Освобожденная возлюбленная
Шрифт:
По идее, ничего нового, учитывая, через что Мэнни прошёл не только с ней, но и с Джейн. И тем не менее.
Просто он очень многого не понимал: как Пэйн растворилась в воздухе перед ним; как она не оставила никаких следов, по крайней мере, насколько можно было судить по охраннику, но парень хорошо помнил Мэнни; как она сохраняла спокойствие и контроль в смертельной ситуации.
На самом деле, последнее чертовски возбуждало. Зрелище того, как она выбивала дерьмо из придурка, — невероятно заводит… Мэнни не знал, нормально ли это, но всё же.
И
Пэйн нашла действенное решение: у него остаётся рассудок, у неё — ноги, и никто не узнает о её брате и вампирах в целом.
Ага, всё уладили. Ему же остаётся остаток жизни вздыхать по женщине, с которой он вообще не должен был встречаться. Нет ничего проще.
Час спустя Мэнни сел в свой Порше и направился назад в Колдвелл. Ведомая автопилотом, машина казалась не просто пустой, — настоящей пустыней, и он обнаружил, что поднимает и опускает стёкла туда-сюда.
Она не знает, где он жил, подумал Мэнни. Но это и не важно, не правда ли? Она не вернётся.
Боже, было трудно определиться, что сложнее: долгое, затянувшееся молчание, во время которого он будет заглядывать в её глаза, закусив при этом губу, чтобы удержаться от чрезмерной болтовни, или же прощание короткое и резкое, словно отрывание пластыря?
Хреново при любом раскладе.
В Коммодоре он заехал в подземный гараж, припарковался на своём месте и вышел из машины. Сел в лифт. Поднялся наверх, в свою квартиру. Вошёл. Позволил двери захлопнуться.
Когда зазвонил его мобильный, Мэнни судорожно попытался выудить его из кармана, но, увидев номер, он выругался. Голдберг из медицинского центра.
Он ответил без особо энтузиазма.
— Привет.
— Ты поднял трубку, — выдохнул парень с облегчением. — Как дела?
Окей. Это мы обсуждать не будем.
— Я в норме. — Когда повисла пауза, он сказал: — А у тебя?
— Хорошо. Дела обстоят… — Больница. Больница. Больница больница больница больница больница….
В одно ухо влетает, в другое вылетает. Но Мэнни нашёл себе занятие. Он посетил бар на кухне. Достав Лаг, он почувствовал, будто его огрели по голове — настолько мало оставалось в бутылке. Прислонившись к шкафу, он выудил бутылку Джека, которая стояла там давно и успела покрыться слоем пыли на крышке.
Какое-то время спустя он повесил трубку и серьёзно принялся за спиртное. Сперва Лагавулин. Потом Джек. А потом настанет время двух бутылок вина в холодильнике. И того, что осталось от шести банок Короны… они лежали в кладовой, и не были охлаждены.
Однако его синапсы не отличили алкоголь приятно-охлаждённый от тепловатого.
В общей сумме алкогольный фест занял добрый час. Может, больше. А КПД зашкаливал. Когда Мэнни схватил последнюю бутылку пива и направился в спальню, он шёл, будто по мосту Энтерпрайза, шатаясь влево и вправо… а потом вновь отклоняясь назад. И хотя в свете огней ночного города он видел достаточно, он врезался в уйму предметов: каким-то неудобным чудом, его мебель начала двигаться, кидаясь ему под ноги… всё, начиная с набитых кожаных кресел, заканчивая…
— Мать твою!
…Кофейным столиком.
Иииииииииииии, сейчас, Мэнни шёл, одновременно потирая голень, и значит, он словно добавил к общей куче неприятностей роликовые коньки.
Оказавшись в спальне, Мэнни, празднуя, сделал глоток Короны, и ввалился в ванную комнату. Включил воду. Снял одежду. Зашёл под струю. Нет причин ждать, пока вода нагреется; он ничего не чувствовал — как того и добивался.
Он не стал утруждать себя вытиранием. Просто подошёл к кровати. Вода капала с его тела. Сев на койку, он приговорил пиво. Потом… вообще ничего не делал. Его алкометр был на высокой отметке, и всё же не достиг предельной величины, вырубив его к чертям.
Однако сознание было понятием относительным. Несмотря на вероятное бодрствование, его словно выдернули из розетки… и не из-за количества алкоголя в крови. Он выдохся изнутри, по многим удивительным параметрам.
Откинувшись на матрас, Мэнни предположил, что раз ситуация с Пэйн разрешилась, то самое время начать собирать свою жизнь… или, по крайне мере, попытаться сделать это следующим утром, когда похмелье разбудит его. Его мозг пришёл в норму, и значит, нет причин, по которым он не мог бы вернуться к работе. Заняться тем, чтобы возвести преграду между этой гребаной интерлюдией и остатком его нормальной жизни.
Уставившись в потолок, он обрадовался, когда зрение поплыло.
Пока не осознал, что плачет.
— Обдолбанная тряпка.
Вытерев глаза, он решил, что не будет думать об этом. Но уже подумал… Боже, он до боли скучал по Пэйн.
— Гребаный… ад…
Внезапно он резко поднял голову, а кровь прилила к члену. Смотря сквозь стреляную дверь, он вглядывался в ночь с отчаянием, от которого голова вновь летела с катушек.
Пэйн…
Пэйн…?
Он попытался встать с кровати, но тело отказалось шевелиться… будто мозги говорили на одном языке, а руки и ноги не могли перевести сказанное. А потом спиртное взяло верх, нажав Ctrl-Alt-Del и выключив его программу.
Никакой перезагрузки для его задницы.
Когда его веки опустились, он, безуспешно сопротивляясь накатившей волне, всё же вырубился.
Снаружи, Пэйн стояла на террасе на ледяном ветру, её волосы развевались, а кожу покалывало от холода.
Она исчезла из поля зрения Мануэля. Но не покинула его.
Хотя он доказал, что может позаботиться о себе, она не доверяла его жизнь никому и ничему. Таким образом, обернув себя пеленой мис, она осталась на лужайке лошадиного госпиталя, наблюдая, как он разговаривал с полицией и охранником. Потом, когда он сел в машину, она последовала за ним, дематериализуясь с места на место, преследуя его благодаря мизерному количеству её крови, которую он испробовал.