего эшелона власти и избранных лишенцев. Вард никогда раньше не слышал оперы. Он сидел в полумраке ложи рядом с Вершиной – тот держал руку на бархатном бортике совсем рядом с рукой Варда. Подаваясь к нему, Вершина шепотом объяснял, почему песни со словами – удел малообразованных масс, а здесь, в опере, знатоки наслаждаются красотой самого голоса; указывал на кого-то в зале и называл имена – знаменитостей и вершителей судеб. С лица Варда не сходила почтительная полуулыбка. Он сидел прямо, не опираясь на спинку кресла, жесткий воротничок формы телохранителя резал подбородок, Вард сдерживал дыхание, но все равно ему казалось, что он дышит слишком громко. Вард не осмеливался обернуться к Вершине. Он был уверен, стоит ему посмотреть на Вершину – и взгляд выдаст его с головой; поэтому он не отрываясь, широко раскрытыми глазами смотрел на сцену, где в столбе искусственного света блистала Неверика Яхонтова, дочь председателя Добровольного Объединения Писателей
После представления Вершина повел Варда за кулисы.
– Вардос, мой телохранитель, – Вершина подтолкнул Варда к Неверике. – Он тоже сын твоей очаровательной матери.
– Счастлива познакомиться, – сказала Неверика неожиданно глубоким грудным голосом, совсем отличным от того неземного, что вился под потолком концертного зала. Неверика улыбнулась Варду безупречной приветливой улыбкой, и вся она была безупречна – от высокого иссиня-черного парика, сверкающего лаком, до глянцево-синих, маленьких, как у куклы, туфель. А Вард из последних сил делал вид, что с ним все в порядке.
Кажется, Неверика пыталась его предупредить о намерениях Вершины. Вард помнил смутно: тот вечер вошел в его память вспышками искусственных огней, сумраком ложи, запахом духов, чередой знаменитых лиц и знаменитых имен, пением Неверики, ликующим, отчаянно-печальным в этом ликовании – и ладонью Вершины на руке Варда, взглядом его пронизывающих глаз, его голосом.
После, уже здесь, в Зинте, Неверика призналась как-то раз, отчего не побоялась тогда говорить откровенно – говорить против самого Вершины. «Ты показался мне таким юным, – сказала она, посмеиваясь над самой собой, – таким… безобидным, и… чистым, и беззащитным, что я… Мне стало жаль тебя. Я подумала, что просто обязана тебя предостеречь». Странно. Вершина тоже его жалел – не говорил вслух, но в его взгляде сквозила эта досадливая жалость, от которой Вард чувствовал себя униженным, каким-то ущербным, недостойным внимания этого великого человека. Прощаясь с ним, Вершина сказал: «Тебе будет лучше дома, Вардэк. Боюсь, ты не выдержишь того, что произойдет в столице», – и опять в его взгляде, в его ласковом голосе сквозила эта жалость, как будто у Варда недоставало чего-то важного – того, чем обладал сам Вершина и, конечно же, Ксамоктлан.
Это было после взрыва у отцовского дворца. Бомбист покушался на жизнь Вершины, но взрывом убило отца Варда. Вершина сказал, бомбист неверно направил Поток. Вард навсегда запомнил его лицо – совсем молодой парень, солдаты-добровольцы оттащили его со ступеней, и больше Вард его не видел. Вершина сказал, бомбист покончил с собой раньше, чем его успели допросить.
