От Мюнхена до Токийского залива: Взгляд с Запада на трагические страницы истории второй мировой войны
Шрифт:
6 апреля — день, когда английское и польское правительства объявили о своем намерении подписать договор о взаимной помощи, — я сообщил из Варшавы, что при поддержке Великобритании и Франции поляки будут сражаться. Тем не менее три вещи «не дают мне покоя»: опасное стратегическое положение Польши (после оккупации Чехословакии немцы окружили ее с трех сторон); немецкая линия укреплений «Западный вал», строительство которого будет завершено к зиме, отпугнет Францию и Великобританию от наступления на Германию с запада и, таким образом, от оказания помощи Польше; и, наконец, Советский Союз. На этой неделе я имел встречи и беседы с доброй дюжиной поляков — дипломатов, военных, старых легионеров Пилсудского, возглавляющих «Польское радио», — и все они не могут заставить себя понять, что Польша не может позволить себе такую роскошь, как вражда с Германией и с Россией, что они должны сделать выбор и что если они заручатся помощью России совместно с Англией и Францией, то будут спасены… Никогда! — говорят они.
Наступил июнь, а переговоры с Советским Союзом все еще не начались. 1 июня министр общественных работ де Монзи записал в своем дневнике: «Англо-французские переговоры с Советским Союзом оказались в тупике. Фактически эта идея мертва, но не будет погребена, чтобы поддерживать впечатление, что она еще живет». В данном случае желание, пожалуй, опережало действительность. Но во всяком случае это высказывание отражало настроения ряда министров — членов кабинета. Даладье и Боннэ понимали, что англичане тянут время, и главным образом из-за позиции самого Чемберлена. Премьер-министр не только не доверял русским, но и не верил, что они располагают достаточной военной мощью, чтобы быть полезными для западных союзников. Этого же взгляда придерживались и английские военные специалисты. Так, 6 марта английский военный атташе и военно-воздушный атташе в Москве направили пространные донесения в Лондон, в которых говорилось, что, хотя оборонительные возможности Красной Армии и военно-воздушных сил значительны, они не способны предпринять серьезную наступательную операцию. Однако 27 мая под шквалом критики в палате общин со стороны членов парламента во главе с Черчиллем, Ллойд Джорджем и Антони Иденом премьер-министр пошел на уступки и поручил английскому послу в Москве дать согласие на обсуждение договора о взаимной помощи, военной конвенции и предоставлении гарантий странам, кг торым угрожал Гитлер. Этот шаг, как сообщил в Берлин из Лондона немецкий посол Дирксен, был предпринят «чрезвычайно неохотно».
Русские настаивали, чтобы английская сторона с целью ускорения переговоров направила в Москву министра иностранных дел. Но лорд Галифакс отказался от поездки. «Было действительно невозможно выбраться отсюда», — заявил он советскому послу. Энтони Идеи, вышедший ранее из правительства, предложил поехать вместо Галифакса. Но Чемберлена это не устраивало. Вместо министра он решил послать Уильяма Стрэнга, второстепенного чиновника Форин оффис, бывшего сотрудника английского посольства в Москге, антисоветски настроенного и малоизвестного как г Англии, так и за ее пределами. Черчилль оценил это назначение как «очередной промах». Посылка столь второстепенного чиновника, считал он, «равнозначна демонстративному оскорблению». Русские придерживались такого же мнения. Для них это было новым доказательством того, что Чемберлен не очень-то стремится приступить к деловым переговорам об эффективном союзе против Гитлера.
31 мая в своем первом публичном выступлении после назначения на пост наркома иностранных дел СССР В. М. Молотов подверг резкой критике Англию и Францию за их нерешительность. Если они действительно хотят заключить договор с Советским Союзом о сдерживании агрессии, сказал он, то должны перейти к делу и согласиться с тремя основными положениями:
1. Заключить трехсторонний договор о взаимной помощи.
2. Предоставить гарантии от нападения агрессоров государствам Центральной и Восточной Европы, в том числе всем европейским государствам, граничащим с Советским Союзом.
3. Заключить конкретное соглашение о размерах и формах немедленной и эффективной помощи, оказываемой друг другу и гарантируемым государствам в случае нападения агрессоров.
К 4 июля между англо-французскими партнерами и Советским Союзом остались несогласованными два важных вопроса: определение «косвенной агрессии» и следует ли скрепить подписями политический договор до заключения военной конвенции.
