От Аустерлица до Парижа. Дорогами поражений и побед
Шрифт:
Так утверждает, напр., Хомутова в своих воспоминаниях, которые писались через двадцать лет: «Никто не сомневался, что пожар был произведен по распоряжению гр. Ростопчина: он приказал раздать факелы выпущенным колодникам, а его доверенные люди побуждали их к пожару». Мы уже цитировали мнение самого Свербеева, с которым в значительной степени нельзя не согласиться. Но это мнение нисколько не опровергает участия Ростопчина в поджогах — оно свидетельствует только, что не было никакого разработанного правительством плана сожжения Москвы, что Москва вовсе не была вольной жертвой «нашего патриотизма».
С.П. Мельгунов
Этюды русских воинов Отечественной войны 1812—1813 годов и посещение Петербурга германским скульптором Шадовым в 1791 году
В январе 1791 года прусским королем Фридрихом-Вильгельмом II был издан указ о постановке памятника в виде конной статуи его великому предшественнику, Фридриху II. Для этой цели был назначен конкурс, и уже в мае того же года в Берлинской академии художеств состоялась выставка проектов и моделей памятника. Выбор короля пал на проект Шадова. Шадов (1764—1850) после трехлетнего пребывания в Риме был в 1788 году назначен ординарным членом Академии художеств и уже успел обратить на себя внимание.
Бронзовую статую памятника Фридриху Великому предполагалось отлить в Берлине, и так как Шадов был мало знаком с техникой металлического литья вообще, король предложил скульптору для ее изучения поехать в Стокгольм и Петербург.
В августе 1791 года Шадов отправился в Стокгольм, откуда по совету прусского посланника фон Брокгауза, воспользовавшись удобным случаем, отправился в Петербург, где в то время отливалось несколько крупных статуй.
Шадов рассказывает о пребывании на берегах Невы в своих воспоминаниях, изданных в 1849 году.
Скромному жителю вполне еще провинциального в то время Берлина прежде всего бросается в глаза необычайная роскошь екатерининского Петербурга. Бережливого немца пугает страшная дороговизна петербургской жизни, и в письме к жене он жалуется на то, что ему придется выйти из бюджета, что нет возможности ходить пешком в этом «слишком широко» разбросанном городе, где вдобавок это сочлось бы неприличным для иностранца. Несмотря на желание устроиться поэкономнее, ему приходилось, по совету советника прусского посольства фон Вегенера, нанимать парный экипаж, ибо только таким образом возможно было без замедления делать визиты и посещать мастерские. Шадов отмечает широкое гостеприимство русских и сообщает жене, что он почти ежедневно получает приглашения на обеды.
Для скульптора, стоявшего перед задачей создания монументального памятника, фальконетовский Петр Великий представлял здесь наибольший интерес. Шадов о нем пишет, что только в металле можно было без риска осуществить такое смелое предприятие.
Щадов осматривает также и императорские дворцы в окрестностях Петербурга, из которых Петергоф производит на него наибольшее впечатление. В парке Царского Села его поражают многочисленные копии со знаменитых скульптур, свидетельствующие о большой любви императрицы к искусству и о той легкости, с которой огромные средства здесь расходовались на произведения искусства.
Кроме осмотра достопримечательностей, берлинский академик делал много визитов и завел разные знакомства. Он был любезно принят престарелым президентом Академии художеств И.И. Бецким, равно как и графом А.С. Строгановым, который ему показал свою картинную галерею. Осмотрены были еще дворцы князя Безбородко и графа Остермана. Очень радушный прием встретил Шадов у иностранных художников Петербурга во главе с Кваренги, которого он называет «чем-то вроде второго Палладио» и у которого находит счастливое соединение добродушного зажиточного итальянца с «нобилита московите».
Благодаря содействию прусского консула Мааса, Шадову удалось быть свидетелем одного из блестящих выходов Екатерины II и присутствовать при торжественном богослужении, где он увидел императрицу, молящуюся коленопреклоненно. Он присутствовал также и при приеме поздравлений императрицей, где граф Остерман представлял ей иностранцев. Раздобыв все необходимые сведения касательно исполнения, постановки и стоимости памятника Петру Великому, Шадов распростился с Петербургом и уехал обратно в Стокгольм.
Сношения Шадова с Россией не ограничились одним его кратковременным посещением Петербурга. Шадов в своих записках неоднократно отмечает посещения ежегодных академических выставок Александром I и Николаем I, приводя их отзывы о некоторых из выставленных произведений искусства.
В 1808 году Шадов получает от князя Куракина, тогдашнего посла в Париже, заказ на надгробный памятник одному из княжеских слуг, погибшему во время путешествия в Тильзит.
Очень подробно Шадов описывает вступление в Берлин в 1813 году русских войск, среди которых, конечно, казаки возбуждали наибольшее любопытство. Особенно заинтересовался ими, как и другими восточными типами русской армии, сам скульптор, так как его давно занимала идея создать альбом разных народов.
Он обратился к князю Репнину, назначенному губернатором Берлина, с просьбой о предоставлении ему подходящих для данной цели моделей-солдат, что князь охотно исполнил.
Результатом пребывания русских войск в Берлине остались и хранятся в берлинской Академии художеств десять листов с карандашными набросками разных типов русской армии.
К тому же периоду, вероятно, относится и подлинный рисунок пером, известный по гравюре Ингеля, «Атаман Платов с казаками», который принадлежал принцу Иоганну Георгу Саксонскому в Дрездене.
Это редкое изображение казаков 1812—1813 годов их современником было в 1962 году опубликовано в книге сочинений Дениса Давыдова в Государственном издательстве художественной литературы в Москве, под редакцией Вл. Орлова. Советское издание дает к этой гравюре следующую справку: «Атаман Платов с казаками, гравюра Ф. Тюгеля по рисунку Шаделя». Почему фамилия Шадова переделана в Шаделя, остается при этом загадкой.
Из серии русских солдат 1812 года Шадова мы приводим донского казака в походной форме, с пикой, саблей, широким поясом, пистолетами и лядункой. Этишкет на шапке и лядунка дают основание считать казака принадлежащим к гвардейской сотне. Другой казак изображен спиной. У него так называемая «фуражная шапка», т. е. походная, в виде колпака, которая повторяется у казаков на рисунке «Атаман Платов с казаками».