От Рима до Милана. Прогулки по Северной Италии
Шрифт:
Стоящее рядом здание отведено вещам, некогда принадлежавшим Марии Луизе, — ее дневникам, рукоделиям, маленьким рисункам и акварелям, которые Наполеон в пору своего ослепления считал блестящими.
В Парме, во время ланча, ученые мужи обсуждали вопросы, связанные с предсказаниями судьбы и прорицаниями в широком смысле. Один из них — думаю, это был доктор Борри — заметил, что средневековому правителю астролог был так же необходим, как ученый современному государству. Из присутствующих кто-то пошутил насчет римского колледжа авгуров, но куратор музея сухо возразил шутнику: выкармливание священных птиц не казалось ему смешнее других верований, которые человек облачил в покровы таинственности.
— А вы побывали в Пьяченце, видели fegato? — обратились ко мне с вопросом. Тот, кто когда-либо держал в руках меню итальянского ресторана, знает, что fegato — это печень, и, погруженный
Я подумал, что мне следует увидеть уникальный объект, и ранним солнечным утром поехал в Пьяченцу. Пьяченца находится в тридцати пяти милях к западу от Пармы. Виа Эмилия — прямая римская дорога — проходит по местности, плоской, как в Голландии. Пьяченца является западной ее оконечностью.
Когда я приехал, мысли о бронзовой печени тут же меня оставили, настолько поразила красота города. Утреннее солнце освещало дворец, построенный из светло-красного кирпича. Напротив здания четко выделялись на фоне арок две великолепные зеленые, словно монеты, несколько столетий пролежавшие в земле, конные статуи. Эти всадники — герцоги Фарнезе — скакали на гордых конях. Казалось, они преодолевают сильный ветер, что налетел на барочный мир. Впечатление потрясающее, и я подумал, что ни Ломбардия, ни Эмилия ничего более прекрасного продемонстрировать не могут. Всадник, что по левую руку, — Алессандро Фарнезе. Практически он был испанцем, и вряд ли вообще знал Пьяченцу. Вся его жизнь прошла в Голландии, там он сражался как один из офицеров Филиппа И. Именно он готовил в Нидерландах суда для нападения Армады на Англию. Алессандро сражался при Лепанто, а когда его дядя, бедный дон Хуан Австрийский [63] умер во Фламандии, стал главным распорядителем похоронной процессии. Всю свою жизнь он служил жестокому монарху; больной и израненный, Алессандро продолжал тянуть лямку, пока не умер в Аррасе. Наградой ему стала величественная панихида в Брюсселе, но тело его привезли домой в Пьяченцу, где и похоронили.
63
Хуан Австрийский (Don Juan de Austria) (1545–1578), испанский военный деятель, известный в Испании как дон Хуан Австрийский. Незаконнорожденный сын Карла V, императора Священной Римской империи, Хуан родился в Регенсбурге 24 февраля 1545 г. Когда в 1556 г. Карл умер, Хуан, согласно завещанию, был признан его сыном, а в 1559 г. его признал и единокровный брат Филипп II, король Испании, который присвоил Хуану титул принца и позволил обосноваться в Мадриде. В 1576 г. Хуан был назначен генерал-губернатором Нидерландов — в надежде, что ему удастся подавить восстание голландцев против испанского правления, однако на поприще дипломатии его переиграл Вильгельм Оранский, вождь голландских мятежников. Летом 1578 г. Хуан заразился лихорадкой и умер близ Намюра 1 октября того же года.
Местоположение города замечательное: По, устремляясь на север, делает здесь широкую и величавую дугу. Обходя церкви, я подумал, что люди в Пьяченце верят в старое высказывание: видеть — значит верить, ибо нигде я не встречал так много святых мощей, выставленных в стеклянных гробах. В склепе собора обнаружил кости святой Юстины, перевязанные красной ленточкой. Мощи святого Антония в церкви, носящей его имя, можно увидеть в подсвеченном гробу, под высоким алтарем, аккуратно уложенные в римскую погребальную урну. Останки святой Риты находятся в церкви святой Марии ди Кампания. На узких улицах можно встретить старые дворцы с окнами, наглухо закрытыми ставнями. Выглядят они невероятно мрачно, словно какой-то астролог, выживший со времен Ренессанса, до сих пор занят там своей таинственной работой, а может быть, там закрылся алхимик с ретортами и чучелом крокодила. Мне показали дворец, из окон которого выкинули на улицу тело убитого ненавистного Пьерлуиджи Фарнезе.
В конце концов, я увидел печень Пьяченцы. Оказалась она значительно меньше, чем я предполагал. Это начищенная до блеска бронзовая модель бараньей печени. Она покрыта загадочными этрусскими надписями, и выглядят они так, словно слепой человек тупым ногтем пытался нацарапать какую-то абракадабру. Не знаю, была ли бронзовая печень моделью, с помощью которой начинающих авгуров учили предсказывать по настоящей печени, или это было просто приношение в храм в качестве образца чьей-то необычайно информативной печени. Для меня эта модель стала доказательством технической сложности науки прорицания.
