От голубого к черному
Шрифт:
— Ты долбаный педик или что?
Он молча отшатнулся и чуть не упал, в спешке пытаясь убраться из моего поля зрения. Я почувствовал себя почти виноватым.
В глубине дома Нейл и Мартин погрузились в какой–то личный разговор. Нейл показал на меня и что–то прошептал Мартину, тот рассмеялся. Я решил подлить себе еще водки, но пока я искал бутылку, музыка замедлилась и кухня начала дрожать. Стены покрылись холодным потом. Я сел в углу, готовый прикрыть голову, если дом начнет разваливаться. Рваные электронные риффы вспыхивали внутри моих закрытых глаз. Чтобы успокоиться, я прислушался. В этой музыке было больше
Не то что бы я был большой любитель танцев. В это время музыкальная пресса как раз разорвала трехлетние отношения с хаусом и рейвом. Целых три года любые другие формы черной музыки полностью игнорировались, а неудавшиеся рок–журналисты вроде Джека Баррона глумились над тормозами, не поспешившими присоединиться к «новой музыкальной революции». Теми, кто все еще не сообразил, что, нося бейсболку задом наперед и раскачиваясь под экстази, распевая «ба–ба–ди, ба–ба–да, ба–ба–ди, ба–ба–да», ты сокрушишь капитализм и поставишь его на колени.
Когда я открыл глаза, стены снова оказались на месте. Не стоит недооценивать дурное настроение: оно помогало мне сохранить здравый смысл еще с детских лет. Я поднялся и принялся смотреть на людей, бродящих в поисках чего–то, что я не видел. Все они казались смутно знакомыми, вроде тех, что были на концерте, но с которыми я никогда не встречался. Чья–то рука схватила меня за плечо.
— Ты в п–ррядке, чу–увак? — это был Нейл, пытавшийся изобразить бирмингемский акцент.
— Все отлично, да. Просто устал.
Его глаза были фарфорово–голубыми, удивленными, сочувственными.
— Хочешь, помогу тебе взбодриться?
Он пошарил в кармане своей красной рубашки и выудил белую таблетку.
— Тебе надо расслабиться, Дэвид. Твой парень наверху, накуривается. Я видел его. Пусть поезд мчится себе дальше. Ты можешь путешествовать и без него. Ты можешь летать.
Он чокнутый, догадался я. Я взял таблетку с его ладони и проглотил ее.
Несколько минут спустя мы с Нейлом танцевали в одной из комнат первого этажа. Я чувствовал себя легче и свободнее, чем прежде. Он надвинулся на меня и я прижался к стене. Пряжки на ремнях клацнули друг об друга. На секунду наши члены соприкоснулись сквозь деним. Я поежился, вдыхая тьму. Это было хорошо, беспроблемно, и я легко мог это получить. Я улыбнулся Нейлу и направился к лестнице. Он потянул меня за рукав.
— Подожди.
Мы проплыли вдоль медлительного канала лиц. Он нырнул в кухню и вернулся с двумя бутылками воды.
— Возьми это. И возвращайся за добавкой. Не выливай.
На лестнице люди лежали под немыслимыми углами. Мое зрение плыло, как ручная камера. Каким–то образом мое сознание отделилось от тела и чувств и могло прочесть партитуру музыки для хаоса. Я вовсе не пытался уверить себя, что двое мужчин, касавшихся меня за последние полчаса должны стать моим Адонисом. То был эффект экстази или чего–то в этом роде. Я подумал о той ночи, когда я снял в «Соловье» парня, который двигался на очень сексуальной волне. Любовный голубь, как он это называл. Так он смотрелся в моей постели — бледные руки раскинуты в стороны, когда он трепыхался на моей груди, выкрикивая: «Я лечу, я лечу». На следующее утро похмелье окутало болью все его тело.
Музыка все еще клубилась, как дым, по коридору. В первой комнате, куда я попытался войти, никто не шевелился. Единственный источник света — красные огоньки косяков, хотя я почувствовал не только запах гашиша. Там была Дайан, голова откинута назад, рот открыт, точно она собирается запеть. В следующей комнате я не смог ничего разглядеть. Судя по звукам, там несколько человек не то пытались утопиться, не то занимались любовью. Воздух пах холодом, но казался теплым. Затем какая–то фигура выскочила из темноты и направилась ко мне, превратившись в тень с бледной головой. Это был Карл. Он был полностью одет. Мы стояли в дверях, смущенные.
— Пошли отсюда, — сказал он.
Лунный свет окутывал уличные фонари бледными отблесками, превращая узкие аллеи в каналы. На парковке, огороженной невысокой кирпичной стеной, стояли как новые, так и побитые машины. Мы с Карлом забрели в запущенный двор, покрытый гравием, бетоном и травой. В глубине двора стояло заброшенное бунгало с пустыми дверными проемами, побеленное внутри. Мы стояли там, точно позируя для видео, и целовались. Наши губы были сухими и потрескавшимися. Мы выпили немного воды. Мы застыли посреди этих темных грязных задворков с пустыми дверными проемами.
Карл казался более расслабленным, чем я когда–либо его видел, даже во сне. Его дикая энергия улетучилась, он выглядел пассивным, но всепонимающим, как ребенок.
— Не могу вынести, насколько это красиво.
Я тоже не мог. Лунный свет вывел нас из лабиринта закоулков к огромному и удивительно пустынному кладбищенскому парку. Могильные камни выигрышно располагались на холмиках или в тени деревьев, точно смерть нуждалась в месте для пикников или страстных объятий.
Поскольку листва стала плотнее, а дорога более неровной, Карл приобнял меня за талию.
— Такое ощущение, будто мы здесь в полной безопасности, — пробормотал он. — Точно и не в этом мире. Мы можем делать что угодно, говорить о чем угодно и за это не придется расплачиваться. Я могу тебе сказать.
— Сказать что?
Он не ответил. Луна скрылась за облаком. Было холодно. Я чувствовал запах гниющего дерева и плесени, он напомнил мне о той темной комнате на вечеринке.
— Что ты делал в той комнате?
— Прятался.
Мы остановились на опушке леса. Возле железнодорожной насыпи стоял ряд узких, выцветших домов. До меня донесся кислый запах костра. Он, должно быть, совсем близко, я увидел серые вспышки натриевого света. Во рту у меня пересохло, но воды уже не осталось. Оранжевый свет имел привкус пепла. Это был не костер. В конце насыпи горел дом.
Мы вышли из тени деревьев, свет вспыхнул золотым и малиновым. Я был слишком обдолбан, чтобы ощутить жар от колышущегося пламени. На самом деле я по–прежнему мерз. Звуки огня — треск дерева, горящей краски, ломающихся балок — доносились до меня, точно сквозь плотную стену тишины.
Дом заброшен, сообразил я, как и остальные. В окнах не было стекол. Сквозь пылающую крышу виднелась луна. На втором этаже был балкон, украшенный кованой решеткой — роза, покрашенная черной краской. Я посмотрел ниже и заметил ограду вокруг его основания. Что этот дом здесь делает? Непонятно отчего, меня вдруг начало трясти. Облако дыма окутало мое лицо, оно было холодным, точно туман над морем.