От репрессий к свету
Шрифт:
И вот теперь, чем вам что-то здесь рассказывать об отце, я и решил попросту воспользоваться такой копией и привести здесь выдержку из его жизнеописания, которую для краткости не снабдил комментариями, например, не дал расшифровку сокращений, в надежде, что не все детали важны, а суть вам будет ясна и так. И в самом деле, значение многих аббревиатур, которыми пересыпан его биографический рассказ, для человека, читающего о судьбе автора этого письма, совершенно не важно. С другой стороны, наличие этих сочетаний, заглавных букв, уже само по себе служит неоспоримым доказательством правдивости документа. Ведь при желании всё это можно полностью раскрыть, пользуясь справочным материалом, да и попросту – в интернете. Именно поэтому я и оставил всё так, как было написано, уверенный, что будет всё так понято, как надо.
Считаю, что этот рассказ моего отца – очень достоверная и содержательная характеристика того времени и всех участников тогдашней жизни. То, что, благодаря описанному уникальному стечению обстоятельств, мы с вами имеем такие свидетельства об интересующем нас времени, сохранившиеся в семейном архиве, это невероятная, неоценимая, удача! Уверен, мой пересказ выглядел бы менее достоверно и убедительно. А оставленные мною в письме отца без купюр детали юридических процедур и характерные упоминания различных партийных инстанций показывают, как большевики преуспели, – в создании чиновничьей бюрократии, пирамиды взаимного подчинения, названной ими «демократическим централизмом», на вершине которой был «вождь народов», – в одурманивании людей, чтобы беспардонно «гнуть линию партии», подводить благовидную базу под самые неблаговидные, преступные, даже самые кровавые, дела (Страшно даже подумать! Потому и не верили, что
Такое подробное предисловие и к этому письму я счёл необходимым сделать, чтобы особо подчеркнуть его значение и подготовить читателя к вдумчивому чтению, чтобы он ничего не упустил.
Итак, вот этот рассказ. Он говорит обо многом, в частности, о духе того времени, идеологических хитросплетениях и заблуждениях в оценках людей и о мотивах их поступков. Читайте и анализируйте. И вы, надеюсь, поймёте, каким непростым было то время. Привожу его с некоторыми сокращениями, на которые указывают многоточия в тексте, но, в то же время, – со многими деталями, которые, может быть не всем, но многим, могут быть интересны, которые я не комментировал, считая это и так понятным, но не изъял, с учётом их характерности, поскольку они очень специфичны, отражают тогдашнюю жизнь, и уж точно видно, что не выдуманы. И как я уже говорил, человек с большим жизненным опытом и с хорошим воображением в каждом лаконичном эпизоде может представить себе много сопутствующих деталей. Такое послание, полагаю, повторяю, в руках мастера с легкостью можно было бы превратить в интересный роман или – в киносериал. Ведь это – целая жизнь в то время! И сколько мест работы, сколько самых разных видов трудовой деятельности, в совершенно разных условиях и на самых разных уровнях! И какая сложная и запутанная сеть партийных подразделений, фактически превратившая нормальных тружеников во взаимозависимых «винтиков» нездоровой карьеристской машины!
[И удивительно, что бывшие революционеры быстро превратились в чиновников, бырократов, коррупционеров, карьеристов, даже – в кровавых преступников. И уверен, что читатель поймёт, почему автор этих повестей не пошёл по стопам отца, – не вступил в партию, именно, в основном потому, что по его примеру он понял, насколько при этом он потерял бы личную независимость.]
[И ещё обращаю внимание, что мой отец прожил несколько очень насыщенных жизней: начало жизни в сельской местности, молодость на флоте, учёбу в училище и в Университете, работу во многих местах, как в Ленинграде, так и в сельской местности, блокаду, лагерь строгого режима, ещё затем – долгую трудовую деятельность, одновременно с которой, ещё четверть века, даже и участие в хоре. – Авт.]
Ну, а теперь, уже зная сопутствующие условия, почитайте обещанное сами.
2.2. Как и почему отца исключили из партии
Перед нами – история жизни моего отца, по невероятному стечению обстоятельств, о котором сказано в предисловии, рассказанная им самим, написанная его рукой и сохранившаяся для нас [Из этого рассказа очень хорошо видно, что самая активная часть населения наибольшую часть своего времени и усилий расходовала не на производственную деятельность, а на партийную работу, и вся жизнь членов партии была ею пронизана выше всякой меры, и это не пошло наубыль, а наоборот, переросло в репрессии!]:
«Родился я в 1899 году, в батрацкой семье города Овидиополь Одесской области. Отец мой большую часть своей жизни работал по найму, а мать хозяйничала дома, имея семью в 8 человек.
