От Рима до Милана. Прогулки по Северной Италии
Шрифт:
Я повернулся к священнику и поведал ему свои мысли. Он улыбнулся и заметил, что и ему по утрам, когда он отпирает сокровищницу, частенько чудится отдаленный шум Рима — Рима времен Григория Великого. А что касается того, как уцелели материальные объекты, то чаще всего способствовали этому случайные, незначительные обстоятельства.
«Как странно, — ответил я ему на это, — и собор, и дворец Теоделинды исчезли, а такие вроде бы незначительные, хрупкие предметы и драгоценности пережили бронзу и мрамор». Каноник объяснил мне причину. С самых ранних времен эти предметы прятали в деревянных или в мраморных тайниках под алтарем или возле алтаря в тех трех церквях, что стояли на этом месте. Те, кто разрушил их в поисках золота, как, например, саркофаг Теоделинды, эти реликвии не обнаружили, а потому они так
На обратном пути в Милан я думал, как замечательно обнаружить все это в городе, который специализируется на изготовлении фетровых шляп и ковров и устраивает автомобильные гонки. Кто-то сказал мне, что местные коммунисты и атеисты, если понадобится, встанут насмерть на защиту Железной короны и сокровищницы.
Мне всегда казалось, что город Горгонцола находится где-то в итальянских Альпах. Каково же было мое удивление, когда как-то утром, отъехав от Милана по дороге на Бергамо примерно на десять миль, я увидел маленький городок в долине Ломбардии. Не успев пройти и нескольких шагов по главной улице, я обнаружил продукт, прославивший это место. Тогда я подошел к полицейскому и попросил указать мне дорогу к фабрике, что производит сыр.
Горгонцолу готовили здесь издавна, и город утратил свое первоначальное имя — раньше он назывался Ардженца. В старое время — как давно это было, не берусь сказать — стада коров, что паслись в Ломеллине, к югу от Милана, были отогнаны к северу, в сторону гор, и в Горгонцоле их стали доить. Жители деревни столкнулись с проблемой: куда девать излишки молока? Так началось производство сыра. Только коровы, пасшиеся на определенных лугах, давали молоко, которое требовалось для Ардженцы, а затем для Горгонцолы. Сыры ставили дозревать в холодные пещеры в горах Баллабио в Вальтеллине, возле Бергамо. Там до сих пор используются некоторые пещеры, но с появлением холодильников технология изготовления сыра упростилась без потери качества, а производительность возросла. Хотя день был жарким, двое мужчин и девушка, одетые в несколько свитеров и в клеенчатых передниках, провели меня по длинным навесам, где просаливались тысячи сыров. Температура в этих помещениях была пять градусов ниже нуля. Сыры были настоящие, горгонцола — я могу доверять собственному обонянию и вкусу.
Процесс приготовления — проще не придумаешь. В натуральный творог с помощью медного поршня нагнетается воздух, и в результате получается сыр. Затем идет контроль за созреванием, и это главное, что требуется, а для этого сыру нужна правильная температура. Сыры лежат штабелями на полках до самого потолка. Мои гиды придвигали к себе то одну, то другую головку и давали мне попробовать небольшой кусочек. Никогда еще я не ел так много горгонцолы, да еще в одиннадцать часов утра. Отказаться, однако, было совершенно невозможно, иначе я обидел бы двух энтузиастов.
Когда я говорю, что мне не слишком нравится горгонцола, то непременно добавляю: я имею в виду ту горгонцолу, что продают в Англии. В Италии это совершенно другой сыр: бледный, маслянистый, вкусный, расчерченный тонкими голубыми жилками. Оба эксперта со мной согласились. Они сказали, что ни один итальянец не станет есть передержанную горгонцолу, такую, какой ее любят английские гурманы. Итальянская горгонцола созревает за два месяца, в то время как в Англии предпочитают выдержанные по три с половиной месяца головки. Меня провели в другой отдел: там находились сыры, предназначенные специально для Лондона. Они полностью оправдали знаменитую шутку «Панча», опубликованную еще в прошлом столетии и с тех пор повторяемую чьим-либо дедушкой: «Свободу горгонцоле!»
Никто не раздражает местных сыроделов больше, чем француз, сравнивающий горгонцолу с рокфором. Итальянцы скажут вам, едва не вздрогнув от возмущения, что рокфор изготавливают из овечьего молока и что созревает он с помощью заплесневелого хлеба. Они, впрочем, не возражают против того, что рокфор — хороший сыр для тех, кому он нравится, но ни в какое сравнение с горгонцолой он не идет. Горгонцола — король сыров.
