От Белого моря до Черного
Шрифт:
Всем этим процессом — куда поставить пачку, как ее зацепить, как развернуть — распоряжается небольшого роста щуплый человек. Он в двубортном пиджаке и рабочих рукавицах — это сочетание придает еще больше комизма его и без того комичной фигуре.
— Не бригадир ли это?
Да, действительно бригадир, и мне называют его фамилию.
— Как, тот самый, что висит на городской доске почета? — изумленно спрашиваю я, позабыв о грамматике.
Да, он самый. Сколько я ни присматриваюсь, мне трудно уловить хоть какое-нибудь сходство. Там, на портрете, выполненном черной
А тот, кого мы видели, был маленький, сухонький, быстрый на ногах, суетливый, с тонким и сиплым голоском. Нельзя сказать, чтобы слушались его беспрекословно, рабочие порой и поправляли его, бывало он и соглашался, а иногда настаивал на своем, покрикивал нестрашно и беззастенчиво бранился.
При всем том он ни минуты не оставался спокойным или невнимательным, и по тому, как быстро исчезали в недрах трюма все новые и новые пачки древесины, было ясно, что дело свое он делает пусть с виду нескладно, но с результатом отличным.
По трапу соседнего судна, тоже английского и тоже довольно невзрачного, степенно спускается капитан, прифрантившийся к походу на берег. На нем хорошо отутюженный темно-серый костюм и белая шелковая сорочка. Ему, пожалуй, за шестьдесят, у него грузное тело, тонкое белое лицо и морщинистая шея. Так толстеют к старости люди, которые мало пьют, мало едят и мало двигаются.
— Хау ду ю ду, кэптин… Вы не возражаете, если мы сфотографируем ваше судно и команду?
Мы могли это сделать и без его ведома, но хочется быть вежливым с гостями.
— Пожалуйста, сколько хотите, — равнодушно отвечает англичанин. — Команда — африканцы, — пренебрежительно добавляет он. — Не знаю, какой вам толк их фотографировать.
Африканцев на английском судне мы уже заметили раньше, но я не знал, что из них состоит вся команда. А следовало бы догадаться. Судовладельцы не любят смешанных команд, чего доброго чернокожие станут возмущаться тем, что такие же матросы, как они, только со светлой кожей, получают гораздо большую плату.
Вахтенный матрос, высокий и тонкий, длиннорукий, с тонкими кистями и длинными, как у Вэн Клайберна, пальцами, внимательно пересчитывает лесоматериал, принимая его от хорошенькой северянки в пестрой косыночке, из-под которой выбиваются золотистые локоны.
— О’кей, — говорит матрос.
Беляночка улыбается.
Но матрос не возвращает улыбку. Он насторожен, как будто бы даже испуган. Что с ним? Всего несколько минут назад, когда он стоял на палубе, мы перекинулись с ним парой веселых слов, и он приветливо улыбался. Может быть, он чувствует на себе взгляд вахтенного помощника, молча наблюдающего с мостика? А может быть, он боится фотообъектива, который способен рассказать всему свету, что он улыбался белой женщине? Я дружески протянул ему руку, он торопливо пожал ее и отошел, хотя спешить ему было некуда…
Солнце уже низко — впрочем, оно и в полдень поднималось не очень высоко. Еще раз на прощание проходим вдоль пристани. Поневоле снова останавливаемся полюбоваться великаном и красавцем норвежским лесовозом «Белькарин» из Осло. Здесь доски считает юный норвежец — краснощекий, золотисто-рыжий. Он превосходно говорит по-английски. Ему девятнадцать лет, но он уже четыре года на море. Нравится ли ему в Архангельске? Конечно, а впрочем ему везде нравится… В его глазах море, радость жизни и надежда…
Архбум
Пристрастие к сокращениям не раз было у нас замечено и осмеяно. А в сущности к сокращениям нас принуждает необходимость. Куда как просто было раньше: завел себе француз Гужон чугунолитейный завод: «У кого работаешь?» — «У Гужона». Или и теперь еще в иных местах: «У Форда». Коротко и ясно. А поди-ка придумай для каждого нашего завода, заводика, института, фабрики, артели короткое, благозвучное и осмысленное название! Нелегко.
Для Архангельского целлюлозно-бумажного комбината существует пусть не совсем понятное название, но звучное, краткое и динамичное, напоминающее работу паровой бабы на забивке сван: арх-бум!
Так вот, едем на Архбум. Везет нас совнархозовский катер с устрашающим названием «Тайфун». Вдоль правого берега тянутся чередой лесозаводы — один, другой, третий… Вертикальные транспортеры, своим устройством напоминающие черпаковые нории, вытаскивают из воды бревна и перекидывают их через себя на лежни, по которым они катятся в штабель.
Проплывают мимо большие и малые острова. У одного островка какой-то странный вид. Серый берег как будто ощетинился дикобразом, иглы расположены очень неровно, где короче, где длиннее, а местами они прилегают к поверхности, делая ее ребристой. Что за диво? Подплываем поближе и видим: это бревна. За много-много лет сплава случайные кряжи приставали к берегу и вместе с наносным песком и илом наращивали его.
Показались кабелькраны Архбума. По своей конструкции они несколько отличаются от соломбальских: главная башня вместе с машинной будкой нависает над водой. Почему же она не опрокидывается? Как мы узнали позже, ее удерживают тросы подвесной дороги, связывающие башню с задней опорой.
Пассажирская пристань Первомайского расположена у высокого обрывистого берега. Длинная лестница ведет наверх, в поселок. Лестница деревянная, но в поселке уже царствуют бетон и асфальт. Здесь можно не спрашивать дорогу на комбинат, его высокие трубы видны отовсюду.
Вот и заводоуправление. Кругленькая веселая девушка, секретарь директора, ведет нас на территорию комбината. Она гордится его огромностью. Перед нами возвышаются многоэтажные корпуса, башни необычайной формы, из корпуса в корпус переходят широкие висячие галереи, тянутся трубопроводы большого диаметра, по железнодорожным путям движутся вагоны, где-то что-то гудит, что-то пронзительно шипит, откуда-то доносится резкий удушливый запах…