От часа тьмы до рассвета
Шрифт:
«Я же видел фигуру в белом кителе, — вдруг подумал я. — Она выглядела, как врач».
— «Врач», — с издевкой в голосе проговорил Карл. Вероятно, я думал вслух. — Меня не удивит, если ты начнешь тут нам рассказывать о белых слонах! Может быть, еще кто-то видел здесь врача?
Юдифь и Элен молчали. Но они и не отрицают, заметал я про себя в ужасе от той мысли, что здесь, в этой проклятой крепости, мы можем быть не так одиноки, как до сих пор думали, а также и с облегчением, так как я, возможно, был не так уж безумен, как мне все чаще казалось.
— Ну что ж, — презрительно фыркнул Карл. — Если вам интересно,
— Но в этом нет никакого смысла, — возразила Элен. Казалось, ее утомление, наконец, берет верх. Я надеялся, что в ближайшее время у нее не будет нервного срыва, как это уже несколько раз случалось этой ночью.
— В этом и есть сущность безумия, — пожав плечами, ответил Карл. — Сумасшедшие делают вещи, которые, с точки зрения нормальных людей, не имеют смысла.
«Например, роют землю в поисках нацистских сокровищ там, где их никогда не было», — подумал я про себя, но не решился этого высказать вслух, памятуя об оружии в руке Карла, а также о том обстоятельстве, что он, строго говоря, еще может захотеть взять реванш за ту злую игру, которую я затеял с ним на кухне. В остальном я был совершенно убежден в том, что Мария просто не была достаточно сильной физически для того, чтобы перенести труп спортсмена, в конце концов, для того, чтобы переместить его сюда, понадобились усилия двух сильных мужчин и одной волевой женщины. Мышечная масса тяжелее жира, и я знал, как тяжело было тело Стефана. Было совершенно исключено, чтобы хрупкая, маленькая Мария хотя бы по полу могла протащить тело этого мощного парня.
— Может быть, нам стоит посмотреть на кухне, не исчезло ли тело Эда? — зябко поежившись, предложил я.
— Ну ты и хитер, — Карл покачал головой. Если глубочайшая ненависть могла стать еще сильнее, то это случилось с ним именно в этот момент. — Ты, наверное, думаешь, что тебе удастся стащить из кухонного ящика еще один нож. Не в этой жизни, дорогой!
Он указал дулом пистолета в направлении лестницы, ведущей в подвал.
— Там дискотека. Вперед!
В тот момент, когда я находился на последней ступеньке лестницы, мой взгляд упал через открытую входную дверь в крепостной двор. Дождь прекратился, но плотные облака все еще закрывали луну, поэтому большая часть здания утопала в кромешной тьме. Я подумал, где же в точности может находиться тело Марии, и напряженно всмотрелся во тьму. Но ее нигде не было видно. Может быть, ее тоже убрали? Если она тоже исчезла, то тогда Карл уже не мог настаивать на том, что именно она перенесла труп Стефана. Достаточно будет, если Карл посветит лишь одну секунду в направлении башни, чтобы мы могли выяснить, одни мы здесь или нет.
— А ты уверен, что Мария действительно мертва? Может быть, ей нужна помощь, — начал я разговор, но это прозвучало так глупо, что в то же мгновение, как я произнес эти слова, я почувствовал стыд и начал ругать себя.
— Кто стреляет себе в голову, а потом еще падает с двадцатиметровой высоты, уже больше не нуждается в помощи, — с горькой усмешкой ответил хозяин гостиницы. — Может, нам стоит хотя бы накрыть ее тело покрывалом, — спросила Юдифь, и
Карл презрительно фыркнул и смерил всех нас критическим взглядом, полным отвращения.
— Вы все что, некрофилы? — сердито спросил он. — Ваш интерес к трупам просто пугает. Я на сегодня… фу, что я говорю, до конца своей жизни я видел уже достаточно трупов!
Он грубо толкнул меня в спину, по направлению к выходу, и посветил фонариком в сторону маленького учительского общежития у противоположной стены крепостного двора.
— Там дискотека, — сказал он и начал толкать меня, Юдифь и Элен, как непослушных детей — перед собой по еще довольно глубоким лужам на мостовой. — Мы должны спуститься в подвал все вместе. И мы добудем золото.
«Неужели этот толстый трактирщик был так наивен, — спрашивал я себя, держась за руку Юдифи и идя рядом с Элен и Карлом сквозь темноту, — или он затеял с нами новую зловещую игру? Не ждет ли нас в подвале сообщник хозяина гостиницы, который перенес туда трупы и поджидает, когда ему приведут на расправу оставшихся троих?»
Что ж, это нам предстоит еще узнать, и, может быть, гораздо быстрее, чем думаем.
ЧАС ВОЛКА
— Раз уж вы себя так прилично ведете, то только после вас.
Погоняя нас маленьким пистолетом в руке, Карл направил нас вперед через двор, и только когда мы дошли до маленького учительского домика, направил луч фонари на каменные ступени, которые вели ко входу. Не только по его жестикуляции, но и по звучанию его голоса нетрудно было догадаться, что глубоко внутри он вовсе не был так хладнокровен и спокоен, как старался показать. Легкое дрожание его голоса и отрывистые скачки луча фонарика показывали, что он старается сдержать Дрожь руки, указывая нам дорогу.
«Я мог бы его одолеть», — думал я про себя, он очень нервничал и поэтому был уязвим, и к тому же у меня были еще к нему счеты. Я осторожно ощупал кончиками пальцев шишку на затылке, которая немедленно ответила на прикосновение пульсирующей, колющей болью. Этот безобразный, растолстевший субъект причинил мне, как минимум, сотрясение мозга, если не перелом основания черепа. Он избил и поранил меня, но еще больнее, чем шишка на голове, у меня саднила глубокая царапина, которую он нанес моей личности этим поражением.
Карл был не первым, кто бил меня за мою жизнь, в моей поздней молодости я почти что привык к ощущению кулаков, бьющих меня по липу. У меня был просто невероятный талант глупостью и необдуманными поступка вызывать гнев, и чтобы уменьшить урон от нападений, я ни разу не попытался защищаться от моих оппонентов, которые, как правило, были крупнее и сильнее меня (во всяком случае, в большинстве своем). В конце концов, я полностью растерялся — каждая попытка сопротивления с моей стороны лишь давала возможность, по моему убеждению, растянуть расправу на более долгий и совершенно ненужный срок или дополнительно провоцировала моих соперников. И поэтому в таких ситуациях я просто предпочитал молча сносить каждый удар и терпеливо выжидать, когда все это закончится. Но я никогда не был в таком отчаянии, как в эту ночь. И меня никогда не били на глазах женщины, которую я любил. Поэтому я испытывал сильнейший гнев и глубочайшее разочарование и стыд.