— А что вы назовете королевой сыров? — спросил я.
— А! — сказал сыродел, вытирая поварешку о кусок марли. — Трудно сказать. Может, бэл паэзе, хотя… нет. Нет на свете такого сыра, который мог бы разделить трон с горгонцолой!
Глава четвертая. Из Бергамо в Мантую и к озеру Гарда
Когда летняя жара душит Милан и вы просыпаетесь еще более уставшим, чем засыпали, молодые люди, обладатели автомобилей и скутеров, устремляются обедать в Бергамо. Расположен он в тридцати милях к северу от Милана, в горах, на высоте 1200 м. Я съездил туда и так его полюбил, что езжу теперь при первой же возможности.
У подножия горы находится нижний Бергамо — Бергамо Басса, деловой, современный город Ломбардии, специализирующийся на производстве тканей. На горе — его древний родитель — Бергамо Альта (верхний город), окруженный массивными крепостными стенами. В нем много средневековых дворцов и церквей. К верхнему городу можно подняться на фуникулере. Если вы, как и я, предпочитаете спать, паря в небесах, то фуникулер обеспечит вам эту возможность во время прогулки к вершине горы Святого Вигилия. Здесь не сразу что-нибудь разглядишь, кроме белой часовни святого и кампанилы. Есть здесь также и кафе, построенное для удобства тех, кто ожидает фуникулера, универмаг и прелестная маленькая гостиница. На вершине, однако, жизнь спокойная и уютная, что не сразу бросается в глаза. Серпантин, поднимающийся с верхнего Бергамо, несколько раз обвивает гору и ведет к виллам и садам отошедших от дел миланских бизнесменов. Маленькие рестораны скрыты в тени каштанов. Они к услугам всех, кого жара загнала на самую вершину.
Фуникулер, стеная и сотрясаясь, прокладывает путь через ущелье, покрытое роскошной зеленью. На террасах растет виноград, осенью пассажир легко может сорвать себе фиги, мушмулу, груши и яблоки, пока вагончики совершают свое почти перпендикулярное восхождение. Выйдя из душного вагона и вдохнув свежий воздух альпийских вершин, я сказал себе: «Если уж у меня не получится завладеть виллой Плиния на Комо, это то место, где я хотел бы жить».
Гостиница оказалась именно такой, какие мне по душе. Я словно бы попал в теплые объятия веселой итальянской семьи. Два официанта исполнены деятельной доброты, а уж семья, владельцы гостиницы, были словно на пружинах, готовые кинуться и предугадать желания постояльцев. Комната моя смотрела на подножие Альп. Я видел автомобили и телеги, двигавшиеся по белым нитям дорог. В туманной дымке, в сорока милях отсюда, виднелся перевал Бернина. На увитой зеленью терассе под моим окном любила собираться на поздний ужин миланская молодежь. Каждый вечер я слышал гул двигателей их автомобилей, поднимающихся в гору, любезные восклицания хозяина отеля, затем непрекращающийся, похожий на птичье щебетание, поток шуток и комплиментов, иногда кто-то затягивал песню, пока не наступал момент, когда хором начинали чихать моторы, раздавался дружный девичий смех, и автомобили начинали винтовое движение вниз, к долине. Затем наступала полная тишина до самого рассвета. Птицы громким щебетанием приветствовали наступление утра, и колокол с кампанилы Святого Вигилия призывал к утренней мессе.
Ощущение душевной благодати и физического здоровья сильно зависит от солнечного света и голубого неба. Я никогда не забуду те волшебные дни, когда утром, напившись кофе с хрустящими булочками, поднимался наверх с первым фуникулером, а потом гулял по маленькому саду среди розмарина, лавров и базилика. Листья всех этих растений, кстати, ароматизировали мясные блюда и соусы. Я смотрел вниз, на горы, долины и ручьи, тронутые ранним солнцем, и благодарил судьбу за доставленные мне краткие беззаботные моменты жизни. Приятно было пройти несколько шагов к скамейке подле часовни и полюбоваться с террасы в тени каштанов великолепным видом верхнего Бергамо, его крышами, башнями и стенами, а под ним — раскинувшейся во все стороны, погруженной в дымку плоской долиной и уютно устроившимися на ней Кремоной, Пармой, Моденой и другими городами.