От первых проталин до первой грозы
Шрифт:
Вальдшнеп! В этом не было никакого сомнения. Сколько раз зимой Михалыч рассказывал мне о тяге, подражал голосу лесного долгоносика. Теперь мы оба затаив дыхание вслушивались в эти странные, ни с чем не сравнимые звуки и следили за направлением полёта желанной птицы. Увы! Вальдшнеп пролетел шагов за двести от нас, далеко вне выстрела. Вот он и скрылся за верхушками леса.
Снова минуты томительного ожидания. Но теперь я уже слышал, как именно кричит настоящий живой вальдшнеп, знал, к чему прислушиваться, чего ожидать. И вот до моего
— Летит, летит! — задыхаясь от волнения, зашептал я.
— Где, где? Не слышу!
— Да вон, где-то справа.
Свист и хорканье раздались уже отчётливо. И прямо на нас из-за ближайших берёзок вылетел вальдшнеп. Он летел на зорьку и казался уже не тёмным, а каким-то рыжим. Особенно чётко был виден его прямой, как палочка, опущенный книзу клюв.
Мне показалось, что он не летит над лесом, а собирается сесть к нам на поляну. Но в это время над самым ухом грохнул выстрел. Вальдшнеп метнулся в сторону. Снова выстрел. И лесной долгоносик, как бы не придавая больше значения этим оглушительным звукам, так же ровно махал крыльями и, так же свистя и хоркая, полетел дальше над лесом.
— Эх, досада какая! Прямо на голову налетел, — огорчился Михалыч, доставая папиросу и нервно закуривая. — Не мог же я так промахнуться. Видно, порох старый, отсырел, негоден совсем.
— Значит, домой сейчас, больше стрелять не будем?! — ужаснулся я.
Но Михалыч покурил и немножко оправился от волнения.
— Ну, почему же не будем? — сказал он. — Один патрон мог отсыреть, а другие хорошие.
Вновь началось мучительное ожидание. Несколько раз мы слышали желанные посвист и хорканье, несколько раз видели пролетающих вальдшнепов, но все они летели далеко вне выстрела.
Начало быстро смеркаться. Небо посинело, в нём уже зажигались первые тусклые звёзды, а заря над лесом почти совсем погасла.
— Ну, пора домой! Сегодня опять без дичи, — грустно сказал Михалыч, вскидывая ружьё на плечо.
— Стойте, летит! — чуть не вскрикнул я. — Вот он, над нами.
Тёмный силуэт птицы едва был заметен в сумерках вечера.
— Не вижу!
Вальдшнеп вылетел на зарю.
— Ах, вот он!
Выстрел, второй… И птица, взяв наискось вниз, будто нырнула в тёмную чащу леса.
— Кажется, готов! — возбуждённо крикнул Михалыч, бросаясь в ту сторону, где исчез вальдшнеп.
Издали в темноте там казалась густая чаща, а на деле это была редкая поросль березняка и осинника. Но разве найдёшь в темноте птицу такой же окраски, к;ак опавшие листья и сухая прошлогодняя трава? Обыскали всё кругом, кажется, каждую ямку, каждую кочку осмотрели. Михалыч сжёг почти все спички. Нет, нигде нет.
— А может, он и не упал, — сказал Михалыч. — Вальдшнеп частенько после выстрела кувыркнётся вниз, а потом выровняется и полетит дальше. Пойдём, брат, домой. Всё равно ничего не увидишь.
Я уныло поплёлся вслед за Михалычем. Прошёл мимо молоденькой берёзки. Вдруг мне
Не раздумывая, я протянул руку и схватил что-то тёплое, покрытое перьями.
— Вальдшнеп! Ура, вальдшнеп! — завопил я на весь лес.
— Какой вальдшнеп, где он? — подбежал ко мне Михалыч. — Где ты его нашёл? Ай да молодец!
На дереве, ещё живой был, крылышком затрепыхал.
Я показал развилину на стволе берёзы.
— Это он, падая, значит, застрял здесь, — догадался Михалыч. — И трепыхнулся в последний раз. А может, ветерок крыло пошевелил, ты и заметил. Ну и глаза! Прямо как у совы — даже ночью видят.
Михалыч снял с плеча сумку, положил в неё убитого вальдшнепа и надел сумку мне через плечо.
— Неси сам. Это твоя добыча.
— И ваша тоже, ведь вы его застрелили.
— Ну хорошо, пусть общий будет! — ответил Михалыч. — Ради такой удачи нужно посидеть минутку — папиросочку выкурить.
Мы сели посреди полянки на бугорок над самой лужей. Оттуда слышалось мелодичное урчанье лягушек.
Голубая, похожая на светлячка звезда неярко отражалась в тёмной воде.
Михалыч взглянул на неё и, будто припоминая что-то, стал читать стихи А. Толстого:
И глушь, и тишина. Лишь сонные дрозды Как нехотя своё доканчивают пенье; От луга всходит пар… Мерцающей звезды У ног моих в воде явилось отраженье…
Он помолчал немного и продолжал:
Но отчего же вдруг, мучительно и странно, Минувшим на меня повеяло нежданно…
И снова предо мной, средь явственного сна, Мелькнула дней моих погибшая весна?
Да, брат, «погибшая весна», — повторил он, вставая. — Грустно всё это. Но ничего не попишешь.
— Что же тут грустного: и тяга хорошая, и вальдшнепа нашли? — удивился я.
— Проживи, сколько я прожил, тогда поймёшь, — ответил Михалыч.
И мы пошли в деревню.
КАК МЫ ИГРАЛИ В ПАПУ И МАМУ
Пришёл я однажды с гулянья, а у нас гости. Приятели Михалыча зашли в карты — в преферанс — поиграть. Все они старые, такие же, как сам Михалыч. Какой в них интерес! Я уж хотел к себе в комнату пройти. Вдруг слышу, мама зовёт:
— Юра, иди сюда! Куда ты прячешься?
Вхожу и вижу: на диване рядом с мамой сидит какая-то девочка. Только взглянул на неё, сразу понял — красавица. Личико кругленькое, носик пуговкой, а больше я ничего и не заметил — в глазах какой-то туман. Не помню, как и подошёл, как поздоровался, ведь до этих пор у меня ни одной знакомой девочки не было.
А мама совсем спокойно говорит, как будто ничего особенного и не случилось:
— Познакомьтесь, дети. Это наша новая соседка — Катя. Она приехала в Чернь к своему дяде. Будет жить рядом с нами. Можете и играть и гулять вместе. Покажи ей, Юра, свои игрушки.