По первому вопросу англичане доказывали, что лишь правительство вправе вынести решение, является ли оно жертвой агрессии или нет. Однако советская сторона приводила в пример случай с Чехословакией, где правительство под чрезвычайным давлением было вынуждено согласиться на иностранную оккупацию. Молотов подчеркивал необходимость учитывать подобную экстремальную ситуацию и предложил, чтобы понятие «косвенная агрессия» охватывало «случаи внутренних переворотов или политических перемен, выгодных агрессору».
20 июля англичане дали согласие начать переговоры по военным вопросам, но по-прежнему отказывались принять советское определение «косвенной агрессии».
24 июля французский и английский послы были приняты В. М. Молотовым, который заявил, что, поскольку основные положения договора о взаимной помощи согласованы, а разногласия по вопросу определения «косвенной агрессии» имеют «второстепенное значение», сейчас можно приступить к выработке военного соглашения, которое изложит обязательства сторон. Советский Союз, добавил он, готов незамедлительно начать такие переговоры.
Франция тоже была готова. Премьер-министр Даладье уже назначил генерала Думенка, члена Верховного военного совета, считавшегося одним из наиболее способных офицеров французской армии, главой французской делегации (миссии) и поручил ему приготовиться к срочному отъезду в Москву. Но англичане вновь начали волокиту. Чемберлен более чем сдержанно относился к самой идее переговоров на уровне генеральных штабов и только 31 июля объявил о своем согласии в палате общин.
Скептическую позицию занимал и английский представитель на переговорах У. Стрэнг, который с 14 июня находился в Москве. «Это действительно беспрецедентно, — сообщил он 20 июля в Форин оффис, — что от нас ждут обсуждения военных секретов с советским правительством до того, как мы будем уверены, что русские станут нашими союзниками».
Состав английской военной миссии, утвержденный Чемберленом, вызвал удивление как в Англии, так и за границей. Главой делегации, как и можно было ожидать, назначили военно-морского офицера, адмирала почтенного сэра Реджинальда Эйлмера Рэнферли Планкетт-Ернл-Дракса, который годом раньше командовал военно-морской базой в Плимуте. Молодому армейскому капитану, входившему в состав французской делегации, он казался человеком, словно «сошедшим с портрета Роднея» [11] — грубоватым, прямым старым морским волком, который, как вскоре станет очевидным, был абсолютно не способен вести на высоком уровне переговоры с русскими, казавшимися ему пришельцами с другой планеты. Военно-воздушные силы представлял маршал авиации Чарльз Бернетт, отличный летчик, вышедший из рядовых, но ничего не понимавший ни в вопросах большой стратегии, ни в дипломатии. Армию представлял генерал-майор Т. Хейвуд, способный офицер, имевший дипломатический опыт.
11
Родней, Джордж Брайджес (1718–1792) — знаменитый английский адмирал, участник многочисленных морских сражений. ГОС — Прим. перев.
Немецкий посол в Лондоне Дирксен в своей депеше в Берлин от 1 августа, характеризуя английскую делегацию, в первую очередь подчеркнул скептическое отношение Лондона к исходу трехсторонних переговоров в Москве.
«Это подтверждается, — писал он, — составом английской военной миссии. Адмирал… практически находится в списке отставников и никогда не служил в военно-морском штабе. Генерал также чисто боевой командир. Маршал авиации — выдающийся летчик и инструктор, но не стратег. Это, по всей видимости, свидетельствует о том, что военная миссия скорее имеет задачу установить боеспособность Красной Армии, а не заключить военное соглашение… Военные атташе вермахта единодушно отмечают необычный скептицизм в английских военных кругах в отношении предстоящих переговоров с представителями советских вооруженных сил».
И действительно, английское правительство смотрело на переговоры столь скептически, что забыло дать адмиралу Драксу письменные полномочия на ведение переговоров — недосмотр, если это не было чем-то другим, который вызвал недоумение у маршала К. Е. Ворошилова на первой встрече трех делегаций.
Но если адмирал Дракс не имел письменных полномочий, то секретные инструкции, как действовать на встречах делегаций в Москве, у него, безусловно, были. Ему предписывалось «вести переговоры очень медленно и следить за тем, как идет обсуждение политических вопросов», пока не будет заключено политическое соглашение. Разъяснилось, что конфиденциальную военную информацию нельзя сообщать русским, пока не будет подписан политический договор. Секретные английские и французские документы со всей очевидностью свидетельствуют о том, что правительство Чемберлена было твердо намерено затянуть изложение военных обязательств каждой страны, особенно своей собственной, в предполагаемом трехстороннем договоре о взаимной помощи.