'От разбойника'
Шрифт:
– Ошибочка, - спокойно произнес я и еще раз направился к выходу.
– А вдруг!
На сей раз механическая охотница за ватой для эпохального труда запихнула меня в святилище могучими ударами обоих ног, которым успешно помогали мощные пружины. Я упал прямо в кресло, поставленное перед фальшивым гением.
– Если кто-то в первом акте упоминает о бомбе...
– тут он сделал значащую паузу, - в последнем обязан для меня что-нибудь взорвать.
Я же, все так же молча, глядел на него. Тот подмигнул мне стеклянным глазом и, вроде бы ради пустой забавы рук, привыкших оперировать символами, начал полировать восковую медаль. Он разогревал ее трением пластиковых пальцев и до тех пор разглаживал и плющил свои
– Позвольте поинтересоваться, коллега, чем вы очищаете свои коллекции?
– спросил он небрежно, лишь бы отметить мое присутствие, а может просто отвлечься.
Я пожал плечами.
– Я тоже не хвалюсь, хотя, под давлением моего личного участия, когда я перекачивал из пустого в порожнее, раздулись все учебные программы. Мало того, это именно я так потряс фундаментами представлений о пятом колесе в телеге, что дрогнули наивысшие этажи надстройки. Но успели ли вы сделать диссертацию еще в те тяжкие времена, когда после многократного деления спички у всех наконец-то мелькнула светлая мысль про скварки?
– Про что?
– Ладно, это мелочи. Каждому, кто не желает делиться с другими, близка и дорога гипотезия про скварки. Пытаемые многолетними иссследованиями ученые признавались под присягой, что никто уже этой мелочевки не сможет на опилки поделить. Я же - в своей верной гипотезии - каждую из этих неделимых частиц на две субскварки по-честному раздраконил. Только из-за глупости этой мелкой в историю пока не попал, хотя ныне за термин "запущенной юлы" сейчас и получаю титулок. Мне тут стипушечку оформили, и после целого года научной активности новые частички я назвал скварчатками. Шуму тогда было! И вот, полюбуйтесь!
Он указал на целую охапку дипломов и номер счета.
– Мне бы хотелось объяснить вам, зачем...
– Ша!
– нетерпеливо перебил меня он таким жестом, как будто защищался от нападения пластиковой мухи.
– Все существующее можно без труда объяснить одним только присутствием скварчат, гравитолазов и фалиций. Ибо, почему любые две вещи друг к другу стремятся, и что различные кирпичики все время в кучу стягивает? Явление это вызвано присутствием гравитонов, которые любое тело по направлению к другому из себя испускает, а второе первому возвращает, и тогда они квиты! Так вот, я частицы эти, выдуманные крутым видно мыслителем, гравитолазами назвал. И вот!
Он показал следующую охапку и новый банковский счет.
– Может сейчас я бы представил господину профессору...
– Представления нужно ожидать до следующего конгремсса. Там я оглашу всему миру, что все глобусы, что кружат во вселенной, на привязи держит моя "гравитационная фалиция". Вводя в науку это пустопорожнее понятие, я намереваюсь доказать коллегам, что не имею понятия, чем она, наука, занимается.
– Я мог бы кое-что вам сказать...
– Я! Все время это "я". Имени я как-то не расслышал, лицо мне незнакомо, дипломов не замечаю, зато вижу отсутствие базисных знаний и научной пытливости. Приходит, понимаете, какой-то тип с улицы, перебивает мои важнейшие выводы и еще говорит мне "я".
Я поднялся, чтобы выйти. Только искусственный профессор - разозленный помехами во время его выступления - могучим захватом пластмассовых рук заставил меня слушать дальше.
– Вы, повидимому, сюда с чужой планеты прибыли, - позволил он себе легкую шутку.
– Вы хотя бы знаете о том, что на физическом факультете за одного потенциального студента дерутся меж собою четыре свободных места? В данной ситуации титулованными научными светилами у нас автоматически становятся все те дубины, что завалили конкурсные экзамены на других специальностях. Мы подсовываем им собственные свободные места как спасательную доску, ласкаем и вздымаем на самую вершину.
– А вдруг!
– неосторожно вмешалась секретарша-автомат.
Мне показалось, что в последней части своего пасквильного монолога манекен неожиданно заговорил вдруг человеческим голосом. Под влиянием этого промелькнувшего впечатления я поддался в конце концов сильному искушению и поделился с профессором опытом, собранным мною в течение двух последних дней. Я обратил его внимание на тот факт, что истины о мире следует искать совершенно в ином направлении. Что следует убрать завесу мнимости, чтобы заметить, что практически все, происходящее в Кройвене, не имеет особого значения, так как лежит в глубокой отдаленности, далеко за передним планом, где-то у самого края экрана, на задах, в складах и за кулисами арены, что почти все, в нем имеющееся и существующее, создает более или менее туманный фон, вспомогательную и обширную декорацию, выстроенную вокруг единственной сцены и одного имеющего значения зрелища, которое практически всегда разыгрывается где-то вдалеке - за пределами зрения таких второплановых актеров, которыми мы оба (к сожалению или к счастью) являемся в толпе остальных статистов в течение всей своей жизни.
Когда я умолк, профессор низко склонил голову и через широко раскрытые резиновые уста, из самой глубочайшей части своего акустического корпуса издал протяжное баранье блеяние.
Я уже поднимался, когда он еще раз преградил мне дорогу своими пластиковыми руками.
– Ладно, спрошу кратко, - сказал профессор.
– Имеется ли в вашей тетрадке выводы о скварчатках, гравитолазах или же гравитационной фалиции, которые подкрепили бы мои дипломы?
– Нет.
– Тогда вон!
И он указал мне на дверь.
X
Я быстро перестал беспокоиться по поводу напечатанной в "Кройвен-Экспрессе" статьи, написанной на основании сообщений этой газеты. Самое большое, к чему эта статья склоняла человека, более всего проинформированного о событиях в Темале, каким был я сам, так это банальными рассуждениями о том, что так называемые голые факты - даже если они где-нибудь и выступают - быстро гибнут под давящим нажимом интерпретаций, подбираемым согласно основам нужного кому-то сценария событий.
После того, как я покинул здание Университета, гораздо более угрозы со стороны искусственного права меня занимала попытка ответа на вопрос, какую из двух необычных личностей судьба покалечила более жестоко: настоящего идиота, которого пинком выгнали из бара за его лохмотья, или же этого, выдрессированного научными методами фальшивого гения. Но и эта проблема (если анализ бараньего блеяния вообще составляет какую-то проблему) тоже вскорости в моем сознании отошла на второй план.
На афишной тумбе, поставленной у съезда с настоящего моста, пластиковый мужчина расклевал новенькие объявления. На одном из них я издали узнал репродукцию собственной фотографии. Когда расклейщик ушел, я приблизился к плакату.