От мужского лица (сборник)
Шрифт:
— Да, поесть бы не мешало.
— Далеко отошли. Просто пойдём или?…
— Или.
Мы больше не были людьми. И мы вновь были людьми.
Туман
Не надо бояться отодвинуть ширму, страшнее найти на ней своё место.
Туман, скрывающий за своими облаками громады городских парков, густой всепроникающей изморозью обволакивает тело. Даже лучи света, редкие в столь поздний час, не осмеливаются покидать своих домов. А те, что всё же решаются на вылазку, чуть отбежав в сторону от источника, застывают в оцепенении пыльными облачками. Туман кругом. Особенно густым он кажется там, где клочок возделанного человеком леса неровными краями, с трудом перебравшись через выбитое неширокое шоссе, примкнул к небольшому
Острое ощущение грядущего события накатывает на миг — и оставляет в ожидании среди полупрозрачных пустот, где слабо моросит дождь и глаз подсознательно воспринимает скорее картину теней, нежели предметов. Призрачная картина.
Мысли устраивают в голове чехарду. Тихо, без особой толкотни и криков, они носятся стаей, тыкаясь в стенки черепа. Человек ждёт. Он сам не знает чего. Но внутри у него всё замирает, останавливается. Ему уже кажется, что нет границы между клубами тумана вокруг и его застывшим в бесстрастии сердцем. Чего же он ждёт? Может, чего-то необычного, страшного или просто внезапного, ошеломляющего? Одно известно наверняка: плохо, если ничего не произойдёт. Мир так непостоянен. Сейчас ощущение пришло, а в следующее мгновение оно уйдёт. Возможно, к кому-то другому, или спрячется обратно в туман… В конце концов, если ничего не произошло вчера, то почему должно произойти сегодня? Потому что вчера не было тумана? Ну и что. Ах, сегодня он есть. Ну и что! Но как же не хочется, чтобы вернулось это существование — обманка грустных и мокрых дорог. Сразу захочется сжаться, исчезнуть, раствориться. Или бежать. Бежать в туман и снова ждать. Глупо. Ведь это просто туман. Дождь и туман, туман и свет. «А всё-таки вчера его не было», — произносит человек вслух выловленную им из толпы самую неповоротливую мысль. «Его никогда не было», — отвечает ему кто-то. «Значит, это новорождённый туман», — догадывается человек. «Нет. Он просто так стар, что стал столь же непонятен, как ребёнок. Но он силён, берегись…» — «Значит, он должен многое знать и помнить…» Тихо. Тихо-тихо…
Тишина выползала откуда-то изнутри, задевая сознание шероховатыми краями. Густая, седая, немного с желтизной — тишина. Она отличалась от пустоты тем, что напоминала скорее присутствие чего-то невидимого, невыразимого, непонятного, чем понятное отсутствие всего. «Да, он многое знает! — вдруг сказал кто-то. — Он знает всё!»
И то ли тюль окружающего пространства заволновался, то ли фонари на улице — если они на самом деле были — внезапно начали раскачиваться в сложном ритме, только человек перестал различать, было ли всё вокруг отвлечённой игрой его воображения или движением действительно существующих теней, запахов и колебаний. Тончайшие изменения пронеслись лёгкой рябью, что-то неуловимое, до боли знакомое кольнуло в затылок, и… человек увидел картинку. Фигуры. Много фигур. Они были разными и двигались. Картинка жила. Жила своей жизнью. Жила в чудесных, на первый взгляд, превращениях, происходивших с её обитателями.
Чёрные и белые, просто никакие — прозрачные островки в густом тумане, жёлтые, мерцающие уютным светом настольной лампы, ослепительные, как вспышки сверхновых звёзд, переливчатые, маленькие и большие — фигур было много. «Это, наверное, сон или сказка», — подумал человек. «Нет!» — ответил кто-то. «Похоже на какую-то игру…» — «Нет!» — ответил кто-то.
Перед человеком двигались сонмы фигур. Когда друг с другом сталкивались Прозрачные Островки, они могли становиться то Белыми, то Чёрными поочерёдно. А расходясь, вновь обретали свой прежний вид: изъяна, невольно допущенного кем-то. Если сходилась пара Белых или Чёрных, то они уже больше не расставались, превращаясь в единую большую массу неопределённой формы, излучающую что-то очень неприятное — то ли звук, то ли запах. Когда же Чёрные натыкались на Белых, одна из фигур могла стать Прозрачным Островком или вообще исчезнуть. И тогда туман мгновенно молоком заливал освободившееся пространство. «Кажется, это называется аннигиляцией», — подумал человек. «Нет!» — ответил кто-то. С Настольными Лампами ничего особенного не происходило — просто они мерцали ярче или тусклее, в зависимости от того, с кем сталкивались. Хотя тоже могли, правда, очень редко, обращаться Прозрачными Островками. Много ещё разных превращений, как в калейдоскопе, происходило перед глазами человека. Вот только, заметил он, никто и никогда не превращался в Яркие Звёзды. Когда исчезали эти из виду, ему становилось почему-то нестерпимо печально. Ярких Звёзд было мало. И пока текло время, их становилось всё меньше и меньше. И вот осталась только одна. Она блуждала среди прочих фигур, сторонясь и пугаясь столкновений с ними. Человек долго наблюдал за ней, то теряя из виду, то вновь находя в дальних уголках этой феерической пантомимы. Наверное, Ярких Звёзд всё-таки было много, но человеку казалось, что осталась только одна. «Может быть, я потерял сознание и мне всё это чудится?» — подумал он. «Нет!» — ответил кто-то. «Неужели я умер?!» — «Не-ет!» — зло отчеканил ему кто-то прямо
Вдруг по этой пёстрой сказке прокатилась волна, определив на миг естественное обличье вещам. Человек заволновался. Вместе с комком в горле в сознании ширилась новая мысль, грозя и ухмыляясь. «Я вспомнил, где всё это видел!» — закричал он, поражаясь, как сразу не распознал эту коварную ухмылку. «Да-а…» — хмыкнул кто-то рядом.
