От Екатерины I до Екатерины II
Шрифт:
Примечательна для России сия ночь, как рассказывал мне Дмитрий Васильевич Волков, тогда бывший его секретарем. Петр III, дабы сокрыть от графини Елизаветы Романовны, что он в сию ночь будет веселиться с новопривозною, сказал при ней Волкову, что он имеет с ним сию ночь препроводить в исполнении известного им важного дела в рассуждении благоустройства государства. Ночь пришла, государь пошел веселиться с княгинею Куракиной, сказав Волкову, чтобы он к завтрему какое знатное узаконение написал, и был заперт в пустую комнату с датскою собакою. Волков, не зная намерения государского, не знал о чем писать, а писать надобно. Но как он был человек догадливый, то вспомнил нередкие вытверждения государю от Романа Ларионовича Воронцова о вольности дворянства. Седши, написал манифест о сем. Поутру его из заключения выпустили, и манифест был государем опробован и обнародован».
Дворяне, встречаясь друг
Роспуск Тайной розыскной канцелярии
21 февраля, через три дня, был опубликован еще один исключительно важный манифест – «Об уничтожении Тайной розыскной канцелярии». Манифест объяснял, что Петр I, «монарх великодушный и человеколюбивый», учредил Тайную канцелярию из-за «тогдашних времен, обстоятельств и неисправленных еще в народе нравов». А поскольку на протяжении полувека «Тайная розыскных дел канцелярия всегда оставалась в своей силе, то злым, подлым и бездельным людям подавался способ, или ложными затеями протягивать вдаль (то есть оттягивать, отсрочивать) заслуженные ими казни или наказания, или же злостнейшими клеветами обносить своих начальников или неприятелей». Теперь же, «если кто-либо, зная об оскорблении величества или о государственной измене, хотел бы известить об этом власти, то надлежит ему явиться в суд или к ближайшему воинскому начальнику, а если доноситель окажется прав, то отсылать его в Петербург, Москву или ближайший губернский город, и там его отнюдь не пытать, но действовать кротостью и увещеванием».
Укрощение средневекового произвола
Кроме этих манифестов вышло несколько законодательных актов, посвященных делам церкви: указ от 29 января разрешал всем сбежавшим за границу раскольникам возвратиться в Россию и гарантировал свободное отправление их веры; указ от 1 февраля объявлял о прекращении следствий по делам раскольников-самосжигателей, причем местным властям предписывалось разъяснить всем староверам, что впредь никаких гонений их вере не будет и в связи с этим самосожжения теряют всякий смысл. Еще через шесть дней вышел указ «О защите раскольников от чинимых им обид и притеснений» и, наконец, 1 марта 1762 года – о секуляризации церковных и монастырских земель. По этому указу деревни и земли, ранее принадлежавшие церкви, переходили под управление государственных чиновников из отставных офицеров. Доходы с земель и деревень предписано было употреблять как на содержание монахов, но строго по штату, так и на отставных солдат, а также на содержание инвалидных домов. Общее управление всеми новым имениями осуществляла специально для того созданная Коллегия экономии, а вместо разных сборов был введен единый подушный налог – один рубль в год с души. Одновременно прекращались всякие дотации тем монастырям, которые не могли обеспечивать сами себя, а во всех обителях повелено было «слуг и служебников оставить самое малое число, без которых по самой нужде быть не можно». Не были забыты и монастырские крестьяне: устанавливалось, что, если монастырские служки взяли у крестьян лишнее, то надлежит «оное, с них взыскав, возвратить крестьянам немедленно». Можно утверждать, что именно эти указы – о снисхождении к раскольникам и монастырским крестьянам – способствовали потом популярности Пугачева, выдававшего себя за Петра III.
Эти же указы больно били по монахам и белому духовенству, превращая их из собственников земли и крестьян в нахлебников государства, зависимых от произвола светской власти. К тому же новый император в отличие от своей подчеркнуто благочестивой и преданной православию супруги редко ходил в церковь, а если и оказывался в храме, то открыто глумился над обрядами православного богослужения. Он велел обрить попам бороды и остричь волосы, вынести из храмов все иконы, кроме образов Христа и Богоматери. В Духов день, когда Екатерина вдохновенно и благоговейно молилась, Петр III расхаживал по церкви, громко разговаривая, будто он был не в храме, а в своих покоях, когда же все встали на колени, он вдруг захохотал и выбежал из церкви.
Все это, разумеется, сделало русское духовенство злейшим врагом Петра III. Прусский посланник барон Гольц писал Фридриху II, что духовенство направило императору коллективное послание, более похожее на декларацию, чем на прошение. В нем оно «жаловалось на насилие, причиненное ему этим указом (о секуляризации церковных имений), на странный относительно его (духовенства) образ действий, которого нельзя было бы ожидать даже от басурманского правительства».
