От ненависти до любви
Шрифт:
Он выключил телефон и поймал в зеркале заднего вида мой взгляд.
– Мария! – Сева радостно прищурился. – Слышала? Комбат мой приезжает! Рыбку половить, по горам побегать. Эхма! – он энергично растер затылок свободной рукой. – Ох, и погуляем мы!
– Комбат? – удивилась я. – С чего вдруг он тебя вспомнил? Столько лет прошло! И как нашел?
– Ну, Маша – радость наша, – покачал головой Сева. – Все криминал ищешь? Я ж в ВДВ служил, а там все друг другу братаны!
– Он что, на поезде приезжает? – спросила я, не понимая, что меня так взволновало. И не просто взволновало – встревожило. Моя ли забота,
– Будь спокойна! – сказал он бодро. – Прикончишь свои делишки, и заскочим на вокзал. Часа тебе хватит?
– Мне получаса хватит, если начальство к себе не потребует, – проворчала я – так и не разобравшись, взволновал бы меня приезд Севиной женщины или нет. – А к вечеру мне нужно быть у Мордахина. Что-то ему в выходные не спится! Срочное дело, говорит.
Мордахин – глава сельской администрации и, скажу вам, форма, вернее, фамилия, как нельзя лучше соответствует содержанию. Я давненько, чуть ли не с первой минуты моего вступления в должность, пребываю с ним в контрах. И мои опоздания на совещания Мордахин воспринимает однозначно: как плевок в свою толстощекую физиономию.
Сева, видно, прочел мои мысли по глазам, потому что предложил:
– Позвони ему и скажи, что задержишься в райотделе. Он ведь в курсе, что ты должна определить этих орлов в «обезьянник»?
– В курсе! – буркнула я. – Но что ему стоит позвонить в отдел? Не хватало, чтобы он поймал меня на вранье!
– С каких пор ты боишься Мордахина? Скажи лучше, что западло со мной ехать!
– Всеволод! – сказала я строго. – С чего вдруг я должна перед тобой отчитываться?
– Хотя бы потому, что на моей машине едешь и двух отморозков везешь…
– Ну ты осторожнее! Слова выбирай! – взъерепенился Гришка. – Какие мы отморозки? Мы что, убили кого или ограбили?
– Так лучше б ограбили! – в сердцах произнес Сева и резко вывернул руль, объезжая стадо коров, возникшее на дороге. – Тогда б за вами «воронок» прислали!
– Между прочим, я не просила везти их в город, – пришел мой черед подняться на дыбы. – Сам вызвался!
– А кто б тебя, дуреху, повез? – добродушно усмехнулся Сева. – Свадьба в разгаре, все – пьяные в дымину. Или Мордахин твой разлюбезный?
– Всеволод, – произнесла я сквозь зубы, – останови машину! Как-нибудь сама справлюсь!
Сева язвительно хмыкнул, но машину не остановил.
– Мария, – тихо сказал Сашка, – не глупи! Не хватало, чтоб ты нас под конвоем вела. Позору не оберешься!
– О позоре нужно было думать, когда глаза водкой заливал, – парировала я.
– Пешком не пойду, – подал голос Гришка. – Нога болит.
– С чего вдруг? – усмехнулся Сева. – Отсидел, что ли?
– Куда там! – оживился Гришка. – Давеча у тещи с крыльца сходил, а там ступенька гнилая, вот и грохнулся. С той поры нога как не своя, все время подворачивается.
– Эх, Гриша, Гриша! – преувеличенно тяжело вздохнул Сева. – У тебя по жизни все подворачивается!
Впереди показалось длинное кирпичное здание, возле которого, несмотря на воскресенье, стояли с пяток автомобилей с синими милицейскими номерами.
Гришка и Сашка вмиг словно уменьшились в росте и замолчали.
– Приехали, господа хорошие! Выгружайся! – и посмотрел на меня: – Тебя ждать или как?
Мне очень хотелось ответить: «Или как!» – потому что я крепко обиделась и за «дуреху», и за то, что он хоть и впервые, но упрекнул меня своей помощью. На самом деле не было особой нужды везти Гришку и Сашку ночью в город. Они вполне протрезвели бы и в моем чулане, а утром я вызвала бы машину из райотдела. Тут я вспомнила, почему все-таки согласилась на настойчивое Севино предложение и отправилась в райцентр. Ведь даже насущные проблемы, заботы, дела, обязанности, одним словом – ничто не могло заслонить мое желание снова увидеть Бориса.
Я вздохнула. Очень хотелось, чтобы Сева не понял, как мне тошно, ведь он то и дело бросал на меня взгляд в зеркало над головой. Похоже, за эти годы я научилась владеть собой и безмятежно произнесла:
– Подожди! Так и быть, встретим твоего комбата!
– Ну, спасибочки! – Сева прижал руку к сердцу. – С чего вдруг передумала?
– Неохота попутку ловить, – улыбнулась я в ответ.
Какой бы Севка ни был заразой, отношения с ним портить не стоит. Все-таки он единственный человек в округе, который никогда не отказывается помочь с машиной. Да и по мелочам сколько раз выручал! От Мордахина ведь не дождешься.
Сева остановил машину рядом с милицейской стоянкой. Я открыла дверцу и вышла. И тут же увидела Бориса, точнее, Бориса Михайловича Садовникова – начальника уголовного розыска нашего РОВД. Его «Волга» подкатила почти одновременно с «Нивой» и затормозила всего в паре метров. Первым делом Борис открыл дверцу машины и подал руку красивой женщине в светлом костюме. Своей жене. Я закрыла на мгновение глаза, чтобы не видеть эту сцену.
Верка, Верочка, Верунчик, теперь – Вера Николаевна Садовникова. Когда-то моя самая близкая подруга. А сейчас? Я тряхнула головой, чтобы не произнести слова, которые выкрикнула ей в лицо тогда, двенадцать лет назад, когда узнала об измене Бориса и предательстве подруги.
Не удостоив меня взглядом, супруги прошествовали в здание РОВД. Да и с какой стати им обращать внимание на простого участкового, тягловую лошадку милиции. Я, конечно, не подала виду, что это меня не на шутку задело. Никто во всем мире не должен знать, что эти двое когда-то сыграли со мной отвратительную шутку. В первую очередь они сами. У них своя жизнь, пусть здравствуют и наслаждаются на всю катушку. У меня – своя. Пусть не слишком счастливая и благополучная, но зато в ладах с собственной совестью.
Я обдернула куртку, разгладила складку на юбке, провела ладонью по волосам и скомандовала двум помятым личностям, которые переминались с ноги на ногу возле «Нивы»:
– Руки за спину и шагом марш в дежурку!
Сева тоже вышел из машины и, облокотившись на капот, дымил сигаретой. Выглядел он, как всегда, здорово, словно не провел бессонную ночь за рулем автомобиля. Розовощекий, загорелый, косая сажень в плечах…
«Эх, Сева, Сева, – подумала я с тоской. – Знал бы ты…»
Но мысли свои не озвучила, потому как Севе не положено знать, о чем я подумала. В любом случае я не расскажу ему о своих переживаниях. Даже под самой страшной пыткой не сознаюсь, насколько мне порой одиноко и трудно.