От подъема до отбоя
Шрифт:
Называлась наша учебка Школой сержантов. Не знаю почему. Вернее понимаю, что на выходе в качестве готовой продукции мы имеем командиров младшего звена, т.е. младших сержантов и сержантов. Но, убей Бог, не могу до сих пор понять, почему считается, что в учебке готовят сержантов. Никаких знаний, необходимых именно сержанту нам не давали. Никаких специальных дисциплин не проходили, командовать никто нас не учил, и что делать в той или иной критической ситуации не объясняли. Но все-равно выпустили нас сержантами.
Единственные знания (кроме того, что нас учили жизни), которые я получил в учебке, – это спец предмет, управление снарядом. Каждый день кроме воскресенья, не взирая на то, чем курсанты занимаются по расписанию, поодиночке ребята снимаются с занятий или работ, и бегут в парк на спецмашину заниматься спец предметом.
Значит, по-порядку. Спецмашина или тренажер –
Помещение в кузове КУНГа напоминает кухню в малогабаритной квартире. Так же не хватает места, чтобы повернуться, все заставлено непонятно чем, и «хозяйка» – дежурный сержант, прекрасно ориентируется в этой тесноте и знает, где что лежит, куда нужно поставить ноги и что чем включить или выключить.
В одном углу место обучения или тренировки. Оно оборудовано так, как оборудовано командирское место в моей боевой машине. Вращающееся кресло, хотя в машине простое водительское сидение. Напротив кресла специальный пульт с несколькими выключателями-переключателями и мнеморукояткой – своеобразным джойстиком, сбоку у пульта две рукоятки, которыми вращаешь вправо-влево визир, расположенный над пультом.
Итак, вся тренировка длится от 5 минут на начальном этапе до получаса в конце обучения. Современному школьнику, даже, пожалуй, букварю из младших классов покажутся смешными и пустячными эти тренировки. Они владеют подобными навыками уже с детского сада. Для нас же это было сложно и далеко не у каждого все получалось не только с первого раза, а и с третьего, и с пятого.
Запыхавшийся курсант влетал в машину. Если курсант не запыхался или слишком медленно входил, это могло расцениться, как недостаток прилежания, отсутствие желания заниматься, просто лень, в конце концов, и завершиться очередным одним-двумя или тремя нарядами на работу вне очереди. Сам сержант скорей всего не имеет права награждать нарядами, поэтому он просто просит самого курсанта передать сообщение взводному. Для взводного просьба сержанта не представляет никаких трудностей и никаких осложнений с нарядами не возникнет.
Влетев в машину требовалось обязательно захлопнуть дверцу. Не захлопнутая дверца или просто неплотно прикрытая могла тоже подарить воину наряд.
После этого следовал доклад сержанту о том, что курсант такой-то, батарея такая-то, учебный взвод такой-то прибыл для прохождения тренировки на тренажере. Доклад был обязателен и форма доклада должна была строго соблюдаться. Всякие отступления не приветствовались. Творчество при докладе вызывало только нарекания. Уход от формы превращал бедолагу тут же в «курсанта Пупкина», если не во что-нибудь похуже. Любая просьба обязательно (!) должна начинаться глаголом «разрешите». Любой иной глагол типа «можно» автоматически вызывал отповедь: «Можно козу на возу! А вы…!» Все дальнейшие уходы от формы приводили все к тому же наряду на работу. Таким образом, становится понятным, что недостатка в рабочей силе в учебке никогда не было.
Но все это были мелочи, к которым ты через две-три недели привыкаешь и не обращаешь в дальнейшем на них никакого внимания.
Прибывшего отмечали в амбарной книге в списке и собственно начиналась тренировка.
Курсант садился в кресло, придвигал к себе пульт, придвигал визир с двумя окулярами, как у бинокля, плотно прижимался к последнему, разглядывая картинку в окулярах.
По команде сержанта включал тумблер на пульте и тренировка начиналась. За окулярами ничего интересного не было. Появлялся светящийся эллипс. В зависимости от задания эллипс был в диаметре от 2—3 миллиметров до сантиметра или полутора. Эллипс мог возникнуть в разных местах экрана, на разной высоте и мог двигаться по экрану с различной скоростью. Все параметры определялись заданием. Где-то на экране возникала яркая точка. Управляя этой точкой (вверх, вниз, влево, вправо) с помощью мнеморукоятки на пульте (от себя, на себя, влево, вправо), загоняем точку внутрь эллипса, где теперь должны продержать ее необходимое время. Эллипс имитирует танк противника или ДОТ, или ДЗОТ, или… короче, цель, которую требуется уничтожить. Светящаяся точка – это снаряд ПТУРС. Он действительно во время полета кажется светящейся точкой из-за горящего трассера и виден только сзади, как и на тренажере. Размеры эллипса скорость движения и прочие параметры определяются условиями задачи, в основном расстоянием до цели.