Вард лежал в отцовской комнате в недавно перестроенном Дворце Культуры и Отдыха – раньше то был павильон для любимых наложниц. Вершина сидел у его постели, и Варду нравилось лежать так, окруженным всеобщей заботой, хотя он уже полностью восстановился после взрыва. Вард подозревал, что ради него Вершина захватил слишком много Потока: тело Варда излечилось сразу же, прямо там, на ступенях дворца, а Вершина теперь избегал использовать Поток даже для того, чтобы включить новости на ретрансляторе. Варду нравилось вспоминать об этом. Он так боялся возвращаться в родную Зинту – возвращаться к отцу; Вард даже предположить не мог, что именно эти дни он будет вспоминать чаще всего. Отец встретил его с распростертыми объятиями. Он так переменился. Он гордился сыном – так непривычно было чувствовать, что оправдал отцовские надежды. Варду было стыдно за свои мысли, но частенько он думал: как же славно, что отец стал случайной жертвой того покушения – умер гордым отцом телохранителя самого Вершины, прежде чем начал задумываться, для чего направителю телохранитель-лишенец. И если б Вершина не притянул тогда к раненому Варду столько Потока, если б не успел восстановить его тело прежде, чем Вард истек бы кровью, Вард и сам бы умер гордым телохранителем самого Вершины – и никогда не узнал бы о перевороте в столице. О резне в Пирамиде, когда Ксамоктлан с другими заговорщиками перебил четверых из Пятерых, их помощников и всех направителей, кто отказался признать Вершину единовластным главой ДОСЛ, об арестах, казнях и ссылках, что последовали за возвращением Вершины в столицу, и о новых покушениях на Вершину, за которыми каждый раз поднималась волна новых арестов и казней. Вспоминая тот вечер во Дворце Доброй Воли, Вард не мог не думать, что добрая часть тех, на кого Вершина указывал ему тогда, ослеплена или брошена в разлом, а другая сгинула в «добровольных общежитиях» на окраинах ДОСЛ. Вершина как всегда был прав, когда говорил, что Варду не место в столице. Назначение Варда на пост Замвершины в Зинте – не опала, а спасение. В этом Вард не сомневался. В конце концов, Вершина всегда желал ему только добра. И теперь, в эти неспокойные для Зинты времена, задача Варда – оправдать его доверие.
Вард неосознанно сжал кулон, который так и не снял. «Будь смелым, будь сильным, – вспомнился ему совет, услышанный давным-давно. – Но самое главное, будь добрым. Это труднее всего, и у тебя это есть. Не позволяй никому это отнять».
Глава третья
Летатель с тихим гулом опустился на площадь перед Пирамидой. Вард пробежал пальцами по высокому жесткому воротничку, застежкам, металлическому ромбообразному оплечью, которое уже успело нагреться и жарило кожу сквозь синтетическую ткань накидки. Вард сжал правую руку левой и выпрямился резким заученным движением – так, как их учили в Школе Молодых Защитников: чуть приподнять подбородок, взгляд перед собой, вообразить, будто сквозь грудную клетку продет крюк и тянет вперед и вверх. Дверь летателя сдвинулась. Вард широко улыбнулся. Он попытался представить, каким увидит его новый направитель: Замвершину в пылающем оплечье, в коротком парадном парике, открывающем шею и уши, с массивным украшением на затылке в форме треугольника; разумеется, в желтом и фиолетовом – цветах флага ДОСЛ. По обе стороны от Варда выстроились его советники; он чувствовал успокаивающий взгляд Неверики, видел краем глаза великанскую фигуру Военсоветника. На площади в несколько рядов стояли солдаты-добровольцы. Это придавало Варду сил: он словно переставал быть собой, бессильным и незначительным, а становился – одним из Десяти, представителем ДОСЛ, властью, за которой стояли страны и народы, направители и лишенцы, заводы и пашни, бесчисленные счастливые города и Город Счастья Номер Один – Ицэль, красавица-столица, из которой Вершина Тлеканхокацль направляет Поток на благо всей добровольской земли.
Вард шагнул на ступеньку ниже, протягивая руки навстречу новому направителю.
– Прекрасный день! – приветствовал он со всем радушием, на которое был способен.
– Прекрасный день в нашей прекрасной стране, – ответили ему.
Из летателя выступила девочка – конечно, она была старше, но первым впечатлением Варда было: девочка – в строгой, на военный манер, короткой тунике, с голыми пухлыми коленками, в зинитном шлеме вместо парика. От значка-усилителя у нее на груди широко расходились золотые лучи – Высший Орден Пирамиды. Она крепко пожала предплечья Варда и сказала, глядя ему в глаза, хотя для этого ей пришлось задрать голову:
– Иста ввел меня в курс дела, – девочка назвала Вершину на тайном языке направителей, как будто бравировала тем, что на короткой ноге с властью. – Беспорядки с туземцами? Типичная проблема для недавно одоброволенной страны. Зинте требуется железная рука. Поэтому я здесь.
