Освоение времени
Шрифт:
Иван опять вернулся к прежней мысли. У него создавалось впечатление: один шутник придумал, а другие, безвольные и ленивые, на всё махнув рукой, приняли шутку без критики. По-видимому так оно и было, ибо пустые потухшие глаза многих ходоков нагнетали обстановку отчаянности. И при достаточно продолжительном взгляде на них у Ивана внезапно, пугающе стремительно, стало нарастать несвойственное ему чувство тревоги и какого-то отчетливо подступающего несчастья.
— Ну и народ, — одними губами сказал он Симону.
Симон даже не взглянул в его сторону, и он не столько услышал, сколько понял его ответ:
— Помолчи!
«Молчу… — про себя отозвался Иван. — Как все жду у моря погоды… второго пришествия… когда рак на горе свистнет… морковкиных загодей, как говаривала когда-то его бабушка… Чего ждать, если здесь что-то затевается?»
Грея холодный камень, на котором сидел, Иван молчал и с отчаянной тоской наблюдал за происходящим. Хуже нелюбимых лекций в вузе! Или наставлений начальства. Когда торчишь в аудитории или на собрании неведомо зачем, но присутствие твоё обязательно. Сидишь, а мысли твои витают неизвестно где. Лишь бы отвлечься от обыденности и не слышать голоса преподавателя или начальника, толкущих истину. Она интересует только их, но непонятно зачем она нужна студенту, тем более специалисту. Вспоминая те давние лекции с томительными часами ничегонеделания, Иван как-то незаметно для себя, безо всякого, правда, умысла, стал думать о собственной исключительности. Вон их, ходоков во времени, сколько, а КЕРГИШЕТ — один!
А кто? Он!! Иван Толкачёв!!!
Не известно, к чему привели бы его эти мысли, скорее всего — ни к чему, но они были прерваны на самом интересном месте, когда он уже стал подумывать, а не выкинуть ли какую такую … э-э… штучку, дабы потрясти их и расшевелить сонное царство.
Всего в двух шагах от него проявился ходок с престранной фигурой, похожей на пивную бочку. Громадная приплюснутая голова его под вязаной шапочкой-блином довершала отчётливость образа — пивная бочка или Пэбэ, как когда-то в школе, где учился Иван, называли Тольку Шастова за его чрезмерную полноту. Казалось, появившийся в реальном мире Пэбэ не сможет оторвать свои маленькие короткие ручки, карикатурно прижатые к весьма объёмистому животу, и долго не удержится на кривых ножках.
Но, как оказалось чуть позже, подвижен он был весьма и весьма.
Его появление вызвало некоторое вялое движение ходоков — они все посмотрели на него, у иных в глазах загорелась искра мысли. Пэбэ взмахнул ручками как шмелиными крылышками, забегал, гремя камешками, засуетился, открыл необыкновенно большой рот и быстро заговорил:
— Все в сборе!.. Достаточно и того, что собралось… Прекрасно!.. Надо решить неотложные и в высшей степени серьёзные дела… Вы о них знаете!.. Мы не можем пройти мимо тех странных, преступных, — он задохнулся от возмущения. — Да, да, преступных случаев, которые участились на дороге времени. И не по вине каких-нибудь перлей или тарсенов…
Стоило ему проговорить первые слова, как Ивана, и без того уже охваченного ощущением приближающегося несчастья, затопило предчувствие глупо банального продолжения нынешнего заседания ходоков. Словно он всё уже знал заранее, или о чём-то похожем читал, или уже предполагал такой исход раньше. Но вернее всего, опыт Афганистана подсказывал ему — берегись! Да, местные горы величественно и мирно вздымаются в высь, отсутствующие здесь заросли кустов не шелохнутся, но в любое мгновение всё вокруг может ожить и захлебнуться в автоматных очередях и взрывах гранат.
Сколько раз он переживал такое!..
Озябнув от мрачных мыслей, он с насторожённостью стал посматривать в сторону оживлённой группы молодых ходоков. От них холодной волной исходила опасность.
— Они вооружены? — отрывисто спросил он Симона.
Симон посмотрел на него долгим взглядом, оценивая вопрос, затем с сомнением пожал плечами:
— Не думаю… Не уверен. У нас, вообще-то, это не принято.
— … и вы!.. только вы виноваты в этом! — выкрикнул Пэбэ и театрально показал детской ручкой в сторону молодёжной группы. — Особенно ты, ренк Джозеф Радич! Я обвиняю тебя и требую сатисфакции! А твоим сообщникам я…
В следующее мгновение случилось так, как Иван и предполагал: глупо, банально, нечестно. Предвидел, пожалуй, не только он, так как, то тут, то там из поля зрения стали исчезать ходоки. Вот был человек — и нет его. Камень, на котором он только что сидел, хранил ещё тепло его тела, а сам он неведомо где уже шёл по дороге времени: в неведомом пространстве и в неведомом времени.
Группа, во главе с Джозефом Радичем, была вооружена пистолетами. Они буднично вытащили их из карманов, из-за пазухи и открыли беспорядочную и бесприцельную, а точнее, демонстративную стрельбу. Пули чиркнули по взлобкам валунов, комарино зажужжали, но всё-таки кого-то ранили — ходок ушёл, оставив капли крови на глянце камня.
Иван отметил непрофессиональное владение оружием — люди явно взяли его в руки для баловства. Однако один из вооружённых ходоков повёл дулом так, что выстрел мог предназначаться Ивану, либо Симону.
Симон исчез из реального мира за мгновение до Ивана, но Иван не стал уходить по дороге времени восвояси, а остановился или завис во времени, отставая от настоящего как раз настолько, насколько пуле, после вылета из пистолета, необходимо, чтобы пролететь те десять-двенадцать метров, что отделяли Ивана от стрелявшего в него ходока.
С ней он разминулся на сотые доли секунды.
Иван замер, как учил его Сарый, и поплыл в будущее с некоторым отставанием от настоящего, в котором сейчас оставались только сторонники Радича. Они его не видели. Раза два или три кто-то из них тоже зависал, страхуясь, но способности Ивана проникать во времени, по сравнению с ними, были значительно выше, и он без труда уходил от контакта вдоль по дороге времени.
Наконец, он вернулся в реальный мир.
Их было семеро. Кто-то к ним присоединился ещё. Иван лежал за валуном почти рядом с камнем, на котором восседал их предводитель. К нему все ходоки-отщепенцы обращались почтительно, не как-нибудь, а только — «господин Радич», он же их называл по именам.
— Война наконец-то объявлена! — самодовольно провозгласил господин Радич. — И мы их развеяли как… стадо баранов.
Они засмеялись, зашумели, загомонили все сразу. Кто-то тонким надтреснутым голоском несколько раз прокричал:
— Я его продырявил!..
Общий шум перекрыл густой хрипловатый возглас. Иван узнал сказавшего на слух — это он, здоровяк и красавец, сидел к ним с Симоном ближе всех и понравился ему.
— Рано веселиться начали! Война-то только ещё объявлена.
— Иди ты!.. — отреагировал господин.