От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-Нор
Шрифт:
Прежде нежели перейдём к описанию весны на Лоб-норе, расскажем о его жителях.
Эти последние, известные, как упомянуто выше, под именем кара-курчинцев, живут в одиннадцати деревнях, расположенных большей частью внутри озера Лоб-нор (42). Число каракурчинцев ныне простирается до 70 семейств, в которых приблизительно около 300 душ обоего пола.
Плодовитость всех вообще обитателей Лоб-нора невелика, чему причиной, конечно, невыгодные условия существования. В редкой семье бывает пять, шесть детей; обыкновенно же двое, трое; иногда ни одного.
Однако прежнее, и притом недавнее, население Лоб-нора было гораздо многочисленнее нынешнего. В Кара-курчине считалось тогда до 550 семейств, из которых две трети жили на самом Лоб-норе. Но лет двадцать назад оспа в несколько месяцев уничтожила
93
Кроме того, немного хлеба сеют на р. Джагансай-дарье, там, где лежат развалины старинного города.
Тем ценнее то обстоятельство, что мне удалось видеть остатки примитивного быта обитателей Лоб-нора [94] . Пройдёт ещё несколько десятков лет, и, быть может, многое, рассказанное теперь мною, будет звучать преданьем как бы о временах давно минувших.
Относительно наружного типа каракурчинцы, так же, как и обитатели Тарима, представляют смесь различных физиономий, между которыми иные напоминают монгольскую породу. В общем, всё-таки господствует тип арийского племени, хотя далеко не чистый. Сколько я мог заметить, характерными чертами каракурчинцев служат: средний и малый рост; слабое телосложение со впалой грудью; сравнительно небольшая голова, правильный, недлинный череп; выдающиеся скулы и острый подбородок; малая борода вроде эспаньолки, ещё меньшие усы и баки; вообще слабый рост волос на лице; часто толстые, как бы вывороченные, губы; наконец, тёмный цвет кожи, отчего, быть может, произошло и само назнание каракурчинцы (кара-кошун), т. е. чёрный кошун.
94
В половине марта, когда лёд окончательно растаял, я объездил в лодке почти все деревни лобнорцев.
Язык каракурчинцев тот же, что и у всех обитателей нижнего Тарима. По их словам, этот язык близко подходит к хотанскому наречию, но более разнится от корлинского и турфанского. Вообще, все жители Тарима и Лоб-нора одного происхождения, но первые более подверглись влиянию и наплыву чужеземцев из притяньшанских оазисов.
Теперь собственно о каракурчинцах, живущих внутри Лоб-нора. Начнём с жилищ.
Плывя вниз по Тариму, узкому и извилистому, по берегам же обросшему огромными тростниками, путешественник вдруг видит на берегу реки три, четыре лодки, а за ними небольшую, свободную от тростника площадку, на которой тесно стоят несколько квадратных загородей из тростника. Это деревня. Жители, завидев незнакомого человека, попрятались и украдкой выглядывают сквозь тростниковые стены своих жилищ. Заметив же гребцов из своих и своего начальника, вылезают к берегу и помогают причаливать лодке. Выходишь на берег и осмотришься кругом. Везде болото, тростник, — и больше ничего; клочка нет сухого. Дикие утки и гуси полощутся возле самого жилья, а в одной из таких деревень, чуть не между самими постройками, спокойно рылся в болоте старый кабан.
Идём в само жилище. Это — квадратная загородка из тростника, который один служит материалом для всей постройки; даже столбы, по углам и в середине фасов, сделаны из тростника, связанного в снопы. Тот же тростник настлан на земле и служит хотя малой покрышкой болотистой почвы, — по крайней мере, сидишь не прямо на грязи. В некоторых жилищах я встречал еще в половине марта зимний лёд под тростником на полу. Каждый фас описываемого жилья имеет сажени три в длину; с южной стороны проделано отверстие для входа; крыша настлана также тростником, но до того плохо, что не слишком защищает даже от солнца, не только что от непогоды. Таковы также и стены; во время бури ветер проходит сквозь
Посредине жилья выкопана небольшая яма для огня. Топливом служит тот же тростник. Вообще, это растение приносит неоцененные услуги жителям Лоб-нора, доставляя материал для построек и топлива; кроме того, молодые весенние побеги тростника употребляются в пищу, а метёлки осенью собираются для постели. Наконец, из этих же метёлок летом некоторые, впрочем, уже более цивилизованные, лобнорцы, вываривают тёмную, тягучую массу сладкого вкуса, употребляемую как сахар.
