От грозы к буре
Шрифт:
– Вспомни лучше, сколько отцу пришлось заплатить за этот договор, – не уступал Мультек.
– Мне нечего вспоминать. Когда я его предложил, рязанский князь не запросил ни на одну гривну больше того, о чем было сказано вначале. Он поверил нам.
– Да не в гривнах дело. Унизительно великому эмиру Булгарии платить дань какой-то Руси! – перешел на крик Мультек, с ненавистью глядя на брата.
– Не какой-то. Зачем так говоришь? Унижая другого, сам этим не возвысишься. И мы не платили дань. Константин поступил благородно. Он не стал спорить с нашими фатихами, когда те в договоре указали, что эти гривны –
Ильгам ибн Салим продолжал хранить молчание, и страсти накалялись.
– Он согласился на договор, потому что боялся наших воинов. Мы бы разбили его, отец. Напрасно ты отказался от сражения. Он бы не устоял, потому что на двух его ратников приходилось трое наших. – Глаза Мультека воинственно сверкали.
– И здесь ты не прав, брат, – усмехнулся Абдулла. – Даже если бы у тебя было вдвое больше воинов, он все равно победил бы. Не веришь мне – спроси у Керима, а еще вспомни рассказ аль Бикера, который прошлую зиму был в Коломне и застал ту страшную сечу между Константином и Ярославом. Да и тут перед нами рязанский князь не скрывал свою силу, хотя, как мудрый человек, и не хвалился ею. Его пеших воинов может сломить только тяжелая конница рыцарей-меченосцев, и то, если их будет не меньше чем один всадник на двух ратников, иначе они устоят и перед ними.
– Но ныне против него две половецкие орды и вся остальная Русь. Ему не устоять. Я не хочу, чтобы Булгария была в числе побежденных.
– А я верю в Константина. Он мудр, его воеводы хитры, а вои отважны. Он устоит. Мы окажемся в числе побежденных, если станем помогать Ярославу.
– Но зачем нам помогать сильному? Если князь Константин сейчас победит, то станет слишком могуч. Как бы он не привел войско к нашим городам раньше, чем это сделает далекий степняк. Ты можешь, приложив руку к груди, дать отцу клятву в том, что он это не сделает?! – упирался Мультек.
– Я могу это сделать немедленно, если будет на то позволение великого эмира, – отчеканил Абдулла. – Но одного не пойму, брат. Мы сейчас обсуждаем не дела семьи. Здесь решается судьба всей нашей страны, а ты все время называешь Ильгам ибн Салима отцом, а не эмиром. А свое войско рязанский князь мог привести к нашим городам уже в эту зиму, и мы бы не сумели его остановить. У Биляра крепкие стены, но наши купцы говорили, что его воины, если захочет князь, берут города в первую же ночь. Они знают, как открыть городские ворота, и не раз доказывали это на деле. Вспомни, что рассказывал нам Богумил.
– Мать этого купца родом из Руси. У него даже имя русское, – пренебрежительно махнул рукой Мультек. – Что его слушать.
– Он честный человек, а это главное, – возразил Абдулла. – И я помню, и эмир, и ты, как он поведал о том, что в Переяславле-Рязанском лег спать при Ингваре-княжиче, а проснулся при Константине. Его вои взяли град бесшумно и всего за одну ночь.
– Биляр так легко им не одолеть, – гордо ответил Мультек.
– Ты из простого любопытства хочешь испытать судьбу? – прищурился Абдулла. – А
– Хорошо, пусть Константин и впрямь так силен. Но мы можем не помогать никому. Пусть они и дальше враждуют между собой. Наша Булгария от этого станет еще величественнее.
– Мы могли бы так поступить, если бы к нам никто не приехал, – скучным голосом пояснил Ильгам ибн Салим. – Теперь мы уже не можем остаться в стороне. Либо тот, либо другой, но выбор сделать необходимо.
– Мы можем помочь Ярославу только в случае, если подло ударим в спину человеку, который заключил с нами договор о ратной помощи, великий эмир. Тот, на чьей книге я поклялся в нерушимости наших слов, не простит нам.
– Он не всегда карает тех, кто так поступает, иначе в мире не было бы клятвопреступников. Я прав, оте… великий эмир? – мигом поправился Мультек.
И тут Ильгам ибн Салим вновь кашлянул. Сыновья замолчали, глядя на отца.
– Ты прав, Мультек-бек, – произнес хан.
– Отец! – воскликнул горестно Абдулла.
– Эмир, – злорадно поправил его Мультек.
– Да, твой брат прав, – еще тверже произнес правитель Волжской Булгарии, обращаясь к Абдулле, и наследник престола уныло замолчал.
Что-либо говорить и в чем-либо убеждать отца было теперь бесполезно, и Абдулла это знал. Эмир не торопился с решениями, внимательно слушая всех советников. Он мог перебить кого-то, чтобы уточнить интересующее его обстоятельство. Он мог переспросить, если какой-нибудь хитрец из числа фатихов, кадиев или муфтиев [92] нарочито туманно формулировал свое предложение, чтобы в любом случае оказаться заодно с эмиром. Только одного он не допускал – возражений после того, как он уже принял решение.
92
Кадий – мусульманский судья, муфтий – проповедник.
– Ты должен был высказать все до того, как я начну говорить. Я никому не мешал, – обычно обрывал он возражающего.
Поэтому Абдулле оставалось только уныло молчать и слушать, что скажет правитель Волжской Булгарии.
Мультек-бек тоже молчал, но иначе. Он молчал торжествующе. После удачно проведенных переговоров многим уже казалось, что звезда его брата загорелась ярче других, уступая блеском лишь величавому свету солнца самого эмира. От него в стан Абдуллы даже стали перебегать те сторонники, которых он до недавнего времени считал верными и преданными ему до могилы.
Ну что ж, зато теперь он снова впереди. Никаких сомнений в этом быть не может, ведь отец принял его сторону. Оставалось лишь услышать, сколько воинов предполагает выделить Ильгам ибн Салим, чтобы ударить в спину рязанскому князю.
О том, кто именно поведет их на славную битву, можно даже не спрашивать. И без того ясно, что доверит это эмир лишь одному своему сыну, и сына этого зовут не Абдулла. Уж он-то, Мультек, не будет церемониться, когда станет наносить этот жестокий коварный удар, и угрызения совести его не замучают. К тому же он не клялся от своего имени, а также от имени своего отца-эмира в вечной и нерушимой дружбе, положив ладонь на священный свиток. То есть клятвопреступником его никто не назовет.