От первого мгновения
Шрифт:
— Так это наши профессора. Профессора Ленинградской консерватории по классу фортепьяно, добровольцы из бывшей 4-й Ленинградской стрелковой дивизии народного ополчения.
…4 июля 1941 года в Мраморном дворце Ленинграда царило большое оживление. Здесь добровольцы Дзержинского района записывались в 4-ю дивизию народного ополчения. В ее состав входили также добровольцы Куйбышевского района и города Колпино. Бойцами становились рабочие, служащие, педагоги, артисты. Один из батальонов был укомплектован работниками ленинградской милиции. В дивизии собрались люди разного возраста: и ветераны революции, и студенты-первокурсники. Они еще не умели как следует владеть оружием, но были сильны духом, готовы умереть, но не пропустить врага в родной город.
В связи со сложной обстановкой на фронте дивизия, еще не полностью сформированная, слабо обученная, не сколоченная и недостаточно вооруженная, 20 июля 1941
Ополченцы военную науку познавали в бою с азов. Учились владеть боевым оружием, строить и удерживать оборонительные позиции, районы и рубежи, контратаковать непосредственно в боях. Дивизия воевала под Кингисеппом, пробилась из вражеского кольца у Волосова и соединилась с нашими войсками в районе Краспогвардейска (Гатчина). С сентября 1941 года и до середины октября 1941 года 4-я дивизия народного ополчения вела бои на рубеже Усть-Тосно, Покровское. Командование дало высокую оценку боевым действиям дивизии, и, когда Военный совет фронта стал готовить наступательную операцию в районе Невской Дубровки с форсированием Невы, для участия в ней была привлечена 4-я дивизия народного ополчения, ставшая к этому времени кадровой 86-й стрелковой дивизией. Вот почему в ней служили и давно снятые с военного учета профессора Ленинградской консерватории по классу фортепьяно, с которыми я познакомился на Неве…
Это были минуты огневого крещения. Фонтаны воды от разорвавшихся снарядов буквально окружали нашу лодку со всех сторон. Такое огневое крещение принял каждый воин, переправившийся на плацдарм.
А вот и левый берег, наш Невский пятачок. Оглохшему от орудийных выстрелов, мне казалось, что переправа через Неву с ее быстрым течением заняла много времени. А прошло всего 12 минут. Вслед за неутомимым старшим лейтенантом я сделал прыжок в щель, еще бросок — и мы в землянке штаба оперативного отделения 86-й стрелковой дивизии.
Эта землянка, как я после узнал, одна из самых просторных на пятачке, отличалась пирамидальной формой. На грубо сколоченном из горбыля столе тускло светила коптилка, сделанная из сплющенной консервной банки. Рядом лежала припорошенная осыпавшейся с потолка землей карта с нанесенной оперативной обстановкой.
В землянке я познакомился с военным комиссаром дивизии старшим батальонным комиссаром И. А. Степановым и другими командирами. Вскоре в узкую дверь протиснулся еще один командир в красноармейской пилотке и хлопчатобумажной гимнастерке. На боку у него висела большая полевая сумка, в руках — солдатская плащ-палатка. Он с трудом держался на ногах.
— Товарищ полковник! — едва размыкая запекшиеся губы, произнес он. — Батальонный комиссар Щуров, начальник политотдела 86-й стрелковой дивизии. — Крепко пожимая мне руку, он попытался улыбнуться, но губы упрямо не хотели улыбаться, зато в чуть прищуренных глазах с черными кругами от бессонницы светился живой, добрый огонек.
Так я в первые же минуты пребывания на плацдарме познакомился с начальником политотдела, старым питерским рабочим, бывшим секретарем Дзержинского райкома партии. Ополченская дивизия, ставшая в непрерывных боях кадровым соединением Красной Армии, была его кровным детищем. Батальонный комиссар в ночь на 20 октября 1941 года находился в подразделениях первого эшелона 169-го и 330-го стрелковых полков, на 46 лодках форсировавших Неву в районе Невской Дубровки, вместе с ними на плацдарм переправился и политический отдел дивизии. Форсирование прошло организованно, главное — скрытно от противника. Гитлеровцы вели только беспокоящий артиллерийско-минометный огонь. Утром 20 октября 1941 года после артиллерийской подготовки, проведенной нашим 248-м артиллерийским полком капитана Телегина и 386-м минометным дивизионом капитана Лушникова, поддержанные артиллерией Невской оперативной группы полки первого эшелона дивизии успешно атаковали врага. Гитлеровцы на нашу атаку ответили мощным огнем сотен орудий и минометов с трех сторон: с 8-й ГРЭС, из рощи «Фигурная» и леса в районе Мустолово. Потом по плацдарму бомбовый удар нанесла авиация противника. Все было покрыто черным дымом и пылью. Наши подразделения, несмотря на сильный огонь фашистов, продолжали атаковать и сумели расширить плацдарм по фронту и в глубину. Политотдельцы были в передовых подразделениях полков первого эшелона дивизии. Они говорили с красноармейцами, командирами. Политработники призывали не топтаться на месте, а идти вперед, расширять плацдарм — чем скорее, тем лучше.
