От мира сего
Шрифт:
Начальник, как всегда, завелся. Он вспоминал случаи, он обобщал, искал красивые образы и сравнения, он прибегал к помощи классиков, к помощи Библии, он говорил про все, он говорил справа и слева, он говорил прогрессивно и реакционно, каждое слово порождало новую линию идей; речь его напоминала разветвления дерева. Так же ветвится бронхиальное дерево, «древо жизни», — одна ветвь отходила от другой, а другая давала жизнь третьей, и каждая ветвь была новой мыслью, новым образом, новым суждением, воспоминанием, объяснением и поучением. Он напоминал собачку, которой было что сказать каждому столбику. Поразительно, что он никогда
— …Раз нам надо для дела, то все пойдет само и как надо. Мы это делаем не из корыстных побуждений, — следовательно, это праведно. Все и само течет, но на самотек нам пускать не надо. Первый удар, вернее, первые удары он нанес себе сам, прежде всего тем, что уехал. Уехал, покинув свой пост, оставив студентов, наконец, оставив больных, оставив страждущих на произвол судьбы. Он, по существу, дезертировал. Это был первый удар по нему. Самодур. Второй удар нанесли ему мы решением собрания. За это он получает выговор. Первый выговор. Дальше? Что дальше? Я жду конкретных предложений.
Все сидели и молчали. Это не было отпором, это не было несогласием. Это было цветение взлелеянной им безынициативности, это было ожидание конкретных указаний. Они не были активны — вот и все.
— Нет предложений? Опять все мне! Своих идей у вас, конечно, нет, да и не может быть. Без меня вы и шагу сделать не можете. А ведь воображаете себя, наверное, самостоятельными хирургами. Вы можете быть только самостоятельными акушерами: роды неотвратимы, уж если есть девять месяцев беременности — роды будут, тут уж, на этом этапе, ваша инициатива не нужна. Ну ладно. Так вот, я написал распоряжение, которое он должен будет выполнять, а вы, мои первые помощники, должны будете следить за исполнением. Итак, слушайте:
«Об обязанностях ответственного за работу клинических ординаторов и аспирантов клиники С.П.Топоркова.
1. В соответствии с планом, регулярное, один раз в две недели, проведение занятий по повышению квалификации ординаторов и аспирантов. В качестве докладчиков предоставить возможность выступать ординаторам и аспирантам. Занятия проводить по типу семинаров под председательством С.П.Топоркова, в конце рабочего дня. Контроль осуществляется помощником директора клиники по научной работе».
Вам, товарищ помощник, ясно, что мне в науке помогать не надо, что функции у вас другие? На первом же заседании их вы присутствуете.
«2. Следить за своевременным оформлением планов и отчетной документации клинических ординаторов и аспирантов и быть подотчетным по этому разделу работы перед ученым секретарем клиники, у которого должна сохраняться указанная документация».
Вы поняли, товарищ ученый секретарь, что от вас требуется? Учтите. Дальше:
«3. Для корреспондирующей связи двух фаз работы клиники вменить в обязанность С.П.Топоркову присутствовать один раз в неделю в строго фиксированный день на лекции для студентов. Контроль осуществляет заведующий
То есть вы…
«4. По согласованию с ученым секретарем клиники в рамках общего плана научных конференций клиники представлять научные доклады и отчеты клинических ординаторов и аспирантов, для чего принимать личное участие в подготовке этих докладов и присутствовать при их обсуждении.
5. Нести полную ответственность за обеспечение занятий со студентами на базе филиала клиники как в методическом отношении, так и в смысле материального оснащения занятий наглядными учебными пособиями. Контроль по этому разделу работы возложить на заведующего учебной частью клиники».
И вам ясно, что делать, товарищ заведующий? Помните и не воображайте, что вы у меня действительно заведуете учебой. Вы должны правильно понимать свои функции и свое задание. Руководить Топорковым в занятиях не надо, он это все знает и умеет лучше вас, может быть. Вот документация и оформление — это за вами. Наша сила — это учет. Ясно? Вот так. Вот пусть он начинает работать и чтоб всем вам отчитывался, а мы все будем учитывать. Он быстро сковырнется в каком-нибудь пункте. Это будет третий удар и второй выговор. Если врач не сдается, его уничтожают! — Улыбка. — А бумагу эту передать ему сегодня же через лаборантку. И дату сегодняшнюю зафиксировать. Пожалуй, я всем вам напишу бумагу об обязанностях каждого, чтобы не выглядело все это как-то особенно, необычно, не как у всех. Он ведь не белая ворона.
ПИСЬМО
Мой Начальник!
Я уж и не знаю, как мне теперь к Вам обращаться. Пусть это будет последняя шутка из нашего совместного прошлого.
Я ухожу — это решено и Вами, и мной тоже, — не бороться же.
Я очень огорчен, что Вы так странно и жестко относитесь к несчастьям отдельных лиц. Мне-то кажется, что на первом месте в людских взаимоотношениях надо жалеть людей в несчастье, даже если мы свою сострадательность не можем оформить законодательно. Я думал, Вам не чужда формула: пожалей ближнего своего, как самого себя жалеешь. Я думал, для Вас естественно, что, конечно, не каждый достоин уважения, но, безусловно, всякий заслуживает сострадания. И вдруг…
Я все не так понимал: по-видимому, я не видел и не слышал, а теперь для меня оказалось «вдруг». Сам и виноват: человеку даны глаза, уши, язык и руки — для взаимосоотносительства, а не только для самовыражения.
И Вы вот тоже, как и я, наверное, много думаете о других: кто как виноват, кто чем плох, кого наказать, обучить, исправить, а ведь главное, как мне теперь кажется, в нашей жизни — все эти вопросы обращать к себе, на себя. И если б так все…
Я придумал, мне казалось, что помыслы и дела у Вас просто не сливаются, они просто идут параллельно. А этого быть не может, как я сейчас понял.
Мне жаль, что мы расстаемся так жестко и недружелюбно. Вы уж простите мое многословие — это последний раз. Постараюсь не судить, хотя бы для того, чтобы не быть судимым.
Да, глубокоуважаемый товарищ Начальник, мой генерал! Жизнь нам дается один раз, и прожить ее надо так, чтобы доставить максимум удовольствия себе и минимум огорчений окружающим. Впрочем, наверное, все зависит от того, что считаешь удовольствием. Это первое.
А дальше…
Вот какую идеальную схему человека я придумал, — к сожалению, только придумал: