От Рима до Милана. Прогулки по Северной Италии
Шрифт:
Именно Винченцо продал большую часть знаменитой мантуанской коллекции английскому королю Карлу I. Посредником в этом деле выступил талантливый человек благородного происхождения — Даниель Нис. Он купил картины Мантеньи, Тициана, Корреджо, Рафаэля, Микеланджело, Андреа дель Сарто, Тинторетто и другие работы всего за 10 500 лир. Даже эту сумму в 1627 году Карлу I найти было трудно: он был стеснен в средствах, как и герцог Мантуи. И все же деньги каким-то образом раздобыли, и шедевры пополнили великолепную коллекцию Уайтхолльского дворца, включавшую картины, унаследованные от Плантагенетов и Тюдоров. Каким бы национальным сокровищем стало это собрание, если бы пуритане в свое время не сожгли все изображения Богоматери и святых и не распродали бы коллекцию на аукционах, рассеяв ее таким образом по всему миру.
Тридцать лет Франция с Испанией с жадным любопытством заглядывали в пустые колыбели герцогов Мантуи. Семейные распри и международное соперничество вызваны были тем, что герцогство с его сокровищами в любой момент могло стать вакантным. Отпрыски рода Гонзага породнились в свое
В четырех милях от Мантуи, на западной оконечности пруда я набрел на церковь, в которой сохранилась странная коллекция жертвоприношений, собранных за много столетий. Это — святилище Мадонны делль Грацие. Она прославилась сочувствием к человеческому горю и желанием протянуть руку помощи. Церковь и сама является жертвоприношением. Построил ее в 1399 году Франческо Гонзага в знак благодарности Богоматери за спасение Мантуи от чумы. Позднее церковь немного расширили. Сейчас она стала одним из самых популярных в Северной Италии мест паломничества. Войдя внутрь, я удивился: увиденное показалось мне похожим на музей мадам Тюссо. Огромное ренессансное здание было совершенно загублено экзотическими украшениями и двухъярусными конструкциями, возвышавшимися с обеих его сторон и напоминавшими оперные ложи. В каждой ложе сидели восковые фигуры, выполненные в натуральную величину. Пыльная одежда указывала на то, что изготовили их несколько столетий назад. Фигуры женские и мужские. Отчаянное и растроганное выражение их лиц подсказало, что я все-таки не в театре. Священник отнесся к моим замечаниям с пониманием и сказал, что, когда в XVI веке францисканцы заняли церковь, одному монаху — Франческо д'Акванегра, умевшему изготавливать восковые фигуры, дали полную свободу, и он представил здесь выдающихся людей, взволнованных божественным откровением.
К счастью, рвение монаха было остановлено возле ритуального помещения. Там, среди Гонзага, я обнаружил гробницу знаменитого писателя, дипломата и джентльмена эпохи Ренессанса, Бальдассарре Кастильоне. Он принадлежал к тому избранному обществу, чье бессмертие обеспечила одна книга, и хотя я знал, что умер он в Испании, но и понятия не имел, что похоронили его в Италии.
Священник обещал показать мне некоторые уникальные благодарственные подношения. Он повел меня в коридор, стены которого была увешаны акварелями и картинами, написанными маслом. Все они изображали различные катастрофы. Священник быстро прошел мимо. Все это были пустяки по сравнению с тем, что он собирался мне показать! Итак, глянув одним глазом на страшные сцены, аккуратно вставленные в рамки с буквами P.G.R. — Pro Gratia Recepta — «За оказанную услугу», мы вошли в старый и заброшенный францисканский монастырь. В его огромных помещениях у священника была маленькая спартанская квартира. Открыв дверь длинной галереи, он махнул рукой в сторону доспехов XVII века.
Священник сказал, что еще двадцать лет назад главной достопримечательностью церкви было семнадцать восковых фигур, одетых в воинское облачение. Доспехи принадлежали членам дома Гонзага, которые подарили их — Pro Gratia Recepta — по случаю благополучного возвращения с поля сражения. Существовала, правда, и другая версия, что воинское облачение, вместе с фигурами, было делом рук трудолюбивого брата д'Акванегра. Все оставалось как есть, пока в 1929 году англичане не посетили Мантую и не доказали, что облачение настоящее и представляет большой интерес. Священник отошел в сторону и вернулся с двумя ксерокопиями из «Археологии». Оказалось, что посетивший церковь англичанин был сэр Джеймс Манн, являвшийся в то время хранителем воинского облачения и в лондонском Тауэре, и в Коллекции Уоллеса.
Незадолго до его смерти я спросил сэра Джеймса, как случилось, что он прослышал о доспехах. На что тот ответил, что, когда был в 1926 году во Флоренции, барон де Коссон показал ему фотографию церкви и ее восковые фигуры, пересказал и легенду, согласно которой часть доспехов пришла с поля боя при Мариньяно в 1515 году. Три года спустя сэр Джеймс отправился в Мантую, и, хотя местные жители сказали ему, что доспехи сделаны из папье-маше, взял в деревне напрокат лестницу, чтобы лично все проверить. В1930 году он сделал доклад об увиденном на заседании Общества антикваров. Это не укрылось от внимания епископа Мантуи. Он заинтересовался, взял одно из облачений и поскреб. Под слоями краски обнаружилось клеймо оружейника. В 1937 году, по приглашению епископа, сэр Джеймс поехал в Мантую и присутствовал при демонтаже семнадцати вооруженных рыцарей. Явление потрепанного воинства, выставленного вдоль стены, было фантастическим. Сжимавшие мечи фигуры покрывала вековая грязь. Во дворе монастыря разожгли костер, и доспехи кипятили в огромном котле. «Это, — сказал сэр Джеймс, — лучший способ удалить старую краску. Скрести нельзя: можно поцарапать поверхность, а кислота приведет к коррозии металла, так были погублены многие коллекции. Коллекция доспехов здесь самая большая. Все это — дары благополучно вернувшихся с поля боя Гонзага. На одном из нагрудников, в котором имеется большое отверстие, есть сопроводительная надпись. Она указывает, что в его владельца попало пушечное ядро, однако жизнь ему сохранила Мадонна делле Грацие».