Ощущение грядущей беды больно кольнуло где-то внутри. Потом человек почувствовал, как что-то наваливается ему на спину. Он выгнулся от ужаса, как дикая кошка, и побежал. Побежал, не думая ни о чём, к той единственной Яркой Звезде, с отвращением шарахаясь от окружающих его со всех сторон фигур. Столкновение с ними могло бы быть гибельным, теперь он знал это. Он бежал, заглядывая в глаза цветных идолов, в надежде увидеть в них своё отражение. Но тщетно. Там ничего не было. И вообще ничего больше не было, кроме этих фигур и Яркой Звезды далеко впереди. «Зеркало, мне нужно зеркало!» — кричал человек, задыхаясь от бега. «Да-а-а!!!» — орал кто-то рядом. «Я должен знать, должен! К ней, она поможет!» — «Не-ет!» — вопил и стонал кто-то, пытаясь вразумить безумного.
Вдруг Яркая Звезда оказалась прямо перед человеком — и сразу всё пропало. Всё. Даже тишина. Он не успел ни испугаться, ни удивиться, только понял, что стоит на улице. Тумана не было. Не было и жёлтого призрачного света. Всё вокруг было серо и мокро от утреннего дождя. По улице во все стороны, аккуратно обходя лужи, шли люди. Неловко спотыкаясь и толкая друг друга, они торопились по своим делам. А прямо перед человеком, высоко задрав голову с крупными слезящимися глазами, в которых отражалось небо, сидела собака. Он посмотрел на грязную мокрую фигурку и улыбнулся. Потом поднял её на руки и пошёл. Никто не обратил на это никакого внимания.
«Звезда», — подумал человек.
«Дурак!» — рявкнул кто-то из проезжающего мимо троллейбуса.
Но человек уже не слышал его.
Серая невзрачная фигура с собачьей головой на плече, аккуратно обходя лужи и толкаясь, присоединилась к монолитному потоку, двигавшемуся в русле Прямой Улицы Большого Города. На миг солнце, прорвав тюлевую пелену облаков, окрасило всё в бледно-жёлтый цвет. Но в следующий миг всё перестало быть даже жёлтым.
Собака
Вчера он здорово прокололся.
Собрался с духом. Решил — всё! Приехал к ней и остался. А в три часа ночи поднялся, пока она спала, сел в машину и вернулся домой. Машину бросил за несколько кварталов в каком-то дворе. Сказал, сломалась. Мол, пока эвакуатор дождался, туда-сюда… Жена сделала вид, что поверила. Но утром не проронила ни слова. Он отвёз дочь в школу на такси и отправился в офис. Корпоратив в этом году было решено не проводить. Так что просто короткий день. По паре бокалов шампанского с ребятами. Покурили. И разошлись.
От неё ни звонка. От жены, понятное дело, тоже.
Он не торопясь пошёл к метро окольной дорогой. Надо бы позвонить. Но на улице шум, грязь, как в привокзальном сортире. Морозит. Неуютно. Надо приземлиться где-нибудь. Чтобы всё чин чинарём. А что сказать?… Сначала обосноваться в тепле. Кофе чашку. Да и поесть не мешало бы. Шампанское и мороз разбередили аппетит.
В первой попавшейся кофейне были свободные столики у окна. Он занял один. Достал из кармана телефон и положил перед собой. Закурил. Делая вид, что мучается над меню, он потихоньку прокручивал в голове, что скажет ей. Почему уехал? Почему не разбудил? Да мало ли… Дочь заболела. Собака умерла… Нет. Это, пожалуй, слишком. Что ещё? Может, мистическое что-нибудь? Мама во сне явилась и сказала: «Вставай и езжай!» Куда? А куда, не сказала. Потом неловко было, типа, что уехал. И не стал возвращаться… Бред! Так она и поверила! А может, вспомнил, что шефу отчёт итоговый не доделал? Ну конечно, то не помнил, не помнил, а тут вдруг в три часа ночи прям прошибло! Нет. Не пойдёт…
Принесли кофе. Он заказал пятьдесят «Джеймсона» и попросил не забирать меню. Начнёшь есть — потом уже не до мыслей. Разморит. Захочется побыстрее добраться до дома. Всё по накатанной.
Чтобы немного отвлечься, он стал разглядывать улицу за окном. Там всё было отвратительно и празднично. У балюстрады подземного перехода четверо невзрачных парней уламывали двоих таких же невзрачных, но ярко разодетых девчушек. И те и те — явно приезжие. Здесь так не одеваются. Тоже безвкусно в большинстве, но не так. Побогаче, что ли. Все пили пиво. Его аж передёрнуло от одной мысли о том, как можно заглатывать ледяную горьковатую жидкость, стоя на морозе среди окурков и слякоти. Он отвёл взгляд. Глотнул из стакана, ополовинив дозу, и снова закурил. Какая-то женщина в короткой шубке, ботфортах и с зачёсанными назад и забранными в тугой хвост волосами ходила туда-сюда под фонарём и разговаривала по телефону, яростно жестикулируя и строя порой такие гримасы, что можно было подумать — она делает мимическую гимнастику. Было заметно, что она то злится, то настаивает на чём-то. И вдруг резко, убрав телефон, она замерла. И простояла, наверное, не меньше минуты, застыв в отрешённой работе мысли. Потом дёрнулась, поднесла телефон к уху — и сцена продолжилась.