По завершении упражнения бежишь к взводу, а навстречу уже несется следующий курсант. И так в обязательном порядке два-три раза за день, кроме тех дней, когда батарея в карауле или на занятиях вне расположения части.
Эти тренировки на тренажерах продолжались весь срок службы. Большинство ПТУРСистов видели настоящие пуски своих снарядов только 1—2 раза на полигоне. Снаряды очень сложные, соответственно, дорогие, по рассказам, выстрел одним снарядом без боеголовки, уносил в космическое пространство автомобиль «Волгу», в то время самый дорогой личный автомобиль в стране. Поэтому и стрелять по-настоящему позволяли один-два раза в год на показательных стрельбах, где присутствовало множество народа. Снаряды для стрельбы использовали чаще всего просроченные, у которых уже истек или вот-вот истечет срок хранения на складе. ПТУРСы и так очень сложные, а если еще и недостаточно надежные, то жди непредвиденных ситуаций. И почти на всех стрельбах такие ситуации возникали. То снаряд не сойдет с направляющих и бедные операторы с испугом ожидают, чем закончится этот эксперимент. То на полпути пропадет управление. То еще что-нибудь. Ну, а с тренажерами можно было спокойно и, главное, дешево стрелять сколько угодно и днем и ночью. И еще хочется сказать, что когда я служил, нам и в учебке, и в линейной части, где уже не учились, а собственно несли службу, неоднократно повторяли, что с такой военной специальностью нужно постоянно поддерживать военные навыки, которые без тренировок быстро пропадают, забываются. Поэтому на гражданке нас каждые два года, то есть через год, будут обязательно вызывать на переподготовку на один-три месяца. Прошло более четверти века с тех пор, как закончилась моя служба, а никто ни одного раза никуда ни на какую переподготовку меня не вызывал. Я стоял за эти годы в трех или четырех военкоматах на учете. Может быть ни в одном из них не знают, что такое ПТУРС, может быть здесь нет и не предвидится ни одной установки, а может быть в этих местах обычный переизбыток специалистов. Мне это знать не дано. Да и ладно.
Вне расположения части занятия проходили, хоть и не очень часто, но и не скажешь, что очень редко. Несколько раз мы выезжали на боевых машинах, разворачивались в боевой порядок, строились, разъезжались по местности, опять строились. Было ужасно интересно, как будто играем в войнушку. Собственно, вся нагрузка ложилась на взводного. Он командовал по рации, я только дублировал его команды водителю.
Очень быстро взводному эти игрушки надоедали, тем более, что в части и дома было множество дел. Дома еще ждала молодая жена и, закончив пораньше, можно было сбегать к ней на часок другой, а в соседнем взводе ждал приятель, с которым вчера вечером несколько переборщили, соответственно, сегодня можно было (да и нужно, пожалуй, было бы) поправить здоровье. Да и мало ли какие дела возникают у молодого мужика, когда можно выкроить немного времени.
Поэтому, поколесив по округе, мы возвращались в часть. Курсанты чистили, протирали технику, взводный покидал нас, убывая в расположение, а сержанты вскоре исчезали уже не объясняя никому куда и зачем.
Гораздо чаще проходили занятия тактикой вне расположения под руководством сержантов. Как правило, повзводно, мы выходили куда-то в окружающий лес. Выходили в полной выкладке только без гранатометов. Автомат, противогаз, сумка с магазинами к автомату, штык-нож и комплект ОЗК – Omnia mea mecum porto, как говорили древние предки, может наши, а может и не наши, а каких-нибудь итальянцев-макаронников, все свое ношу с собой. Действительно, в части практически не оставалось личного имущества, если только у кого-нибудь что-то припрятано в машине, а это уже вряд ли. Бегали по сугробам, зарывались в эти самые сугробы, маскируясь от воображаемого противника, выставив ствол автомата в сторону ближайших сосен кричали тра-та-та, имитируя стрельбу. Это называлось изучением тактики ведения боя на местности и командованием очень приветствовалось. Как же! Теперь мы становились знающими, обстрелянными боевыми волками!
В расположение возвращались мокрыми и усталыми. Хорошо, если работала сушилка, а, если нет, то сушить шинели в казарме было сущим мучением. Во-первых сохли по несколько суток, во-вторых мокрый материал пах неприятно. Но никуда не денешься.
Противогазы. Бегая по лесу, а иногда и при выезде на машинах поступала вводная: «Внимание! Газы!»
Следовало немедленно освободить руки и за сорок пять секунд натянуть противогаз и затем, надвинув шапку, устроиться в своем уже обжитом сугробе. Хотя холодная резина студила голову, но это было еще полбеды. «Беда подступала, как слезы к глазам», – как поется в старой песне. Беда приходила вместе с командой «Внимание! Общевойсковой Защитный Комплект надеть! Газы!».