Отец, мать, два брата и три сестры все были безграмотны. Я же до революции всего одну зиму учился в церковно-приходской школе. Начиная с семилетнего возраста, я за одежду и „харчи“ пас коров и учился в портновской мастерской, а затем работал по найму: на рыболовном заводе, на железной дороге, в ремонтных мастерских „Российского общества пароходства и торговли“, плавал матросским учеником на транспорте „Веста“ того же общества и со дня Великой Октябрьской Социалистической революции по май 1925 года служил в Военно-морских флотах Чёрного, Азовского и Балтийского морей в должностях матроса, старшего марсового, боцмана, комиссара корабля и слушателя Военно-морского политучилища им. Рошаля… [См. фото 5.] Был контужен. В мае 1925 года демобилизован по болезни и исключён с военного учёта. После демобилизации из флота остался жить и работать в Ленинграде.
В Ленинграде работал: на фабрике им. В. Слуцкой рабочим, в больнице им. В. Слуцкой отсекром [ответственным секретарём партийной организации фабрики и больницы. Обратите внимание, что и работал, иногда в нескольких местах, и учился, и вёл большую общественную работу! И семья, малолетний сын! И парадоксально, что многие годы спустя именно его сын, ныне – автор этих строк, именно туда пришёл после института предлагать свои услуги, и ему предложили работу – начальником цеха. – Авт. ] парторганизации, на заводе „Электроаппарат“ отсекром парторганизации, на фабрике Металлических изделий агитпропом парторганизации.
Одновременно с работой я учился на вечернем отделении рабфака Ленинградского Государственного университета. С 1926 по 1930 гг. учился в Ленинградском Государственном университете на вечернем отделении факультета советского права и одновременно работал, в течение трех созывов, отсекром парторганизации, председателем оргкомиссии парткома и членом Василеостровского районного комитета Партии. [А я родился именно тогда, в 1928 году. Перечитывая, думаю, что за такую деятельность, да и ещё – его активную деятельность во время блокады, ему после войны стоило присвоить звание героя труда, а его посадили – Авт.]
По окончании Ленинградского Государственного университета работал в управлении Резиноасбестового комбината „Красный Треугольник“ юрисконсультом и одновременно агитпропом партийного комитета.
Затем, после исключения из Партии, работал в Северо-Западной торговой базе „Союзхлопкосбыта“, Ленинградском отделении и базе „Росгалантерейторга“, в Тресте столовых Свердловского района, на заводе № 246 юрисконсультом, и во Врачебно-Санитарной службе Октябрьской Железной дороги, с 1939 года по…30 августа 1949 года – начальником социально-правового кабинета. Будучи беспартийным [после исключения из партии. – Авт. ], я всё время выполнял общественную работу председателя местной организации „Осоавиахим“, члена местного комитета, члена редколлегии и другие общественные поручения.
Членом ВКП(б) я состоял с 19 мая 1919 года по июль или август 1935 года. Вступал я в Партию в г. Одессе…
В 1935 году по инициативе бывших секретарей Струго-Красненского РК КПСС Усачёва и Псковского Окружкома КПСС Петрунина и др., впоследствии разоблачённых врагов народа, я был исключён из рядов ВКП(б), видимо, для того, чтобы не мешал их вражеской деятельности.
В январе 1935 года меня исключили из Партии за то, что я якобы во время чистки Партии в 1933 г. заявил, что был делегатом 22-й Ленинградской Губернской партийной конференции, но не сказал, что голосовал за резолюции, принятые на этой конференции, и это было названо – „скрыл своё участие в зиновьевской оппозиции“. Что я говорил на чистке в 1933 году, сейчас, спустя 22 года, я не помню, но знаю, что руководящие работники райкома в прошлом были партийными работниками г. Ленинграда и им было известно, что абсолютное большинство делегатов 22-й Ленинградской Губернской конференции были обмануты и введены в заблуждение бывшим вражеским руководством Ленинградской парторганизации и голосовали за хитросплетённые резолюции этой конференции.
