От клубка до праздничного марша (сборник)
Шрифт:
– Да Вы что! – говорят ей. – Мы ни в жизнь больше друг друга пальцем не тронем! И всё оружие выбросим в открытое море – только Вы уж не падайте больше… А то как же мы страны-то разные искать будем?
– Ну ладно, – отвечает она, – только вы уж давайте тогда помните, что мне сказали – и не воюйте.
И принялась с новой силой висеть на стене.
И висит до сих пор. Подойдут к ней – страну какую-нибудь найти – благодать: все страны перед глазами! Выбирай – не хочу. Правда, все давно забыли о своем обещании и опять начали воевать. Так что, видимо, скоро у географической
А тогда уж все страны совсем перепутаются – и никакие дети не помогут!
Про одну из двух перчаток
Левая Перчатка потерялась. Для перчаток это дело обычное: они только и делают, что теряются. Глазом моргнуть не успеешь – нет перчатки! Причём левые перчатки теряются чаще, чем правые: это у них характер такой.
Стало быть, Левая Перчатка потерялась. Её направили в карман, а она закапризничала, затрепыхалась, заизворачивалась вся… и, конечно же, попала не в карман, а на мостовую.
– Вот те раз! – крякнула она, шлёпнувшись на асфальт. – Кажется, я потерялась.
Тут Левая Перчатка принялась размышлять о своём, перчаточьем, и размышляла долго, пока не пришла к такому вот выводу:
– Это здорово, что я потерялась.
И крикнула:
– Ура!
– Разрешите поинтересоваться, что это Вас так обрадовало… если, конечно, не секрет, – послышался вежливый голос откуда-то справа.
Левая Перчатка взглянула на говорящего и не поняла, кто он.
– Скомканный-Листок-Почтовой-Бумаги, – отрекомендовался собеседник и добавил: – Извините, что в таком виде…
– Ничего, бывает, – снизошла Левая Перчатка. – А что это на Вас написано?
– Письмо… Сейчас, правда, ничего нельзя прочитать: я, видите ли, смят. Но, может быть, я разглажусь.
– Посмотрим, – пообещала Левая Перчатка и продолжала: – А обрадовало меня то, что я потерялась.
– Разве это может обрадовать? – не поверил Скомканный-Листок-Почтовой-Бумаги.
– Да как же не может-то? Я ведь теперь на свободе! А свобода – самое лучшее из того, что есть у личности.
– Так Вы – лииичность… – уважительно отнёсся Скомканный-Листок-Почтовой-Бумаги.
– Теперь – да, – с достоинством ответила Левая Перчатка. – Раньше я не была личностью – я была просто слепой исполнительницей чужой воли. Но отныне я никому не принадлежу. Ах, какое прекрасное состояние!.. С этого момента я имею право делать всё, чего пожелаю. Например, я могла бы попробовать себя… да в чём только я не могла бы попробовать себя! Все пути открыты: пойти на сцену и играть главные роли, уехать дипломатом в любую страну – например, в Австралию, стать фотомоделью, знаменитой спортсменкой, строить заводы и фабрики…
– И у Вас получится? – восхитился Скомканный-Листок-Почтовой-Бумаги.
– Почему же нет? Не боги горшки обжигают. Нужно только отнестись к делу со всей серьёзностью. – Она помолчала и заключила: – Пожалуй, я всё-таки выберу сцену. По-моему, во мне умирает великая трагическая актриса.
– Уже умирает? – ужаснулся Скомканный-Листок-Почтовой-Бумаги. – Так быстро?
Левая Перчатка печально кивнула, заломила пальчики и вдруг воскликнула дурным голосом:
– Боооже, я умираааю!
Скомканный-Листок-Почтовой-Бумаги заметался в разные стороны, не зная, чем помочь, и готовясь к худшему. Однако худшего не происходило.
– Боооже, я умираааю! – повторила Левая Перчатка и распласталась на асфальте. Полежав с минуту, она спросила: – Ну и где режиссёр, который оценит мое дарование?
Режиссёра, однако, не появилось – и Левая Перчатка начала сомневаться в том, что театр действительно её призвание. Наверное, имело смысл испытать себя в дипломатии.
– Do you speak English? – обратилась она к бегущей мимо собаке.
Собака сначала шарахнулась, потом осторожно понюхала Левую Перчатку, однако ни слова не сказала и затрусила восвояси.
Чего только не делала Левая Перчатка, чтобы привлечь к себе внимание! Она принимала разные красивые позы, как это умеют делать фотомодели, она подпрыгивала высоко над землёй, как спортсмены, она даже пыталась выковырять из мостовой булыжник и приступить к строительству завода или фабрики – впрочем, выковырять булыжник не удалось…
Но никто и не смотрел на неё, кроме Скомканного-Листка-Почтовой-Бумаги, который – наблюдая тщетные попытки Левой Перчатки проявиться хоть в чём-нибудь – даже немножко расправился от напряжения.
Внезапно незнакомая рука подняла Левую Перчатку.
– Ну наконец-то! Меня заметили. Я же говорила: достаточно отнестись к делу со всей серьёзностью… – И она гордо взглянула на Скомканный-Листок-Почтовой-Бумаги.
Увы, гордиться оказалось рано: Левую Перчатку повертели в руках и бросили в сторону, пробурчав:
– Было бы тут две перчатки…
Теперь она очутилась на обочине проезжей части дороги. И по ней проехало велосипедное колесо. А это совсем уже никуда не годилось…
«Когда я лежала в кармане или была надета на руку, – вдруг подумала Левая Перчатка, – по мне не проезжали велосипедные колёса». Тут велосипедное колесо проехало ещё раз – в обратном направлении.
Порывом ветра к Левой Перчатке прибило совсем разволнованный Скомканный-Листок-Почтовой-Бумаги, на котором, хоть и с трудом, можно было теперь различить написанные быстрым почерком слова – не все, полстрочки – не больше.
Левая Перчатка прочла:
«…принадлежать кому-нибудь, о, только бы кому-нибудь принадлежать…»
И тогда Левая Перчатка заплакала – в первый раз за всю свою, в общем-то, не такую уж короткую, жизнь.