Освобождение
Шрифт:
Вместе с рокотом нарастал вопль. Вард заставил себя встать, побежал, не обращая внимания на текущую по лицу кровь. По полу, по блестящим бокам станков метались фиолетовые отсветы. Вард чувствовал позади Поток, ударяющий ему в спину – с каждым разом всё сильнее. От взрывов он почти оглох. Ослепительно-фиолетовое сияние всё разрасталось. Варда оторвало от пола. Неимоверная сила сдавила его грудную клетку так, что Варду показалось, его ломают пополам. Он не смог сделать вдох. Одна за другой разрывались изнутри заводские машины. Вард летел мимо них медленно, медленно, медленно, сквозь искореженный металл, почерневшие осколки усилителей, обломки горной породы и еще что-то обугленное, изуродованное, черно-багровое, кричащее… Вард влетел в стену.
Сознание расцветилось
Вард вынырнул в реальность. Стояла пугающая тишина. Нет, не тишина, но после грохота и шипения машин Варду показалось, что он ничего не слышит. На лицо сыпалась каменная крошка. Вард обнаружил, что лежит в проломе там, где здание завода врезалось в гору – видимо, взрыв пробил камень еще глубже. Вард с трудом перевернулся, оперся на руки. Пополз задом. Что-то подвернулось под его локоть – Вард нащупал нечто прямоугольное, гладкое, холодное, как будто футляр для накопителя. Сделав последнее усилие, Вард вывалился из пролома на подрагивающий пол. Встал, побрел по проходу, перелезая через обломки механизмов. Боли он больше не чувствовал. Вообще ничего не чувствовал, только отчего-то очень хотелось пить. Завод стонал, как живое существо. В проходах, на машинах, под ними, вжатые в металл, лежали люди – то, что от них осталось. Вард поскальзывался в крови. Его хватали за ноги, на него наталкивались. В блестящей вязкой луже лилового, малинового, бирюзового шевелился бесформенный обрубок. Вард узнал мастера, которому недавно пожимал руки – только теперь рук не было, но из дыры на бугрящемся, сочащемся кровью лице доносился хрип. Вард отшатнулся.
Подбежал один из телохранителей, потом второй; подхватили Варда под руки, потащили прочь. Дневной свет ударил по глазам. Вард почувствовал, что на нем больше нет парика, и туника висит на одном плече. Его уложили на сиденье летателя; двое телохранителей сели напротив и приложили руки к его лбу и груди, одновременно дотронувшись до своих значков-усилителей. С тихим шорохом закрылась дверь.
Вард осознал, что прижимает к себе футляр из пролома. Телохранители сидели с закрытыми глазами, сосредоточившись на Потоке, и Вард осторожно приоткрыл футляр – нет, не футляр, а нечто вроде шкатулки – Вард видел такие на поясах древних зинтакских стариков. Только эта была изготовлена не из дерева, а из зинита. Вард откинул крышку. Внутри лежало украшение на зинитной же цепочке. Вард вытянул его из шкатулки, и оно закачалось перед ним: гладко отполированная пирамидка из фиолетового, с проблесками, камня, заключенная в зинитный… Вард бросил кулон обратно в шкатулку и захлопнул крышку. Небывалая форма, обхватывающая фиолетовую пирамидку, пульсировала перед глазами. У нее не было ни начала, ни конца, ни углов, ни граней; она длилась и длилась бесконечно, и невозможно было понять, где начинается одна ее сторона и кончается другая. У нее вообще не было сторон. Вард подавился тошнотой. Он перегнулся через край сиденья, и его вывернуло прямо на пол.
Глава вторая
С первого этажа Дома Культуры и Отдыха доносилась прилипчивая танцевальная песенка. Вошла Неверика, отворив дверь носком атласной туфельки, и музыка на несколько секунд стала громче, пока Неверика не захлопнула дверь снова. С подносом в руках она направилась в кушетке. На фигуре Неверики – невысокой, гармонично сложенной – заиграл мягкий свет исхода дня.
Вард сел, заулыбался, чтобы Неверика не волновалась.
