От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
Шрифт:
На одном из вечеров она была представлена графу Чернышеву.
— Вы безмерно порадовали меня своим подарком, — признался граф, который был большим знатоком живописи. — Такие полотна Рафаэля, Клодта, Ло-реиля, поверьте мне, ценятся не менее десяти тысяч фунтов стерлингов.
Герцогиня была несколько обескуражена. Она до сих пор не знала истинной цены картин в галерее, оставленной ей мужем. Она пыталась исправить свою оплошность и стала распространять слухи, что якобы передала картины графу на сбережение, пока приводят в порядок ее особняк. Узнав об этом, граф показал дарственное письмо герцогини,
Надо сказать, что за время пребывания дюкесы в Петербурге лишь один человек сторонился ее и за глаза называл не иначе как графиня Бристольская, по званию, соответствующему ее первому законному браку. Джеймс Харрис, английский посол, строго соблюдал решение суда. По-видимому, императрица была осведомлена об этом, и когда узнала о замыслах дюкесы, велела объявить ей, что звание статс-дамы никогда не присваиваются иностранкам…
С тех пор дюкеса потеряла интерес к пребыванию в Петербурге, тем более что ее возлюбленный полковник Гарновский вдруг женился на балерине… Близилась осень, и яхта дюкесы без прежнего внимания покинула Неву. Дюкеса отбыла несолоно хлебавши. Как она предполагала и рассчитывала, в России простаков не оказалось.
В Кронштадтскую гавань один за другим втягивались корабли, располагаясь на бочках, разоружались. Отвязывали паруса, спускали реи и стеньги, выгружали пороховые заряды, готовились к зимней стоянке. Втянулся в гавань и «Георгий Победоносец» под командой нового командира, капитан-лейтенанта Федора Ушакова. Когда гавань сковало льдом, поступило предписание Адмиралтейств-коллегий откомандировать его в Петербургскую корабельную команду.
С Волги поступило тревожное сообщение: между Тверью и Рыбинском затерло льдами большую партию корабельного леса. Весной верфи станут. И опять вице-адмирал Сенявин указал на Ушакова, только он выручит…
* * *
Две недели шел снег. Его мягкие хлопья сплошь покрыли леса, холмы, перелески. Накануне Рождества ударил мороз, и на Московском тракте, где бойко сновали ямщики и шли частые обозы с товарами, уже на третий день установилась дорога. Ясным морозным утром из Ярославля в сторону Москвы выехали крестьянские розвальни, с пристяжной. В них, на охапке сена, укрытый тулупом, полулежа дремал офицер. После того как проехали Карабиху, дорогу обступили припорошенные снегом стройные, величавые ели, гуськом выстроившиеся у самой обочины.
Полной грудью втягивал обжигающий морозный воздух капитан-лейтенант Федор Ушаков, пребывая в прекрасном настроении. Вчера в такое же время он выехал из родной Бурнаковки в уездный городок Рома-ново, а ныне резвые кони уже мчали его к местам столь дорогим в далекие детские годы. Невольно перенесся он в Бурнаковку. Она осталась прежнею: тихой, с покосившимися черными избушками, занесенными по завалинку снегом, одной собакой на все семь дворов и неказистым, бревенчатым особняком, называемым усадьбой, где он вдруг объявился.
Нежданному гостю обрадовались, затопили баньку. Потчевали чем Бог послал. Брат, Степан, то и дело опрокидывал стакан, отец пил в меру. Федор с аппетитом уплетал щи, хрустел квашеной капустой, хвалил раз-носолье грибное. Отдохнув, к вечеру загрустил. Скука. На дворе морозно, не разгуляешься… Внезапно на память пришло то, о чем не раз вспоминал в море.
— Тятенька, надумал я в Переславль скатать, на Трубеж, где ты меня, несмышленыша, корабликами заманывал.
Отец задумался, почесал затылок.
— Далече, день пути. Одначе поезжай. Проветришься, когда еще случай выпадет. Бери розвальни, сенца постелем, пару тулупов. Возницу доброго сыщем.
…Вспомнилось ему босоногое детство в кругу таких же, как он, крестьянских малолеток. Летом пропадали они на песчаном берегу Волги. Разогнавшись, сигали с крутого яра, там, где было поглубже. Изредка на противоположном низменном берегу появлялась медленно бредущая вереница бурлаков. Снизу реки тянули баржи с разными товарами под монотонные звуки грустных песен. Еще реже видели они, как с верховьев спускался купеческий струг. Тогда долго бежали мальцы вслед за ним по берегу, чтобы подольше полюбоваться сказочными, трепетавшими, будто крылья, на ветру белыми парусами… Розвальни на поворотах кренились, слегка встряхивало…
Судьба неожиданно улыбнулась ему. Адмирал-тейств-коллегия срочно отослала его в Рыбинск наладить перевозку и отправку строевого корабельного леса. Вначале загрустил было. Несколько месяцев лишь минуло, как возвратился на «Святом Павле» из Средиземного моря, три года не видел Петербурга… А сейчас доволен страшно. Увидел наконец-то Россию-матуш-ку. С Кронштадтской стенки многое не обозришь… На прошлой неделе договорился с подрядчиком, оставил за себя толкового капрала и решил в рождественские праздники навестить отчие места. Благо мастеровых по лесному делу все равно на Рождество по домам распустили…
Теперь-то он несказанно радовался тому, что времени у него еще три дня и несется он навстречу детству, где еще мальцом впервые увидел он чудное диво — петровские корабли.
Как-то летом отец отправился на богомолье в Трои-це-Сергиеву лавру и взял с собой семилетнего Федо-рушку. В Переславль-Залесский приехали в полдень, остановились у сослуживца отца, капрала-преобра-женца. Тот и повел их на Трубеж. До позднего вечера ходили по берегу, лазили по кораблям. Матрос-инвалид рад был посетителям, с рвением растолковывал, что к чему. И был явно доволен, когда отец с товарищем распили с ним шкалик и дали ему двугривенный. В ту пору и разгорелась у маленького Федора затаенная охота…
Ушаков незаметно задремал. Разбудил его звон благовеста: въехали в Ростов. Он и возница одновременно перекрестились.
— Ваше благородие, дозвольте лошадей поглядеть? Да и вам размяться надобно.
Федор согласно кивнул.
Прохаживаясь по Сенной площади, разглядывал колокольни, крестьянские розвальни, заваленные снегом, приглядывался к народу. Подумал: «А ведь здесь и Батый был, и Сигизмундово войско…»
Пришли на ум недавно читанные стихи Хераскова:
Пою от варваров Россию