Вард не прекращал улыбаться.
– И добровольская Зинта тебе благодарна, – выдавил он из себя. – Мы все о тебе наслышаны, добруга Кату-Ату.
Еще бы ему не знать, кто она такая. Пару декад назад о Кату-Ату не замолкали в новостях, ее впечатления то и дело появлялись на первых страницах газет, а ее лицо, упрямое и решительное, – лицо нового поколения добровольцев, как писали в газетах, – хмурилось с плакатов, призывающих молодежь вступать в ряды Тлекъюношества. Девочка из захолустья, из простой малообразованной семьи, рано ощутившая Поток и взятая под крыло самим Вершиной в первые годы его безраздельного владычества – она стала одной из первого поколения направителей, воспитанных по «новому методу». Лишенцы смутно представляли, что это за метод и чем он отличается от старого, но свершения Кату-Ату говорили сами за себя: в шестнадцать лет она возглавила добровольские войска, отправленные восстанавливать порядок в бунтующей Тулгуе, и меньше чем за два месяца наголову разгромила сопротивление, за что и получила свой орден. И если уж шестнадцатилетние девчонки теперь покоряют целые страны и удостаиваются высшей добровольской награды, у кого останутся сомнения в новом методе Вершины?
Вард с тревогой покосился на Военсоветника. Олэйсу Бурганов записался в Великую армию ДОСЛ прямо из Распределителя Счастья, но все-таки он был тулгуй, а даже до Зинты доходили страшные слухи о том, как усмиряла Кату-Ату непокорную Тулгую.
– Посмотришь город или сначала показать тебе нашу Пирамиду? – спросил Вард как можно более беспечным тоном.
– Сначала банкет, – сказала Кату-Ату. – Есть хочу, – едва только Вард мысленно похвалил себя, что заранее распорядился накрыть стол в Торжественном Зале ДКО, как Кату-Ату продолжила, направляясь вниз по ступеням: – А потом посмотрю подарки.
Неверика прикоснулась к руке Варда, останавливая поднявшуюся в нем панику.
– Я обо всем позабочусь, – шепнула она.
– А концерт будет? – спросила Кату-Ату, не оборачиваясь – она шагала к ДКО, широко размахивая руками. – Мне сказали, Культсоветница – бывшая звезда оперы. Пускай споет. Когда меня принимали в столице, Иста в мою честь устроил концерт во Дворце Доброй Воли.
Неверика сжала руку Варда чуть сильнее.
– Всенепременно, – улыбнулась она. – Я с радостью спою для нашей новой… – ее прервала вибрация значков на груди Варда, Бурганова и Кату-Ату. Вард почувствовал, как жар окатил его спину. Что-то случилось – новое нападение, раз сигнал приняли Военсоветник и Напсоветница. И надо же было этому произойти именно сейчас, когда Вард всеми силами старается произвести благоприятное впечатление на новую направительницу! Еще не хватало, чтобы Кату-Ату решила, будто у него здесь рассадник врагов ДОСЛ.
– Просмотрим сообщение на ретрансляторе в моем кабинете, – быстро сказал Вард. – Небезопасно использовать ретранслятор на площади. Не будем нарушать спокойствие солдат.
– Спокойствие моих солдат крепче, чем ты думаешь, – бросил Бурганов, но все-таки взбежал к дверям Пирамиды вслед за Вардом. Они бросились по длинному коридору мимо типовых массивных дверей, украшенных символикой ДОСЛ и аляповатыми гербами добровольской Зинты; толстый фиолетовый ковер глушил их шаги. В Пирамиде – в отцовском дворце – всегда царили полумрак и прохлада, но сейчас лицо Варда пылало, и он ощущал, как сползает золотая тушь и одежда липнет к спине. Замок на двери отозвался на сигнал его значка, и Вард влетел в кабинет, не сбавляя шага.