В жалобе на имя Ленинградского Губернского КК-ВКП(б) я сообщил, что после 8-летней службы в Военно-Морском флоте я в мае 1925 года был демобилизован по болезни с исключением с военного учёта (тяжёлая психоневрастения и хроническая экзема верхних и нижних конечностей – результат контузии), что в ноябре 1925 года был направлен В.О.РК-ВКП(б) на работу ответственного секретаря парторганизации завода „Электроаппарат“ и, не успев освоиться с гражданской заводской обстановкой, спустя 20 дней после прихода на завод, т. е. в 20-х числах ноября того же 1925 года, на партсобрании завода был избран делегатом 22-й Ленинградской Губпартконференции, что, будучи в первый раз на таком большом и ответственном партсобрании, как Ленинградская Губернская партконференция, я не сумел своевременно разобраться в обстановке, созданной на этой конференции и в Ленинградской парторганизации врагами народа Зиновьевым, Евдокимовым, Бакаевым и другими, я вместе с большинством делегатов, вопреки своим политическим убеждениям и взглядам (см. моё выступление на этой конференции…), голосовал, как впоследствии мне стало ясно, за оппозиционные резолюции, что сразу после этой конференции я в течение 10 лет на ответственной партработе вёл активную борьбу с зиновьевской и др. оппозициями и что, кроме всего, я во время работы этой конференции был болен и с трудом присутствовал только на утреннем заседании.
С учётом этого Ленинградская областная КК ВКП(б) решение РК ВКП(б) Струго-Красненского района отменила и меня в Партии восстановила со строгим выговором. Затем Обком ВКП(б) и Леноблпрокурор, с учётом затруднений в районе с весенним севом, не считаясь с моими возражениями, направил меня в тот же Струго-Красненский район…
В июле 1935 года в район приехал бывший секретарь Псковского Окружкома ВКП(б) Петрунин и вместе с бывшим секретарём Струго-Красненского РК-ВКП(б) Усачёвым предложили первичной парторганизации ходатайствовать перед райкомом патртии о снятии меня с работы… Это предложение было выполнено: в начале июля первичная парторганизация просила райком партии поставить вопрос перед Облпрокуратурой об отзыве меня с работы… В это же время было решение облпрокурора о переводе меня в Псковскую прокуратуру, а дня через четыре после принятия первичной организацией первого решения, те же Петрунин и Усачёв прислали в первичную парторганизацию инструктора райкома (фамилии не помню) и члена бюро райкома, редактора районной газеты Агапова, с тем, чтобы они провели постановление первичной организации об исключении меня из рядов партии.
На заседании первичной парторганизации под нажимом вышеуказанных представителей райкома было принято решение об исключении меня из партии, причём это решение дня три писал редактор районной газеты Агапов, и после этого мне выдали копию, в которой было нагорожено всякой чепухи – для того, чтобы подвести покрепче „базу“ под моё исключение.
Струго-Красненский райком партии и бюро Псковского Окружкома Партии, по инициативе которых это решение было принято, подтвердили постановление первичной парторганизации о моём исключении из Партии.
Я немедленно обжаловал это решение в Лен. Обл. КК-ВКП(б), которая срочно запросила материал из Псковского Окружкома. С июля до ноября 1935 года Псковский Окружком, несмотря на неоднократные напоминания, материал не представлял.
В ноябре 1935 года по просьбе Лен. Прокуратуры, где я продолжал работать, было назначено слушание моего дела и на заседание был вызван представитель Псковского Окружкома. На заседании Обл. КК-ВКП(б) в моём присутствии было заявлено, что меня не имели права исключать без нового материала, поскольку имеется неотложенное решение Обл. КК-ВКП(б) о моём восстановлении в партии. Мне было предложено оставить заседание, и я был глубоко уверен, что решение о моём исключении будет отменено. Но когда меня пригласили, то вопреки логике и здравому смыслу было объявлено, что решение Псковского Окружкома Партии о моём исключении подтверждено, т. к. якобы я не принял должных мер по борьбе с перегибами в районе. Каких мер и с какими перегибами, мне объявлено не было. Для меня было ясно, что слова „должных мер“ были добавлены к старому решению специально для того, чтобы подтвердить решение Псковского Окружкома партии, т. к. другого ничего не было.
Это решение Лен. обл. КК-ВКП(б) мною было обжаловано в ЦКК-ВКП(б).
Мою жалобу рассматривал выезжавший в Ленинград представитель ЦКК-ВКП(б) Осипов (если память не изменяет). При этом дело рассматривалось так: несколько слов сказал член Обл. КК-ВКП(б) т. Касмин, и дополнил его несколькими словами председатель Лен. обл. КК-ВКП(б) Богданов. Они же рассматривали моё дело в Обл. КК-ВКП(б). Мне не было задано ни одного вопроса, а когда я попросил слова, то Осипов, не дав мне высказаться, заявил: „Вопрос совершенно ясен. Оставьте нас“. После этого мне было объявлено, что решение о моём исключении из партии подтверждено.