Сам Щуров только что побывал на переправах, встретил последний эшелон 284-го стрелкового полка. На переправах большая скученность людей и техники. Сильным фланговым огнем из района 8-й ГРЭС и Арбузово противник простреливает, буквально прошивает насквозь огнем все наши боевые порядки. А
Щуров докладывал обстановку неторопливо, глуховатым голосом. О самых сложных ситуациях он говорил спокойно, с глубокой убежденностью человека, верящего, что сложившиеся трудности временные и будут во что бы то ни стало преодолены.
— В боевых порядках мало орудий непосредственного сопровождения пехоты, — сказал батальонный комиссар в заключение своего доклада. — Очень мешает нам в боях за расширение плацдарма нехватка снарядов.
Поблагодарив Александра Васильевича Щурова за обстоятельный доклад, я выслушал начальника разведки дивизии капитана Александрова, начальника штаба артиллерии дивизии майора Фишера. Начальник штаба дивизии майор Козлов предложил в течение ночи и первой половины следующего дня подготовить и организовать разведку боем, вскрыть огневую систему противника, установить слабые и сильные места обороны. Особенный интерес представляла огневая система и рубежи обороны противника в направлении 8-й ГРЭС.
Посоветовавшись, разведку боем решили провести не ночью и не с утра, а на исходе следующего дня, чтобы с наступлением темноты закрепить захваченные рубежи.
Вечером 26 октября усиленный разведывательный батальон после короткого артиллерийского налета дружно пошел в атаку. Сплошную огневую завесу заградительного огня противника роты первого эшелона проскочили броском и ворвались в гитлеровскую траншею, завязав в ней гранатно-штыковой бой.
В бою бывает и так, что хорошо начатая атака захлебывается. Так получилось и у нас в правофланговой разведывательной роте на участке 330-го стрелкового полка. Все вроде шло нормально. С наблюдательного пункта командира полка, где я находился, было хорошо видно, как из-за эстакады 8-й ГРЭС фашисты обрушили на атакующих шквал минометного и пулеметного огня. Залегли отделение, взвод, а затем и вся рота. И тогда как из-под земли вырос батальонный комиссар Щуров. В пилотке и наброшенной на плечи плащ-палатке, это он с поднятой рукой пошел навстречу вражескому огню. В едином порыве поднялись в атаку бойцы, успешно завершая разведку боем. Так я впервые увидел в деле начподива. Он не командовал, он не приказывал. Его личный пример был самым действенным и сильным приказом. Было позорно, стыдно на глазах начальника политического отдела дивизии отсиживаться в воронках, а не идти вперед на врага.
…Над рекой и пятачком господствовала мрачная громада 8-й ГРЭС, дававшая врагу не только отличные возможности для наблюдения, но и превосходные условия для оборудования огневых позиций с надежными убежищами в подземных этажах. В глубине вражеской обороны, не более как в тысяче метров от линии берега, стояли два огромных кургана из шлака, накопленного за 10 лет работы ГРЭС. Разведка боем показала, что на них фашисты оборудовали пулеметные точки, отлично замаскировали их. Впереди курганов находились два глубоких песчаных карьера, в которых гитлеровцы подготовили огневые позиции минометов всех калибров. Эти позиции не просматривались и были защищены от настильного огня. Подходы к своим минометам враг перекрывал не только огнем с высоты громадины ГРЭС, но и с двух эстакад, вплотную подходивших к зданию ГРЭС и имевших здесь высоту, равную высоте этого здания. Торф в опрокидывающихся вагонетках по одной из эстакад поступал к бункерам станции на ее крыше. По второй эстакаде пустые вагонетки скатывались обратно на торфяные разработки. Между этими двумя эстакадами стояли тяжелые минометы противника, которые вели огонь по переправам, по подходам к ним, по акватории реки и по территории самого пятачка. Река и пятачок, благодаря излучине Невы, простреливались также еще и из деревни Арбузово, в спину нашим частям, наступающим на эстакаду и ГРЭС.
Во время разведки боем было взято несколько пленных из гитлеровской парашютно-десантной дивизии, в 1940 году бравшей Крит.
Разведка боем дала нам много ценного.
Прошло больше месяца со времени высадки первого эшелона на пятачок. За этот период противник сумел хорошо блокировать плацдарм. Мы, беспрерывно наступая, израсходовали по частям свои резервы. И все же обстановка и время требовали, и это было жизненно необходимо для Ленинграда и в целом для Ленинградского фронта, провести операцию по деблокаде города. Планировалось встречными ударами 54-й, 55-й армий и Невской оперативной группы разгромить вражеские войска, действовавшие в районе Синявино, Мги, и восстановить сухопутную связь Ленинграда со страной. В дни подготовки операции гитлеровцы начали наступление на тихвинском направлении. В такой неблагоприятной ситуации и началась 20 октября Синявинская наступательная операция. Вскоре часть сил пришлось перебросить в район Тихвина.