От голубого к черному
Шрифт:
— Прикурить не найдется?
— Да. — Он сунул руку в карман и вытащил маленькую пластиковую зажигалку.
Я притворился, что обшариваю карманы куртки и штанов.
— Черт. Оставил сигареты в машине. Извините, что побеспокоил…
Он улыбнулся.
— Тебе не нужна зажигалка, верно? Я знаю, что тебе нужно. Вот это. — Отступив в тень моста, он начал расстегивать джинсы.
Павлов ошибался. Я покачал головой и бросился бежать, безо всякой цели сворачивая в переулки, инстинктивно сумев выбраться на задворки Фейзли–стрит, рядом со студией. Там был еще один железнодорожный мост, с окаменевшими червячками извести, сползающими из–под навеса. Отсюда было примерно с милю вниз под гору до центральной улицы Дигбета и остановки 50–го автобуса. Вместо этого я поднялся
Я решил войти и в темноте взобрался по лестнице. Музыка стала громче. Это была «Загадка незнакомца», без вокальной партии. Руки и уши помогли мне добраться до студии. Она была открыта. Я потянулся к выключателю, но не нажал на него. Музыка грохотала и расходилась волнами вокруг нас, ограда без стен. Я различил красную точку на пульте. Песня подошла к концу и с содроганием закончилась, без медленного постепенного затухания, которое мы добавили позже. Я услышал дыхание Карла. Он стоял возле стены рядом со мной.
— Карл, — сказал я. — Это я.
Он протянул руку и притянул меня к себе. Наши рты соединились с сухим хлопком, точно пустые ладони.
Глава 6 Помехи
Твои мечты рассыпаны по дороге,
Бензин с дождем смешался,
Лишь стоит спичку поднести.
«Треугольник»
Алану Уинтеру очень понравился альбом. Он пригласил нас троих вместе с Рейчел на обед в китайский ресторан на Сент–Пол–сквер, неподалеку от здания «Фэрнис Рекордз». Хокли — район, целиком состоящий из закоулков. В своем поношенном темно–сером костюме, вечно небритый, Алан настолько удачно вписывался в слегка криминальную обстановку района, что мог бы здесь скрываться. А может, и скрывался. Мы ели за вращающимся столом, уставленным маленькими тарелочками.
— Эта запись пугает, — сказал он. — Она такая романтичная и такая жестокая. Прямо ебля кулаком в гондоле.
Карл тронул меня за колено под столом, наклонился и шепнул: «Позже». Было выпито немало красного вина и наговорено немало чуши о городском блюзе и городских призраках. Один из таких вечеров.
За кофе Алан начал набрасывать планы нового контракта, гастролей, записей. Он знал, что мы пока ничего не подписывали. Но его техника соблазнения была безукоризненна: продать нам идею, пока мы пьяны, протрезвев, мы обнаружили, что отказаться уже не так–то просто. Если все пойдет так замечательно, как он обещает, то мы надолго останемся с «Фэрнис Рекордз».
Но я знал, Карлу нравилась идея поддержать становление маленького лейбла. План на ближайшее время был таков: отправиться в короткое турне, прорекламировать альбом и опробовать новые песни, а затем уже, в октябре, когда выйдет альбом, — в настоящий большой тур по всей стране. Алан сказал, что мы можем выпустить сингл, он пристроит его в вечерний эфир на какой–нибудь радиостанции. Но какую песню?
Тут мы, разумеется, никак не могли достичь согласия. Карл предложил «Третий пролет», потому что ее всегда хорошо принимали на концертах. Я считал, что «Загадка незнакомца» более характерна и ее скорее заметят. Рейчел ратовала за «Его рот», потому что «она красивая и странная, точно татуировка на гениталиях». Йен, сонно моргая, пробормотал: «Фуга»… если услышишь ее, то уже не сможешь выбросить из головы», — затем вернулся к своим снам о космических барабанах. Алан сказал: «Дорога в огонь», и привел нам три довода, почему эта вещь сработает в качестве сингла. Не помню, какие именно, но звучали они убедительно. По крайней мере нам нравилось играть ее на концертах.
Около полуночи мы, пошатываясь, вывалились под теплый летний дождь. Сент–Пол–сквер походил на подземную пещеру, размытый свет и влажные камни. Рейчел подняла руки к небу:
— Звезды тают.
Карл обнял меня.
— Пошли домой, — сказал уверенно. — Это совсем не далеко… Черт, а где мы?
— Сент–Пол–сквер.