До того как я прочитал отчет сэра Джеймса Манна, я и не подозревал, что нагрудники воинского облачения сохранились до наших дней лучше, чем поножи. Нагрудники можно в качестве декоративного элемента повесить на стену, а для сохранения поножей требуется целая фигура. Их отделяли от остальных доспехов, в результате они терялись. Сохранившиеся шесть комплектов поножей XV столетия — то, от чего загораются глаза эксперта. Мне жаль, что доспехи, в течение пяти столетий выставленные для всеобщего обозрения, убраны теперь в отдаленные помещения монастыря. Думаю, что лучшее для них место — залы дворца, там где позвякивали ими Гонзага, гордясь собственными, закованными в сталь икрами, после чего наспех целовали жен и отправлялись на войну.
Путеводители называют Саббионету «городом призраков» или «Помпеями Ренессанса». Побывав там, я удивился, почему этот город не привлек к себе внимания английских романтиков: ведь там есть все, что они любят, — мрачная атмосфера и приправленная грехом аристократическая печаль. Шелли, Байрон и Браунинг нашли бы там вдохновение, а еще раньше Уолпол [55] разглядел бы в его опустевших улицах и судьбе несчастного герцога отличное продолжение своего романа «Замок Отранто».
55
Уолпол, Хорас (24.09.1717, Лондон — 02.03.1797, там же), английский писатель. Окончил Кембриджский университет. В 1741–1767 гг. член парламента. С 1747 г. жил в поместье Строберри-Хилл, близ Лондона, где выстроил замок в готическом стиле. Известный коллекционер произведений искусств, меценат. Роман «Замок Отранто» (1765) является ранним образцом английского предромантизма.
Из Мантуи я выехал ранним утром и, проехав около двадцати миль, посреди полей с сахарной свеклой, кукурузой, виноградниками и тутовыми деревьями увидел окруженный крепостными стенами город. Через сухой ров был переброшен мост. На красивых классических воротах надпись: «Vespasiano Dux» и дата — 1579. За исключением одной маленькой секции, составлявшей несколько ярдов, стены полностью сохранились. И стены эти были необычные. Город Саббионета находится внутри огромной крепости, имеющей форму звезды. Пять мощных каменных лучей-бастионов упираются в виноградники. За десять минут, что я простоял здесь, из великолепных ворот не выехала ни одна телега, ни один автобус или автомобиль. В город тоже никто не заехал. Не слышно мне было и городского шума. Перейдя через мост и миновав ворота, я увидел перед собой самое впечатляющее архитектурное творение. Образец Ренессанса — город, такой же прямоугольный в плане, как Нью-Йорк. Красивые улицы, колоннады, дворцы, площади и церкви, и при этом ни души. Оглянувшись на дворцы, окружавшие главную площадь, я увидел-таки одну женщину: она вешала на аристократическом балконе постельное белье, да еще под аркадой заметил спящего кота. Тишина миниатюрного города показалась мне оглушительной, и я подумал, как странно в наши дни быть единственным посетителем итальянского города. Поднялся по ступеням герцогского дворца — теперь он был городской ратушей, — но обнаружил, что здание закрыто на замок. Поджидая, пока кто-нибудь появится, я сел на террасе и постарался припомнить все, что мне было известно об этом месте и его строителе.
Звали его Веспасиано Гонзага, принадлежал он к младшей ветви семьи. Родился в 1531 году, в пятнадцатилетнем возрасте уехал учиться в Мадрид, ко двору короля Испании. Спустя годы, будучи командующим испанской армией, влюбился в Диану ди Кордона, женился на ней и вернулся с женой в Италию. Как выглядела в те дни Саббионета? Старинный замок, окруженный рвом с затхлой водой, да прилепившиеся к нему глинобитные домишки. Рассмотрев эту унылую картину, Веспасиано решил построить здесь идеальный город, место, где в тесном союзе могли бы жить художники и писатели, вместе с мудрым правителем. Итальянские принцы и до него строили и перестраивали города, но ни одному из них не пришло в голову спроектировать новый город. Веспасиано разработал первые планы, но был отозван в Испанию. В качестве главнокомандующего ему пришлось побывать в разных частях Европы. По возвращении он обнаружил, что жена была ему неверна. Поступил Веспасиано, как настоящий итальянец: убил супругу и ее любовника. Существует легенда, ничем, кроме бешеного темперамента Веспасиано, не подтвержденная, что он запер несчастную женщину в комнате вместе с трупом любовника, а сам каждый день приходил к ней с чашей отравленного вина и говорил одно только слово: bevi — пей. К концу третьего дня Диана схватила чашу и осушила ее. Фактом является лишь то, что, описывая смерть жены родственнику, Веспасиано заметил: «Бог неожиданно призвал к себе мою жену, прежде чем она успела вымолвить хотя бы одно слово».