Слышала я – над царевичем пели:«Христос воскресе из мертвых», —И несказанным светом сиялаКруглая церковь.
1914
* * *
14 марта 1916 г. Петроград
Многоуважаемая Анна Андреевна.
Хоть мне и очень плохо, ибо я окружен болезнями и заботами, все-таки мне приятно Вам ответить на посылку Вашей поэмы («У самого моря».). Во-первых, поэму ужасно хвалили разные люди и по разным причинам, хвалили так, что я вовсе перестал в нее верить. Во-вторых, много я видел сборников стихов, авторов «известных»
и «неизвестных»; всегда почти – посмотришь, видишь, что, должно быть, очень хорошо пишут, а мне все не нужно, скучно, так что начинаешь думать, что стихов вообще больше писать не надо; следующая стадия – что я стихов не люблю; следующая – что стихи вообще – занятие праздное; дальше – начинаешь уже всем об этом говорить громко. Не знаю, испытали ли Вы такие чувства; если да, – то знаете, сколько во всем этом больного, лишнего груза.
Прочтя Вашу поэму, я опять почувствовал, что стихи я все равно люблю, что они – не пустяк, и много такого – отрадного, свежего, как сама поэма. Все это – несмотря на то, что я никогда не перейду через Ваши «вовсе не знала», «у самого моря», «самый нежный, самый кроткий» (в «Четках»), постоянное «совсем» (это вообще не Ваше, общеженское, всем женщинам этого не прощу). Тоже и «сюжет»: не надо мертвого жениха, не надо кукол, не надо «экзотики», не надо уравнений с десятью неизвестными; надо еще жестче, неприглядней, больнее. – Но все это – пустяки, поэма настоящая, и Вы – настоящая…
Преданный Вам Ал. Блок
Анна Ахматова в Царском Селе. 1925 г.
И было сердцу ничего не надо…
И было сердцу ничего не надо,Когда пила я этот жгучий зной…«Онегина» воздушная громада,Как облако, стояла надо мной.
14 апреля 1962
Ленинград
Примерно с середины двадцатых годов я начала очень усердно и с большим интересом заниматься архитектурой старого Петербурга и изучением жизни и творчества Пушкина.
Анна Ахматова. «Коротко о себе»
* * *
С пушкинскими штудиями, которые накладывались на ее собственные воспоминания о Царском Селе, связан и замысел поэмы «Русский трианон», над которой Ахматова начала работать в 1925 году.
Царскосельская поэма «Русский Трианон»
1
В тени елизаветинских боскетовГуляют пушкинских красавиц внучки,Все в скромных канотье, в тугих корсетах,И держат зонтик сморщенные ручки.Мопс на цепочке, в сумочке драже,И компаньонка с Жип или Бурже.
2
Как я люблю пологий склон зимы,Ее огни, и мраки, и истому,Сухого снега круглые холмыИ чувство, что вовек не будешь дома.Черна вдали рождественская ель,Кричит ворона, кончилась метель.
3
И рушилась твердыня Эрзерума,Кровь заливала горло Дарданелл,Но в этом парке не слыхали шума,Хор за обедней так прекрасно пел;Но в этом
парке мрачно и угрюмоСияет месяц, снег алмазно бел.
4
Прикинувшись солдаткой, выло горе,Как конь, вставал дредноут на дыбы,И ледяные пенные столбыВзбешенное выбрасывало море —До звезд нетленных – из груди своей,И не считали умерших людей.…
5
На Белой башне дремлет пулемет,Вокруг дворца – гусарские разъезды,Внимательные северные звезды(Совсем не те, что будут через год),Прищурившись, глядят в окно Лицея,Где тень Его над томом Апулея.
6
О, знал ли он, любимец двух столетий,Как страшно третьим будет встречен он.Мне суждено запомнить этот сон,Как помнят мать, осиротевши, дети…
7
Иланг-илангом весь пропах вокзал,Не тот последний, что сгорит когда-то.А самый первый, главный – Белый ЗалВ нем танцевальный убран был богато,Но в зале том никто не танцевал.….
8
И Гришка сам – распутник… Горе! горе!Служил обедню в Федровском соборе.
9
С вокзала к паркам легкие кареты,Как с похорон торжественных, спешат,Там дамы! – в сарафанчиках одеты,И с английским акцентом говорят.Одна из них!.. Как разглашать секреты,Мне этого, наверно, не простят,Попала в вавилонские блудницы,А тезка мне и лучший друг царицы.
10
Все занялись военной суетою,И от пожаров сделалось светло,И только юг был залит темнотою.На мой вопрос с священной простотоюСказал сосед: «Там Царское Село.Оно вчера, как свечка, догорело».И спрашивать я больше не посмела.
11
…И парк безлюден, как сибирский лес.
1925 – 1965
…Но в мире нет власти грозней и страшней,Чем вещее слово поэта.
1960-е годы
* * *
Ее называли камерной, комнатной, интимной, тихой, тишайшей. Даже такой человек, как Тынянов, говорил о шепотной Ахматовой. Этому отдали дань почти все, вплоть до Твардовского.
– Чем вы объясняете такое явление: выхожу к публике, читаю очень тихо, прекрасно слушают… Кто-то из зашедших в артистическую говорит: «Громкие стихи»…
Камерная, интимная, тишайшая, как оказалось, выразила целую эпоху, громоносную эпоху.