От красного террора к мафиозному государству: спецслужбы России в борьбе за мировое господство
Шрифт:
Корреспондентские пункты, которые «Литгазета» имела в Нью-Йорке, Токио, Лондоне и Париже, не случайно назывались «совместными корпунктами». В них под журналистским прикрытием работали кадровые офицеры советской внешней разведки. В Нью-Йорке, например, по воспоминаниям Сырокомского, «успешно работал на нас известный писатель, драматург и публицист Генрих Боровик, которого можно обвинить в чем угодно, но только не в работе в КГБ». Действительно, Боровик в КГБ не работал, то есть не был его кадровым сотрудником-офицером. Он был агентом 1-го отдела ПГУ.
Курировало «Литературную газету» 2-е отделение 1-го отдела 5-го Управления. Со временем
Однако дальше генерала Ивана Абрамова проект не пошел, так как Сырокомский был постоянным агентурным контактом Абрамова. И когда отдельные сотрудники газеты призывали осмелевшего к тому времени коллегу быть более осторожным в высказываниях по политическим вопросам, тот, не подозревая о нависшей над ним угрозе, не без гордости сообщал, что бояться ему нечего, поскольку его другом является генерал Иван Абрамов.
И только когда Сырокомский возомнил, что достиг положения, при котором мог действовать без оглядки на КГБ, «друг» Абрамов дал ход собранным в отношении него материалам, показав строптивому Сырокомскому, кто в стране хозяин. По решению ЦК КПСС Сырокомского сместили с занимаемой им многие годы должности. Вместо него по рекомендации КГБ поставили более управляемого Юрия Изюмова.
Сырокомскому предложены два дальнейших места службы: издательство «Прогресс», в котором работало более 100 иностранцев, и Всесоюзное агентство по авторским правам (ВААП). Обе организации контрразведывательно наблюдались сотрудниками того же 2-го отделения 1-го отдела 5-го Управления.
Сырокомский выбрал ВААП, в котором служили заместителем начальника управления полковник КГБ Геннадий Зареев, а заместителем председателя правления — бывший сотрудник внешней разведки полковник Василий Ситников. Там же работал еще и подполковник КГБ Тарас Плахута. Журналист оказался буквально под гэбэшным колпаком и вспоминал затем об этих годах своей жизни как о самых тяжелых:
Два года в ВААПе были самым мучительным отрезком моей жизни. Из-за чуждой мне чиновничьей работы я тяжко заболел — спазмы сосудов, с трудом выкарабкался.
Так что «друзьями», Сырокомского в том числе, люди из КГБ никогда не были. Да у них и «друзей»-то никогда не было. Были только агенты и объекты.
Долгие годы негласно сотрудничал с КГБ поэт Евгений Евтушенко, являвшийся агентом 5-го Управления. Начинал он сотрудничество еще при Питовранове. Затем эстафетой его передали Бобкову, с которым Евтушенко работал уже напрямую. На память об этой вербовке остался у Питовранова сборник стихов Евтушенко с дарственной надписью, тоже затрагивающей тему дружбы:
Страшнее, чем принять врага за друга,
Принять поспешно друга за врага.
Питовранову от Евтушенко.
В госбезопасности было и есть жесткое правило: никогда не рассекречивать своих агентов, даже в порядке наказания или из мести. Как сказал однажды начальник 1-го отдела Центра общественных связей (ЦОС) КГБ полковник Сергей Федорович Васильев писателю Станиславу Куняеву, еще одному завербованному в 1970-е годы агенту, «какими бы они ни были, как бы ни повернулась история, у нашего ведомства есть основной закон: своих информаторов, своих секретных сотрудников не сдавать и не рассекречивать никогда и ни за что»267.
По этой причине многие офицеры КГБ в своих воспоминаниях обходили или даже отрицали факт сотрудничества Евтушенко с госбезопасностью. Типичны в этом плане мемуары Судоплатова:
Идеологическое управление КГБ заинтересовалось опытом работы моей жены [офицера НКВД Эммы Карловны Кагановой] с творческой интеллигенцией в [19]30-е годы. Бывшие слушатели школы НКВД, которых она обучала основам привлечения агентуры, и полковник Рябов проконсультировались с ней, как использовать популярность, связи и знакомства Евтушенко в оперативных целях и во внешнеполитической пропаганде. Жена предложила установить с ним дружеские конфиденциальные контакты, ни в коем случае не вербовать его в качестве осведомителя, а направить в сопровождении Рябова на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Финляндию. После поездки Евтушенко стал активным сторонником «новых коммунистических идей», которые проводил в жизнь Хрущев.
Об этой же поездке Евтушенко в Финляндию в 1962 году уже совсем другим тоном, скорее «засвечивающим» агента Евтушенко, писал Бобков:
Фестиваль в Хельсинки проходил в сложной обстановке. Американские спецслужбы во взаимодействии с антисоветскими организациями на Западе, подобными НТС268, многое делали, чтобы сорвать фестиваль, вызвать беспорядки в городе, обвинить в них организаторов фестиваля, международные союзы молодежи, тесно сотрудничавшие с комсомолом. Серьезно помог дискредитации провокаторов поэт Евгений Евтушенко, член делегации советской молодежи269.
Как любой завербованный агент, к тому же состоявший на связи с начальником 5-го Управления Бобковым, Евтушенко выполнял многочисленные оперативные задания КГБ в Советском Союзе и за его пределами.
В мае 1975 года в гостинице «Метрополь», в специально предназначенном для подобных встреч номере, КГБ проводило профилактическую беседу и пыталось завербовать писателя Владимира Войновича, которому показалось, что во время встречи его попытались отравить. Новость о попытке отравления быстро распространилась по свету, и КГБ оказался в неприятной ситуации. Войнович вспоминает:
Я не знаю, действовал ли поэт Евгений Евтушенко по чьему-то заданию или сам от себя старался, но в те дни он каждого встречного-поперечного и с большой страстью убеждал, что никто меня не травил... неосмотрительно хвастаясь своей осведомленностью: «Поверьте мне, уж я-то точно знаю» [...] Интересно, откуда ж ему это было известно? [...] Известна его роль посланника «органов» к [Иосифу] Бродскому и [Василию] Аксенову. Еще в молодые годы Евтушенко публично говорил, что каждого, кто на его выступлениях будет допускать антисоветские высказывания, он лично отведет в КГБ. Во время моего «диссидентства» Евтушенко очень старался подорвать мою репутацию и ухудшить мое и без того тяжелое и опасное положение, говоря, например, интересовавшимся моей судьбой иностранцам, что я плохой писатель, плохой человек, живу хорошо и их беспокойства не стою270.