'От разбойника'

Вишневский-Снерг Адам

– Я его не знаю!

– Ты утверждаешь это категорично, но он продолжает считать, будто у вас друг с другом имеется нечто общее.

– Зачем вы лжете моему мужу?

Выражение ее лица было неприязненным, посему, в конце концов, пришлось спросить прямо:

– Неужели нас не объединяет тот факт, что вы настоящая женщина, и это создает возможность нам объясниться, не говоря уже об обмене информации относительно...

– В жизни не видел такого наглого ухажера!
– ледяным тоном прошипел манекен, прежде чем я смог сказать, что имею в виду.

Но ведь я вовсе не собирался...

–

Так чего, собственно говоря, вы от нас хотите?
– сухо отрезала женщина.

После быстрого обмена словами повисла напряженная тишина. Когда я выбегал за женщиной из метро, то наивно полагал, будто то, чего я от нее желаю, написано у меня на лице и никаких дополнительных объяснений не требует. Теперь же - когда ее холодный прием застал меня врасплох - я мысленно представил, чем может закончиться наш дурацкий разговор, если я немедленно не удалюсь. Пришлось согласиться с тем, что и на этот раз я позорно провалил все дело. Я не сумел объясниться ни с превращенным в имитацию человека Райя-ном, хоть он и был моим коллегой, и мне можно было рассказать ему обо всем, ни с этой чужой женщиной, которая была настоящей и наверняка видела вокруг себя то же самое, что и я сам.

В предыдущем случае естественная реакция человека, разбуженного на сцене посреди декораций и напуганного ими, была названа проявлением примитивной гордыни, здесь же - наглыми ухаживаниями хама, который цепляется на улице к женщине, сопровождаемой мужем, и начинает засыпать ее дешевыми комплиментами типа "Наконец-то я повстречал настоящую женщину!"

Все дальнейшие попытки продолжения этой безнадежной сцены так или иначе вели к скандалу.

– Прошу прощения за этот неприятный инцидент, - сказал я.
– Теперь я вижу, что спутал вас со своей знакомой.

– Я в этом была уверена.

– А мне кажется, что вы ищете приключений на свою задницу, - нарываясь на драку, буркнул манекен.

В конце концов, он имел право на подобную реплику. Я повернулся и спустился по лестнице вниз, в тоннель, где грохотал поезд. Но перед этим я еще услыхал последние слова, которыми обменялись выведенные из равновесия супруги:

– Успокойся, Мартин! Это просто какой-то сумасшедший! Разве ты не слышал, что он плел?

– Но вы разговаривали будто пара хороших знакомых. Я давно уже подозревал, что ты что-то скрываешь от меня...

Я еще раз спустился в метро, чтобы доехать до следующей станции, поскольку до Темаля, где работала Линда, ближе всего было пройти с остановки на Тридцатой Улице. Но я так засмотрелся на имитации пассажиров, размещенных то тут, то там и в этом поезде, что нужную станцию пропустил и вышел уже в Кройвен-Центре. Мне не хотелось вновь возвращаться по мрачному тоннелю, откуда не было видно, что творится на улицах города, потому решил выйти на свежий воздух и вернуться пешком.

Само здание вокзала вместе с подземными залами было сделано солидно, из настоящих строительных материалов и ничем, повидимому, не отличалось от того вокзала, который я прекрасно знал. Вот только внутри вместо настоящих людей шастала огромная толпа манекенов.

Вскоре после выхода из здания вокзала, на перекрестке Шестой Аллеи и Сорок Первой Улицы, я увидел троих настоящих мужчин. Они шли рядом по центральной части тротуара и обошли меня совершенно безразлично. Сам я уже сохранял некоторую осторожность, помня о том, чем закончилась предыдущая попытка спонтанно заваязать знакомство. Но я все-таки остановился, готовый присоединиться к компании, если бы меня только пригласили. Но никто на меня даже не взглянул. Я долго следил за ними, пока они не исчезли в перспективе улицы. Но, благодаря им, я, по крайней мере, узнал, что не являюсь чем-то необычным, так как в городе еще остались и другие живые обитатели.

Четвертого настоящего прохожего я повстречал через сотню метров. Уже решившись остановить его, я даже перешел на другую сторону тротуара, как вдруг он сам спросил у меня:

– Который час?

Я поглядел на часы.

– Восемь минут двенадцатого, - ответил я, крайне изумленный банальностью его вопроса.

– Спасибо.

И пошел дальше.

– А чтоб оно все...
– хотелось мне выругаться, но тут же исправился. С ума сойти можно.

Прохожий оглянулся.

– У меня уже уши совершенно опухли, - признался я честно.
– У вас, случаем, нет настоящей сигареты?

– Пожалуйста.

Какое-то время он копался в кармане, пока не вытащил распечатанную пачку и не протянул ее мне. Я тут же сунул сигарету в рот. Настоящую сигарету!

– Я с самого утра не курил...
– начал было я спокойным тоном, но замолчал, увидав, что незнакомец спешно удаляется.
– Секундочку!
– крикнул я ему вслед.

Тот неохотно задержался.

– Слушаю вас.

– У меня и спичек нет.

Он дал мне прикурить собственной спичкой.

– Что вы думаете о всех этих манекенах, - повел я рукой по сторонам.

Вместо того, чтобы осмотреться по улице, где в пространстве, пропитанном вонью резины и пластика, вокруг нас роилась толпа фигур, отлитых из пластмассы телесного цвета, тот внимательно глянул на меня.

– Я что, что-то смешное сказал?
– спросил я подозрительно.

– У меня поезд через четыре минуты, - уклончиво ответил прохожий.

– Но что вы о них можете сказать?
– нетерпеливо настаивал я.
– Я спросил, поскольку из безразличия других людей следует, что здесь нет никаких проблем.

– Их и так нет.

– Но разве все эти куклы не заслуживают хотя бы словечка комментария?

– Я вижу, - еще раз внимательно глянул на меня прохожий, - что вы ищете здесь того, кто бы относился к уличной толпе со свойственным вам презрением.

– Да ведь я же не о том!
– в отчаянии воскликнул я.

Тот лишь усмехнулся и быстро направился к вокзалу.

– Извините, - еще успел бросить он уже на ходу.

Я провел его взглядом до самого эскалатора. Презрение ко мне - что он хотел этим сказать? Или он был так же слеп, как Райян, как все те манекены, что прошлой ночью появились во всем городе на фоне то тут, то там расставленных декораций, занимая места людей настоящих? Что бы он там ни имел в виду - этим одним словом он меня раздавил. И под его влиянием я перестал верить в возможность понимания меж людьми, подобно мне одинокими в толпе искусственных фигур.