Когда читаешь дома в мягком кресле о жизни святого Колумбы, может показаться, что посещение в Апеннинах далекой цитадели Боббио — подарок Теоделинды и Агилульфа, — мероприятие, сопряженное со значительными трудностями. Ничуть не бывало! Из Пьяченцы я проехал тридцать миль до старинной горной обители. Оказалось, что там даже есть гостиница. В усыпальнице маленькой современной церкви стоит саркофаг, в котором, как уверяют, находятся останки ирландца. Как и все кельтские святые, он был добр, но вспыльчив и опять же, как кельтские святые, на многие столетия опередил святого Франциска в способности общаться с животным миром. Говорят, птицы слетались к нему и ждали, когда он их погладит, а белки уютно устраивались в складках его сутаны. Такую же любовь к животным выказывали многие ирландские святые, включая, конечно же, всеми любимого Колумбу, память о котором в Ирландии так же драгоценна, как и о святом Патрике. Когда Колумба почувствовал приближение смерти, он пошел попрощаться со старой лошадью, и, когда она потерлась об него головой, он ее благословил.
Когда Колумба явился в Боббио, был он уже немолод. Основав во время странствий по Европе большое количество монастырей, святой столкнулся с ужасной женщиной, Брунгильдой, которая, ради удержания власти в своих руках, сделалась сводницей собственного внука, короля Теодориха, и устроила для него обширный гарем. Святой разгневался и перебрался через Альпы. Добрая королева Теоделинда и ее муж подружились со святым в последние годы его жизни и отдали ему в распоряжение одну из своих уединенных гор.
Сокровища Боббио обогатили библиотеки Италии: ведь Колумба, как и другие образованные ирландцы той поры, был сведущ в классических науках и мог читать великие произведения на греческом и древнееврейском языках. Среди самых замечательных находок в Боббио — единственная из известных на сегодняшний день рукопись Цицерона «De Republica». Она несколько столетий пылилась в библиотеке Ватикана, пока кардинал Май не обратил однажды на нее внимание.
Примерно на полпути между Пьяченцей и Пармой сверните с Виа Эмилия на второстепенную дорогу и не пропустите деревушку Ле Ронколе, ведь здесь родился Верди. На обратной дороге в Парму и я решил туда заглянуть. В пути думал о художниках и деньгах. Похоже, что Верди заработал денег больше, чем любой другой музыкант, причем его увлекал и сам процесс накопления. Расхожее мнение о том, что гений выше земных забот, не всегда подтверждается фактами. Многие великие художники знали в деньгах толк. Леонардо да Винчи как-то раз попенял в письме герцогу Милана, напомнив, что заработок ему не выплачивался в течение двух лет. «Как бы ни рад я был создать шедевр и оставить его потомкам, — писал он, — но ведь я и на жизнь должен себе заработать». Проблема эта всегда встает перед гением: ни один мясник или бакалейщик не откажется выписать счет только потому, что клиент его — художник.
Леонардо, как и некоторые другие художники и архитекторы эпохи Возрождения, способен был скопить деньги и приобрести собственность. Когда ему было пятьдесят, он открыл в банке Флоренции счет на шестьсот золотых флоринов, а умер он придворным художником Франциска I в комфортабельной обстановке замка возле Амбуаза. К тому времени у него было четыреста дукатов во Флоренции, виноградники возле Милана и деньги во Франции, которые он оставил друзьям, слугам и на благотворительные нужды. Рафаэль тоже был сравнительно состоятельным человеком, когда умер в возрасте тридцати семи лет. Он купил себе дворец за три тысячи шестьсот дукатов. За исполнение обязанностей инспектора, отвечающего за реставрацию собора Святого Петра, он получал триста дукатов в год, а за каждую фреску на лоджии ему платили тысячу двести скудо. Его состояние, как говорят, оценили в шестнадцать тысяч золотых дукатов, из которых шестьсот было вложено в собственность. Еще одним гением, сумевшим скопить деньги, был Микеланджело. Он умер в восемьдесят три года, и в его неопрятной холостяцкой квартире в шкафу орехового дерева обнаружили восемь тысяч сто девяносто золотых дукатов, а около двухсот скудо небрежно были завернуты в носовые платки или брошены в кувшины и горшки. Челлини, как и Шекспир, тоже был способен позаботиться о своем материальном благополучии.
Перед заработками Верди, однако, все это меркнет. Он оставил после себя 282 000 лир, что можно приравнять к современному состоянию в полмиллиона лир. Как-то раз он написал о Лондоне: «О, если бы я мог остаться здесь года на два и увезти отсюда мешок, полный благословенных денег!» В зените своей карьеры, когда хедив заключил с ним контракт на написание оперы, приуроченной к открытию Суэцкого канала, Верди, прежде чем написать первую ноту «Аиды», запросил аванс в 30 000 лир. Быть может, такой подход шокирует романтично настроенных людей, полагающих, что художник должен быть безразличен к собственному благосостоянию и к благосостоянию зависимых от него людей, зато других такое поведение порадует. Эти люди восхищаются гением, умеющим постоять за себя в жестком мире.