Освобождение

Анташкевич Евгений Михайлович

«Стоп! – остановил он себя. – Я ему ещё буду подавать прикуривать!» И просто положил её на стол.

Енисей взял зажигалку, прикурил и поблагодарил:

– Курите?

– Нет, давно бросил!

– Хорошо, тогда я продолжу! В нём доминантой, я имею в виду Родзаевского, всегда была озлобленность, это было похоже на человеконенавистничество, что-то такое звериное. И ложь. В чем это заключалось, мы сначала не понимали, и я не понимал. Хороший оратор, мы – заслушивались… Первой тревогу забила мама, потом Кузьма Ильич. Вы знаете, кто такой Кузьма Ильич?

– Конечно! – сказал Степан.

– Старик как-то увидел, как наши фашисты в чёрной форме колонной шли по улице и скандировали свои лозунги, и сразу сказал, что эти никого не пожалеют и что к ним если и можно попасть, то только «под нож».

Степана кольнули слова «наши фашисты», но он сдержался и продолжал слушать.

– Потом высказался отец, он тогда ещё не служил в БРЭМ, их за несколько лет до этого познакомил Асакуса, тогда он был ещё полковником…

Енисей говорил почти не останавливаясь.

– Отец просто сказал, что от него надо держаться подальше. Кстати, сам Родзаевский всегда испытывал уважение к моему отцу. Он всегда его воспринимал как начальника разведки Верховного – Александра Васильевича Колчака…

«Хм! – слушал и думал Степан. – Александра Васильевича Колчака. Не просто Колчака, а Александра Васильевича Колчака. Любезный друг! Так-так!»

Енисей продолжал:

– Но отношения, когда папа пришёл служить в БРЭМ, это было где-то в тридцать восьмом, у них не сложились. Папа, конечно, виду не подавал, кстати, он не хотел служить у японцев, но его как-то вынудили, а Родзаевский, как это говорят, его подсиживал, интриговал за спиной, а Асакуса эту интригу поддерживал…

«Вот так, иху мать! Враги, а чего-то между собою не поделили!» – почему-то тихо порадовался Степан.

– И чем кончилось? – спросил он Енисея и тут же себя остановил, потому что почувствовал, что дальше такой разговор может зайти не туда – ему надо работать с этим человеком, а возможно, даже с обоими, и с ним, и с его отцом. И такая постановка задачи не исключалась. – Ладно, давайте поговорим о другом. На кого из своих товарищей «оборонцев» вы можете положиться и сколько их – надёжных? А потом поговорим о противнике, – сказал Соловьёв и разложил на столе карту города.

В конце разговора Енисей задал вопрос:

– Скажите, радиостанция «Отчизна» откуда ведет вещание?

– Не знаю! – ответил Степан и посмотрел в глаза Енисею.

В конце концов Степан остался доволен, ему даже показалось, что он начал чувствовать Енисея, ему нравилась его заинтересованность: он со знанием дела рассказал и указал на все интересовавшие Степана японские объекты, рассказал о подходах к ним, даже кое-где о системе охраны и количестве работающих там японцев и русских. Он оказался информированным о командном составе японского гарнизона, начальниках и сотрудниках жандармерии и японской военной миссии. Однако торопиться с информацией о конкретной задаче, которую предстояло решать, Степан не стал. Мало ли, осторожность не помешает. Надо ещё походить за ним, и за отцом тоже походить, посмотреть, не крутится ли кто-нибудь вокруг, из «наших» или «не наших». А заодно «посидеть» около Бюро русских эмигрантов, у жандармерии и у миссии.

После встречи Сашик возвращался на работу.

На душе было неспокойно, нехорошо. Ему не понравилась и вчерашняя встреча, сегодняшняя тоже вызывала тревогу и даже разочарование. Интерес гостя к «нашим» был понятен, но что с этим делать? Он знает действительно многих. Антисоветских организаций в Харбине было сколько угодно, но все они были маленькие, разрозненные и практически бессильные – так, одни разговоры. Даже у японцев, попытавшихся из этого что-то «сотворить», ничего не получилось – всё это было несерьёзно.

«Хотя откуда об этом знать ему, им, они всю свою жизнь провели там?» Ему хотелось между словами «всю свою» и словом «жизнь» вставить – «счастливую». Однако финал разговора был лучше, поэтому не хотелось идти в контору и смотреть на опостылевшие японские лица, которые, как это уже становилось ясно, скоро превратятся в воспоминания.

Того, что сегодня сказал «гость», ему показалось мало, всё свелось к тому, что он здесь не один, а с группой, и эта группа имеет конкретную задачу, и придёт момент, когда они, как он сказал, «вступят в соприкосновение с противником», и этот момент, вероятно, наступит очень скоро. Скорей бы! Поэтому и не хотелось никуда идти. Сейчас бы собрать своих и начать, только что? Ещё было велено в ближайшие дни исправно ходить на службу и ничем не привлекать к себе внимание.

Поглощённый мыслями, снова и снова продумывая то, что он несколько минут назад услышал, Сашик шёл, и настроение его менялось. Оно то поднималось, когда он думал о «предстоящем деле», то падало, когда приходили мысли о «наших», о семье и, в особенности, об отце. Он с детства помнил разговоры в гостиной, когда у них дома собирались самые разные люди эмигрантского сословия. Поначалу, когда отец только вернулся, разговоры были шумные, главный спор всегда вёлся о том, что делать дальше и как победить большевиков.

Он шёл по тротуару, не замечая густых толп прохожих и того, что вот уже несколько десятков метров, тихо шурша шинами, рядом с ним медленно катится такси. Он только что подумал о семье, как вдруг его громко окликнули по имени. От неожиданности он вздрогнул и стал оглядываться: из едущего рядом таксомотора ему махал рукой – Сашик от удивления даже помотал головой – Коити Кэндзи.

– Что, не ожидал? – крикнул Кэндзи. – Садись, подвезу!

Сашик действительно не ожидал и сел на заднее сиденье рядом с Кэндзи.

– Ты откуда?

– Откуда, не скажу! – кивнув на водителя, тихо с весёлым лицом ответил Кэндзи. – Военная тайна!

«Снова военная тайна!» – невольно подумал Сашик.

– А вот куда, догадайся сам. – Кэндзи хохотнул и всем корпусом развернулся к Сашику. – Ладно, тут тайны нет. Я в Харбине – опять!

От неожиданности Сашик перестал соображать.

– Сколько же ты… мы не виделись?

Кэндзи хмыкнул:

– С июля тридцать восьмого! А ты не рад?