— По нашим стандартам, возможно. Но по их — сейчас очень суровые времена.
Окутанные влажной простыней ночи мы впятером, пошатываясь, забрались на Хокли–Хилл. Йен и Рейчел поймали такси, затем уехал Алан, помахав нам рукой сквозь темное окно. Мы с Карлом пошли по эстакаде: устремляющаяся ввысь каменная арка, точно застывшее изображение чего–то летящего. Дождь стучал по бледному, растрескавшемуся бетону.
Мы вернулись в студию днем, чтобы записать «Взорванную тишину», инструментальную композицию, которая должна была выйти на второй стороне сингла «Дорога в огонь». Алан вознаградил нас гастрольным автобусом: блестящей, компактной машиной, почти новой, цвета жженого сахара с затемненными окнами, похожими на солнцезащитные очки инопланетянина. Внутри, позади водительской кабинки, было три длинных сидения — хватит места для девяти тощих задниц или трех спальных мешков. Он закрывался герметично, точно египетская гробница. Скромный, неприметный, но это был, несомненно, гастрольный автобус рок–группы. Предыдущие владельцы оставили черные сигаретные ожоги на серой обшивке сидений, похожие на глаза мертвого насекомого, но нас это не слишком огорчило.
Карл уволился из своего магазина, я продолжал перебиваться случайными подработками. У Йена и Рейчел были кое–какие сбережения, к тому же она всегда зарабатывала больше него, так что обретение группой статуса «профессиональной» не вызвало у них затруднений. Не знаю, завидовал ли я стабильности их отношений. Может, и нет, для меня была невыносима мысль о том, что снова придется так много терять.
«Дорога в огонь» пошла лучше, чем «Ответ». Марк Рэдклифф ставил ее несколько раз в своем ночном шоу и прокомментировал: «Если бы вы когда–нибудь попытались пройти через Спагетти–Джанкшн ночью, когда Ангелы Ада устраивают свое ежегодное сборище… то вы скорее всего были бы уже покойником, а не слушали нас». «Мелоди Мейкер» назвал сингл «странным полуночным рассказом о путешествии, саундтреком к какому–то постиндустриальному дорожному фильму». «NME» отвесил двусмысленный комплимент: «Новый сингл «Треугольника» — это четырехминутная переделка «Одиссеи», звучит она очень чудно, как если бы Моррисси стал вокалистом The Jesus and Mary Chain. И если вы считаете, что такова формула успеха, стало быть, вы — маленький несчастный инди–задрот, и «Треугольник» станет новой любовью всей вашей не–жизни». Это нас порадовало, поскольку большинство читателей «NME» относились к журналу, как клиенты к строгой госпоже, — им требовалось унижение.
Местная станция под названием «Скрипучее радио», возглавляемая парочкой престарелых хиппи из Эрдингтона, ставила «Дорогу в огонь» в течение целого месяца. Мы с Карлом ходили в их довольно обшарпанную студию на ночное интервью. Мы рассказали им и всем слушателям о «Жестких тенях» и наших гастрольных планах. Позже, за бутылкой «Джек Дэниелс», мы неплохо поладили с Питом и Марком. Они давно жили вместе, их мачистское хвастовство было всего лишь типично бирмингемской иронией, которую прекрасно понимали постоянные слушатели. К тому же они были фанатами блюза — скорее электричество, чем акустика, скорее сталь, чем хлопок. Марк знал Саймона Макки из «Голубого нигде», сейчас тот жил в Бристоле, записывался в студии с разными людьми и курил слишком много гаша, тщетно пытаясь завязать с выпивкой.
Саймон был вокалистом, лидер–гитаристом и автором песен «Голубого Нигде». Высокий парень с большими руками и волнистыми черными волосами, способный добавить скорости и яда в самую вялую композицию, или же, напротив, замедлить все до полного затишья. Он не был великим певцом, но гитара была его истинным голосом — воющая и стонущая, точно тенор–саксофон с разбитой бутылкой внутри. Я преклонялся перед ним, но не старался сблизиться, нас объединяли только музыка и выпивка. Кроме одной ночи, когда он остался у меня и я дважды отсосал ему. Он даже ответил взаимностью, он был достаточно чувствителен и не изображал из себя крутого мужика. В то время у него не было подружки, такое бывало нечасто. Я почти не рассказывал о нем Карлу. Мне нравилась саймонова легкость в отношениях: «Это ушло в прошлое/ Еще до того, как случилось».