– Попей чаю, – Неверика поставила поднос на столик, опустилась в кресло, изящным движением расправив подол своего ярко-лимонного платья. На подносе – маленький пузатый зинтакский чайник и две крохотные чашки, вазочки с орешками и традиционными зинтакскими сладостями.
Глядя, как Неверика сосредоточенно разливает чай, чуть нахмурив густые, красивой формы брови, выкрашенные в иссиня-черный в цвет парика, Вард сказал:
– Ты бы произвела впечатление на нашу мать.
Неверика взблеснула глазами.
– Одна из девочек научила меня, как правильно. Гляди, – Неверика поднялась, колыхнув подолом, взяла с подноса одну из чашек и подала ее Варду с почтительным и в то же время грациозным поклоном. Всё, что бы она ни делала, было грациозно.
– Келичтэ, адаласы мчэр, – произнесла она со смешным добровольским акцентом.
– Сестры не называют братьев «адаласы», – рассмеялся Вард. – «Адаласы» ведь значит «отец».
Улыбка вдруг сошла с его лица. Неверика заметила это прежде, чем Вард успел вернуть своему лицу умиротворенное выражение. Вздохнув, она сняла высокий тяжелый парик, отложила его в соседнее кресло и присела с чашкой чая в ногах Варда.
– Что, Вэри?
Вард отодвинул ноги, освобождая место для Неверики.
– Там была девушка… Там, на заводе… Девушка-зинтачка. Она поприветствовала меня по-зинтакски. Сказала: «Примите мою покорность, отец правитель». И… ну, знаешь, коснулась моих ног. На глазах у Глинковского и всех добровольцев, – Вард посмотрел в чай. На темной поверхности плескалось отражение треугольных ламп из разноцветного стекла.
– Ты же не виноват, – быстро сказала Неверика. – Ты не заставлял ее кланяться и называть тебя мчэром, правильно? Никто не станет придавать этому значения. К тому же, из советников с тобой был только Кечетлек, а он уже, – Неверика сделала маленький глоток из чашки, – никому не сможет донести, – закончила она безупречным светским тоном, как будто говорила о новых веяниях в моде.
– Нэвэри! – воскликнул Вард шепотом.
Он отставил чашку на подоконник, так и не притронувшись к чаю. Из широкого окна – узорчатая решетка распахнута – открывался вид на нарядную западную стену дворца, украшенную гигантской мозаикой с аллегорическими фигурами могучей женщины-доброволки и юноши-зинтака в национальной одежде, с мотыгой на плече. Они стояли на Зинитных горах, по которым шли большие желтые буквы с излюбленным лозунгом добровольцев: «Вместе веселее!» Дворец теперь называли Пирамидой, по аналогии со столичной Пирамидой, где заседал Вершина со своими советниками. Его статуя, держащая в ладонях, у груди, пирамиду, как символ заботы обо всем ДОСЛ, возвышалась и над зданием ДКО, и над дворцом – самая высокая рукотворная точка Зинты. Обычно из этого окна Вард мог видеть только ногу статуи, упирающуюся в каменную глыбу постамента; но сейчас и ее не видать за солдатами, заполонившими площадь.
– Они, наверное, уже почувствовали смерть Кечетлека, – сказал Вард. Он произнес «они» так, что у Неверики не возникло сомнений, о ком он говорит.
– Кого бы ни прислали ему на замену, хуже Кечетлека уже не будет, – Неверика надкусила чернослив передними зубами, чуть выдающимися вперед – этот недостаток, однако, ничуть ее не портил, а наоборот, придавал шарма.
Вард сел к окну спиной. Его не покидало опасение, что за ними могут наблюдать. Говорят, у направителей есть люди, умеющие читать по губам.
– Кечетлек не был хорошим человеком, – наконец осмелился сказать он, понизив голос, – но он был сильным направителем. Что теперь будет, Неверика? Что, если следующей целью станет дворец? Или ДКО? Такой взрыв не устроить лишенцам. Его должен был направить кто-то умеющий совладать с Потоком. И так близко к зиниту! Не каждый направитель способен преодолеть блокирующий зинитный фон.
– Считаешь, среди повстанцев есть направители? – у Неверики загорелись глаза. – Наконец-то появились зинтаки, чувствительные к Потоку? А что, такое уже было, ты мне сам рассказывал!