От первого до последнего слова
Шрифт:
Дмитрий Евгеньевич все пять дней пребывал в отвратительном настроении. Настолько отвратительном, что как раз сегодня утром, после очередной ссоры, Алиса объявила ему, что жить так больше невозможно и они должны расстаться.
Долгов, которому было совершенно не до Алисы и не до расставания с ней, сказал, что у каждого человека должен быть выбор, и жить или не жить вместе – как раз и есть вопрос этого самого выбора, и уехал в свою больницу.
Больной Грицук умер от остановки сердца – ничего особенного не случилось, и вскрытие лишь подтвердило диагноз, поставленный и дежурным врачом, и главным, и Долговым, который после ночного звонка дежурного примчался в клинику.
Ничего
Ничего особенного не произошло – умер и умер, ни предсказать, ни поправить этого нельзя, и кардиолог, смотревший сердце на самом лучшем, самом современном, самом точном аппарате, про который говорили, что следующая стадия обследования – это только открыть грудную клетку и посмотреть сердечную мышцу глазами, уверял, что беды ничто не предвещало!.. И все-таки Дмитрий Евгеньевич чувствовал, что в смерти Грицука виноват он – и только он!
Больной был неприятным человеком, извел врачей, сестер и весь остальной персонал, брюзжал, ругался, обещал всех отдать под суд, говорил, что вот-вот умрет, – и его никто не слушал, так он всем мешал!
Нужно было слушать, говорил себе Долгов. Ты же врач, ей-богу! Что это за врач, который не слушает жалобы больного?! Тебе противно было его слушать, потому что он говорил неприятные вещи, а он взял и помер!
А еще ты не слушал, желчно говорил себе Долгов, потому что тебе вечно некогда, и ты уже почти уверовал в то, что ты на самом деле «первый после бога», и потихоньку забываешь тот главный принцип, о котором когда-то толковал начинающим докторам профессор Потемин на кафедре факультетской хирургии, – главное, сомневаться, сомневаться во всем! Врач должен и может сомневаться! Если он не сомневается, если уверен в каждом своем слове – значит, сапожник он, а не врач! Это у сапожников все просто – вот каблук, вот подошва, а вот, скажем прямо, и голенище! Перепутать невозможно! А врачу должно сомневаться!
Не уверен – посоветуйся с кем-нибудь! Не знаешь – спроси у того, кто знает. Не понимаешь – изучи вопрос со всех сторон, не решай ничего кавалерийским наскоком. Кавалерийский наскок врача может дорого обойтись больному!
А вышло так, что Дмитрий Евгеньевич ни в чем не сомневался, больного не слушал, когда тот жаловался, призывал себя к христианскому смирению и мечтал сбыть его урологам!
Теперь, в присутствии адвоката в дорогом полосатом костюме, который говорил очень круглыми фразами и смотрел Долгову в глаза очень внимательно, Дмитрий Евгеньевич чувствовал себя ужасно. Можно было сто раз сослаться на занятость и отправить его сразу к главврачу, но именно из-за чувства вины Долгов решил, что доведет дело до конца – хоть это сделает, раз уж он упустил больного!
А он на самом деле считал, что упустил.
Другой его учитель, хирург Матушкин, отличный врач и просто хороший человек, учивший его в клиническом городке Екатеринбурга вырезать аппендициты, говорил, что во всем и всегда виноват врач. Больной не может быть ни в чем виноват. Он не виноват в том, что заболел, и тем более не виноват в том, что умер!
– Дмитрий Евгеньевич, мне не хотелось бы терять время. Его и без того потеряно немало. Есть обстоятельства, которые заставляют меня торопиться.
– Да, – сказал Долгов, с усилием возвращая себя к реальности. – Что я должен сделать?
Адвокат пожал плечами.
– Да, собственно, ничего особенного. Я надеюсь, что проблем с главным врачом не будет, и вы просто дадите распоряжение своему персоналу, чтобы мне выдали бумаги. И я освобожу вас от своего присутствия.
– Хорошо. – Телефон у Долгова в кармане, поставленный на виброзвонок, не переставая трясся, и профессор подумал, что места на автоответчике может не хватить. – А… что там за бумаги?.. Он же писал книжки, насколько я понял?
Адвокат посмотрел на Долгова, как тому показалось, с сожалением.
– Евгений Иванович Грицук в свое время был руководителем одного из подразделений Госплана, еще в советские времена. Потом, в перестройку, довольно… удачно поучаствовал в приватизации, получил небольшую текстильную фабрику, которая работала по госзаказу, никогда не бедствовала и приносила хорошую прибыль. Лет пять назад он отошел от дел и сделался литератором. Он писал фэнтези, знаете такой жанр?
Долгов кивнул.
– Его издавали, и достаточно успешно. Корифеем он не стал, но у него были свои читатели.
Почитать, что ли, этот самый фэнтези, подумал Долгов с тоской. Или эту самую?..
– А здесь, в больнице, у него рукопись, что ли, была? Я ни разу не видел, чтобы Грицук писал, хотя он у нас пробыл довольно долго!
На предположение о рукописи адвокат ничего не ответил. Он вообще держался довольно высокомерно, и в другое время Долгов такой тон ни за что бы не принял, но сейчас он слишком не любил себя, чтобы обращать внимание на тон.
Сообщив, что вернется, как только подпишет у главврача разрешение на изъятие бумаг, полосатый костюм с достоинством удалился, а Долгов схватился за телефон.
Больную с вырезанным желчным пузырем нужно обязательно проконсультировать у эндокринолога.
Вчера привезли парня после тяжелой аварии – перелом височной кости, тяжелейшее сотрясение, раздробленные кости таза, переломы обеих рук. Все бы ничего, но его долго лечили в районной больнице, куда привезли сразу после аварии, и чуть не залечили до смерти. Уж и операцию назначили, герои, местные районные врачи!.. Хорошо, его жена в последний момент позвонила Алисе, с которой когда-то училась в институте, плакала и умоляла, чтобы посмотрел Долгов. Долгов ничего не понимал в травмах, но вмешался, и больного перевезли в триста одиннадцатую, где неврологи, реаниматологи и травматологи в один голос сказали, что об операции не может быть и речи – нельзя давать наркоз! Долгов вызвал давнего приятеля Степу Андреева из ЦИТО. Степа задумчиво посмотрел на больного и сказал, что раздробленные кости могут подождать еще недели три, а после этого начнутся необратимые изменения. Но три недели на то, чтобы восстановить кровообращение мозга, у них есть. Долгов должен сегодня обязательно переговорить с Марией Георгиевной и по этому поводу тоже, а потом созвониться с женой больного. Препараты, которые ему вводят, все новые и очень дорогие, а есть ли у него такие мелочи, как медицинская страховка, к примеру, Долгов даже не поинтересовался.
И на следующей неделе заседание хирургического общества, где он делает доклад, а у него еще конь не валялся, к докладу он даже не приступал! И хорошо бы рукопись по гнойной хирургии сдать – из «Медицинской книги» еще не торопят, но уже вежливо осведомляются, когда же все будет готово.
И Алиса сегодня утром объявила, что так жить она больше не может, и ни разу за день не позвонила.
Значит, все серьезно. Значит, на самом деле не может.
– Ты ужасный человек, Долгов, – говорил ему давний приятель Миша Савичев. – Тебя никто и ничто не интересует, кроме твоей драгоценной медицины. Если бы я был твоей женой, я бы тебя отравил толченым стеклом во вторую брачную ночь. Потому что первую брачную ночь ты бы, как пить дать, провел в больнице, а не в койке с дорогой супругой!