После исключения меня в районе в начале июля я был отозван… а после рассмотрения моего дела в Лен. обл. КК-ВКП(б)… был уволен за невозможностью использования на… работе как беспартийного.
Решение ЦКК-ВКП(б) я получил только в 1937 году.
Исключение меня из партии, увольнение… и последующие действия органов бывшего МГБ СССР настолько ошеломляюще подействовали на меня, что я на значительный промежуток времени выбился из нормальной колеи, перенёс несколько тяжелых болезней с длительным лежанием в больницах»…
На этом я прерываю воспоминания моего отца, так как дальше он говорит о войне, о блокаде и далее, т. е. о времени, не относящемся к описываемому в этой повести.
2.3. Рассуждения после прочтения автобиографии отца
Я сознательно, как видите, не редактировал воспоминания моего отца, т. к. в их документальности – основная прелесть. Но позволю теперь некоторые комментарии.
Не судите строго стиль этих моих комментариев. Дело в том, что они рождались отрывками, в ходе длительного, по сути дела – многолетнего, обдумывания всего этого. Уже написанное многократно уточнялось и дополнялось. При этом я старался как бы вести разговор с читателем, как бы обращался к нему с письмом. А при всех шероховатостях писем их не редактируют. Хочу и я оставить всё, как есть. Вот в результате и получились некие «былое и думы» о XX веке.
Так теперь – о письме отца, когда вы с ним ознакомились.
Мне представляется это письмо совершенно уникальным документом, который к тому же, надо понимать, чудом оказался в моих руках. Тут стечение характерной судьбы честного труженика «от сохи», – получившего (невероятно!) университетское юридическое образование и фактически отстранённого от дел по сфабрикованным обвинениям, – и обстоятельств, позволивших ему обо всём этом написать, и – многолетний опыт юриста, знающего, как излагать обстоятельства в подобных случаях. Ведь вся его работа и состояла в ведении сложных юридических дел, в составлении всевозможных бумаг, а в свободное время он помогал людям в этом же, составляя для них такие же обстоятельные и убедительные заявления, при этом не раз засиживаясь до самой глубокой ночи и никогда не беря с них ни одной копейки. Даже в самое тяжёлое голодное время блокады Ленинграда, при том, что мы голодали, он не брал ни корки хлеба, хотя благодарные, тоже голодавшие, люди, отрывали еду из полученного по карточкам мизерного пайка, и в моём присутствии уговаривали его взять, а у него хватало силы воли не взять, и это при том, что нередко на улице голодные люди просто выхватывали хлеб из рук прохожих, выходивших из булочной с полученным по карточкам маленьким пайком, а он сам от голода и цынги даже потерял все зубы! И вот теперь профессиональный опыт составления заявлений пригодился ему самому. И я усвоил по наблюдениям за работой отца как юриста одно: надо излагать все детали, чтобы тот, кому решать, имел достаточный материал. А если это – для чтения, а тема – важная, надо, чтобы читатель мог проникнуться смыслом написанного и поразмыслить по ходу чтения, чтобы были сделаны правильные выводы и не осталось никаких сомнений.
Как вы понимаете, я узнал содержание его заявления давно, – когда его переписывал. Но я это делал так, как будто эти дела меня не касаются и я в этом ничего не понимаю. А потом я узнал от мамы, что в тот момент, на том заседании первичной организации, когда было объявлено решение об его исключении из партии, мой отец не выдержал всего этого и, выхватив пистолет, хотел прямо там покончить с собой, но что-то, или кто-то, его удержало; по роду своей тогдашней работы он имел при себе огнестрельное оружие…
А тогда я ничего этого не подозревал, по-детски радуясь жизни. Да и вообще всё то время было величайшим всеобщим лицемерием, обманом, заблуждением. Весь народ, закрывая глаза на многое, многое просто не ведая, верил тому, что ему вкручивали, слепо верил в то, что «скоро наступит коммунизм», радовался, что вылез так или иначе из тьмы бесправия и безграмотности недавнего существования при царизме и в упоении ежедневно слушал по радио и повсюду гимн «Интернационал» и песню в исполнении баса Марка Рейзена «Широка страна моя родная»… Состояние это было безусловно радостным. Но разделяла его только часть людей, в то время как очень многие пострадали, погибли. Ну, а красивая мечта так мечтой и осталась…