От царскосельских лип: Поэзия и проза

Ахматова Анна Андреевна

Мне зрительницей быть не удавалось,И почему-то я всегда вклиняласьВ запретнейшие зоны естества.Целительница нежного недуга,Чужих мужей вернейшая подругаИ многих – безутешная вдова.Седой венец достался мне недаром,И щеки, опаленные пожаром,Уже людей пугают смуглотой.Но близится конец моей гордыне,Как той, другой – страдалицеМарине, —Придется мне напиться

пустотой. И ты придешь под черной епанчою,С зеленоватой страшною свечою,И не откроешь предо мной лица…Но мне недолго мучиться загадкой, —Чья там рука под белою перчаткойИ кто прислал ночного пришлеца.

24 июня 1942

Ташкент

Смерть

1

Я была на краю чего-то,Чему верного нет названья…Зазывающая дремота,От себя самой ускользанье…

Август 1942

2

А я уже стою на подступах к чему-то,Что достается всем, на разною ценой…На этом корабле есть для меня каютаИ ветер в парусах – и страшная минутаПрощания с моей родной страной.

Август 1942

На Смоленском кладбище

А все, кого я на земле застала,Вы, века прошлого дряхлеющий посев!…Вот здесь кончалось все: обеды у Донона,Интриги и чины, балет, текущий счет…На ветхом цоколе – дворянская коронаИ ржавый ангелок сухие слезы льет.Восток еще лежал непознаннымпространствомИ громыхал вдали, как грозныйвражий стан,А с Запада несло викторианским чванством,Летели конфетти и подвывал канкан…

Август 1942

В тифу

Где-то ночка молодая,Звездная, морозная…Ой, худая, ой, худаяГолова тифозная.Про себя воображает,На подушке мечется,Знать не знает, знать не знает,Что во всем ответчица,Что за речкой, что за садомКляча с гробом тащится.Меня под землю не надо б,Я одна – рассказчица.

Ноябрь 1942

Ташкент (в тифозном бреду)

И комната, в которой я болею…

И комната, в которой я болею,В последний раз болею на земле,Как будто упирается в аллеюВысоких белоствольных тополей.А этот первый – этот самый главный,В величии своем самодержавный.Как он заплещет, возликует он,Когда, минуя тусклое оконце,Моя душа взлетит, чтоб встретить солнце,И

смертный уничтожит сон.

Январь 1943

Ташкент

Проза всегда казалась мне и тайной и соблазном. Я с самого начала все знала про стихи – и никогда ничего не знала о прозе. Я или боялась ее – или ненавидела. В приближении к ней чудилось кощунство или обозначало редкое для меня душевное равновесие… В Ташкенте от эвакуационной тоски я написала «Дому было сто лет», там же в тифозному бреду все время слушала, как стучат мои каблуки по Царскосельскому Гостиному Двору – это я иду в гимназию, снег вокруг собора потемнел, кричат вороны, звонят колокола – кого-то хоронят. Он будет в своем гробу ждать погребения под собором (там склеп). – Мне страшно, у меня тиф, я в Ташкенте.

8 марта 1964

Москва. Легендарная Ордынка

* * *

…Дому было 100 лет. Он принадлежал похожей на рысь купеческой вдове Евдокии Ивановне Шухардиной, странными нарядами которой я любовалась в детстве. Стоял этот дом на углу Широкой улицы и Безымянного переулка (2-ой от вокзала). Говорили, что когда-то, до железной дороги, в этом доме было нечто вроде трактира или заезжего двора при въезде в город. Я обрывала в моей желтой комнате обои (слой за слоем), и самый последний был диковинный – ярко-красный. Вот эти обои были в том трактире сто лет назад, – думала я. В подвале жил сапожник Б. Неволин – теперь бы это был кадр исторического фильма.

Этот дом памятнее мне всех домов на свете. В нем прошло мое детство (нижний этаж) и ранняя юность (верхний). Примерно половина моих снов происходит там. Мы уехали из него весной 1905 года. Тогда же он был перестроен и потерял свой старинный вид. Теперь его уже давно нет и на этом месте разведен привокзальный парк или что-то в этом роде. (Я последний раз была в Царском Селе в июне 1944 года…)

…А иногда по этой самой Широкой от вокзала или к вокзалу проходила похоронная процессия невероятной пышности: хор (мальчики) пел ангельскими голосами, гроба не было видно из-под живой зелени и умирающих на морозе цветов. Несли зажженные фонари, священники кадили, маскированные лошади ступали медленно и торжественно. За гробом шли гвардейские офицеры… «с пьяными открытыми лицами», и господа в цилиндрах. В каретах, следующих за катафалком, сидели важные старухи с приживалками, как бы ожидающие своей очереди, и все было похоже на описание похорон графини в «Пиковой даме».

И мне (потом, когда я вспоминала эти зрелища) всегда казалось, что они были частью каких-то огромных похорон всего девятнадцатого века. Так хоронили в 90-х годах последних младших современников Пушкина. Это зрелище при ослепительном снеге и ярком царскосельском солнце – было великолепно, оно же при тогдашнем желтом свете и густой тьме, которая сочилась отовсюду, бывало страшным и даже как бы инфернальным.

Анна Ахматова.

Из «Записных книжек»

Константин Сомов. Наталья Павловна и граф Нулин. Заставка к поэме А. С. Пушкина «Граф Нулин». 1899 г.

Константин Сомов. Портрет А. С. Пушкина. 1899 г.

Пушкин

Кто знает, что такое слава!Какой ценой купил он право,Возможность или благодатьНад всем так мудро и лукавоШутить, таинственно молчатьИ ногу ножкой называть?…

7 марта 1943

Ташкент