Другое растение, столь же важное для обитателей Лоб-нора и Тарима, — это кендырь, кустарник, доставляющий, подобно нашей конопле, волокно, из которого приготовляется пряжа, а из неё холст для одежды и сети для рыбной ловли. Кендырь растёт в изобилии по всему нижнему Тариму, но на озере Лоб-нор его мало, так что каракурчинцы осенью и весной ездят на Тарим добывать описываемое растение, способ использования которого изложен выше.
Одежда кендыревой ткани у каракурчинцев состоит из армяка и панталон; шапка на голове зимой баранья, летом войлочная. Обувь носится только зимой, да и то весьма плохие чирки, вроде башмаков, из невыделанной шкуры; летом же все каракурчинцы, не исключая и их начальника, ходят босыми. Зимой под летний армяк для теплоты подшиваются шкурки уток, выделанные солью; пух и перо тех же уток, вместе с метёлками тростника, служат постелью, но это уже комфорт. Многие прямо ложаться спать на голый тростник, постланный на болотистом полу жилья; покрышки никакой; тот же рваный армяк, который каракурчинец носит днём, прикрывает его и ночью. Только для теплоты несчастный свернётся клубком, иногда даже навзничь спиной, поджав под себя руки и ноги. Таким способом при мне улеглись пять человек наших гребцов — все плотно друг к другу, словно кучка животных.
Пища обитателей Лоб-нора состоит, главным образом, из рыбы, свежей летом, сушёной зимой. Свежую рыбу едят варёной в воде, которую потом пьют вместо чая; сушёная рыба жарится на огне, предварительно смоченная солёной водой: Ни в том, ни в другом случае рыба не очищается от чешуи; её сбрасывают уже во время самой еды. Подспорьем к рыбе, как главной пище, служат весной, частью летом и осенью, утки, которых ловят в нитяные петли; наконец, как лакомство, весной каракурчинцы кушают молодые побеги тростника. Хлеба и баранины не едят, по неимению того и другого; если же достанут изредка муки из Чархалыка, то едят эту муку поджаренную на огне. Некоторые из каракурчинцев не могут даже вовсе есть бараньего мяса: оно действует вредно на их желудки, непривычные к подобной пище.
Для наглядности быта описываемых людей сделаю список имущества того семейства, в жилье которого я провёл целые сутки, ожидая, пока утихнет буря. Вот этот инвентарь: две лодки и несколько сеток вне дома; внутри его: чугунная чаша, добытая из Корла, топор, две деревянные чашки, деревянное блюдо, черпалка и ведро, — самоделки из тогрука; ножик и бритва у хозяина; несколько иголок, ткацкий станок и веретено у хозяйки; платье у всей семьи на себе; две холстины из кендыря, несколько связок сушёной рыбы — и только. Железные вещи, как-то: топоры, ножи, бритвы, работаются в Чархалыке и могут служить образцом орудий чуть не железного века; даже топор без отверстия для ручки, которая насажена сбоку в загнутые бока топорища [95] .
95
Такой топор, равно как бритва и ножик, находятся у меня в коллекции.
Бедный и слабый физически, каракурчинец беден и нравственно. Весь мир его понятий и желаний заключён в тесные рамки окружающей среды, вне которой этот человек ничего не знает. Лодки, сеть, рыба, утки, тростник — вот те предметы, которыми только и наделила несчастного мачеха-природа. Понятно, что при такой обстановке, притом без влияния извне, невозможно развитие ни умственное, ни нравственное. Тесный круг понятий каракурчинца не переходит за берега родного озера; остальной мир для него не существует. Вечная борьба с нуждой, голодом, холодом наложила печать апатии и угрюмости на характер несчастного: он никогда почти не смеется. Умственные способности также не идут далее того, сколько нужно, чтобы поймать рыбу или утку, да исполнить другие житейские заботы. Иные даже считать не умеют далее сотни, быть может, и того менее. Впрочем, некоторые из лобнорцев, более цивилизованные, достаточно хитры и плутоваты в обыденных случаях жизни.