Русский император – прусский генерал
Весной в Петербурге объявились опальные вельможи – Бирон и Миних. Герцог Курляндский въехал в Петербург в роскошной карете, шестериком, в мундире обер-камергера, с Андреевской лентой через плечо; Миних – в фельдъегерской повозке, в мужицкой сермяге и старых сапогах. Направляясь в столицу, старый фельдмаршал не знал, что в Петербурге у него остался сын, и когда у въезда в город его встретили тридцать три родственника, стали обнимать и целовать его, Миних заплакал в первый и последний раз в своей жизни.
Миниха и Бирона не видели в Петербурге двадцать лет, но память и о том и о другом хорошо сохранилась. Потому их внезапный приезд вызвал опасения в усилении немецкой партии. Однако скоро стало ясно, что опасения напрасны, так как и Бирон, и Миних продолжали непримиримо враждовать друг с другом.
Когда они впервые оказались в Зимнем дворце за одним столом, Петр III подошел к старикам и сказал:
– А вот два старых, добрых друга – они должны чокнуться..
Петр сам налил им вина и протянул бокалы. Но вдруг к императору подошел его генерал-адъютант Андрей Васильевич Гудович и, что-то прошептав ему на ухо, увел Петра в соседнюю комнату. Как только Петр и Гудович вышли из зала, Бирон и Миних поставили бокалы на стол и, обменявшись злобными взглядами, повернулись спинами друг к другу. Как оказалось, Гудович предупредил императора о готовящемся дворцовом перевороте в пользу Екатерины, но Петр не придал этому значения, хотя генерал-адъютант долго убеждал его в достоверности сообщения и крайней необходимости в энергичных мерах. А слухи эти, как показали последующие события, не были без-основательны.
Между тем Петр III продолжал вести политику в угоду Фридриху II. 24 апреля 1762 года канцлер М. И. Воронцов с русской стороны и прусский посланник в Петербурге, адъютант Фридриха II, полковник и действительный камергер барон Бернгард Вильгельм Гольц подписали «Трактат о вечном между обоими государствами мире». Трактат начинался с утверждения о пагубности войны и «печальном состоянии, в которое приведены толико народов и толико земель», раньше живших в мире и дружбе. Искренне желая мира, Петр III и Фридрих II заявляли, что «отныне будет вечно ненарушимым мир и свершенная дружба» между Россией и Пруссией. Россия брала на себя обязательство никогда не воевать с Пруссией и «принимать участие в войне его величества короля Прусского с неприятелями его», обязывалась в течение двух месяцев вернуть Фридриху II все захваченные у него «земли, города, места и крепости».
Еще один трактат был подписан Воронцовым и Гольцем через полтора месяца – 8 июня 1762 года. В нем шла речь об оборонительном союзе России и Пруссии и впервые говорилось о защите православных и лютеран, проживающих в Литве и Польше, обоими государствами-гарантами, что в дальнейшем привело к трем разделам Речи Посполитой. Разумеется, подписание трактатов не обошлось без грандиозных пиров. Присутствовавший на них французский посланник писал в своем донесении в Париж: «Все видели русского монарха утопающим в вине, не могущего ни держаться, ни произнести ни слова и лишь бормочущего министру-посланнику Пруссии пьяным голосом: „Выпьем за здоровье нашего короля. Он сделал милость поручить мне полк для его службы. Я надеюсь, что он не даст мне отставки. Вы можете его заверить, что если он прикажет, я пойду воевать в ад“.
А дело было в том, что по случаю подписания мира Фридрих II произвел русского императора в прусские генерал-майоры и дал ему под команду полк. Это событие стало главной темой застольных выступлений Петра III. Их нелепость была настолько очевидной, что Кирилл (брат Алексея) Разумовский, не выдержав, заметил: «Ваше величество с лихвою может отплатить ему – произведите его в русские фельдмаршалы».
Во время пира Петр III предложил тост за августейшую фамилию. Все встали. Одна Екатерина продолжала сидеть. Петр послал генерал-адъютанта Гудовича спросить ее, почему она позволяет себе такое поведение? Екатерина ответила, что так как августейшая фамилия это – император, она сама и их сын, то пить ей стоя не подобает. Петр, выслушав ответ, закричал через весь стол: «Дура!» Екатерина заплакала. Вечером Петр приказал арестовать ее. Свет на этот эпизод проливают заметки, сделанные Екатериной II на полях книги аббата Денина «Опыт о жизни и царствовании Фридриха II, короля прусского», вышедшей в Берлине в 1788 году. Аббат Денин – высокообразованный историк и литератор, впоследствии библиотекарь Наполеона Бонапарта, был осведомлен о русских делах. Эту книгу прочитала и Екатерина II и оставила на ее полях заметки, касающиеся некоторых эпизодов, там описанных.