От Рима до Милана. Прогулки по Северной Италии
Шрифт:
Достопочтенная леди, дорогая мама! Вчера, в день моего прибытия, большая кавалькада выехала встречать меня за восемь миль от Болоньи. Первым я увидел своего кузена, Пирро Гонзага, вместе, с шестьюдесятью другими студентами, по большей части из Мантуи. Они спешились, и мы с Пирро обнялись. Чуть далее встретили группу болонских господ, все они радостно меня приветствовали. Вслед за ними меня встретил дорогой маэстро Пьетро [Пьетро Помпонацци [67] — философ], а вместе с ним — ученые доктора, которые специально выехали из города, чтобы меня встретить. Итак, я въехал в Болонью примерно в четыре часа вместе со свитой из двухсот всадников. Улицы в городе запружены были народом. Мужчины и женщины стояли у всех окон и кричали: «Гонзага!» Когда я доехал до своего дома, то увидел, что его владелец, Алипрандо, украсил входную дверь венками из вечнозеленых растений и гербами нашего дома, папы и Болоньи. Попрощавшись с господами, я спешился и пошел осматривать комнаты. Они мне очень понравились. Сначала я вошел в красивый маленький салон, увешанный коврами, которые я прислал сюда заранее вместе с несколькими картинами в золоченых рамах. Здесь же кровать, застеленная красным дамастом, с вышитыми на нем эмблемами.
Почтительно целую ваши руки.
67
Пьетро Помпонацци (1462–1555), итальянский философ, приверженец учения Аристотеля в эпоху Возрождения.
Картину, живописующую юного принца эпохи Ренессанса, изучающего право на диване, обитом алым бархатом, слегка омрачают намеки, содержащиеся в мантуанских архивах, о студенческих эскападах и пирушках. Был, по крайней мере, один трагический случай, когда студент из Мантуи поссорился со студентом из Модены и убил его. На Рождество устраивали каникулы, длившиеся одну неделю, и университет предавался веселью и кутежу. Студенты Мантуи вешали лавровые венки на дверь своего принца и заставляли педеля сочинять шуточные героические стихи в его честь, что еще больше способствовало веселью. Когда Рождество заканчивалось, Эрколе ходил на лекции по анатомии и присутствовал при диссекции тела человека, повешенного за воровство. У Эрколе, само собой, кончались деньги: в архиве есть жалобное письмо к матери от учителя принца, в котором тот сообщает, что ее бедный сын издержался до последней монетки! Остается только надеяться, что письмо пришло не в тот, не такой уж редкий момент, когда Изабелла д'Эсте сама была на мели, а ее драгоценности — в венецианском ломбарде.
Ничто в Италии не может быть достойно большего восхищения, чем состояние муниципальных архивов. Каждый раз, когда видишь эти огромные собрания, невольно надеешься, что тебя поджидает здесь очередное открытие. Архивы Болоньи хранят в себе много малоизвестных сведений о Стюартах. Странно, что ни один путеводитель по городу не упоминает несчастных принцев, чей убогий двор с обедневшими верноподданными и шпионами годами находился в Болонье. Ни один другой город в Италии, за исключением Рима, не хранит столько воспоминаний о якобитах. Связи эти начались майским вечером 1719 года, когда в отеле «Пеллегрино» на виа Уго Басси появилась усталая шестнадцатилетняя девушка в сопровождении четырех ирландских офицеров. В багаже у нее была отороченная горностаем юбка, три сорочки, несколько носовых платков да матерчатая сумка с английскими королевскими регалиями. Звали девушку Клементина Собес-кая, и была она внучкой героического короля Польши. Королевские драгоценности посланы были ей Яковом Стюартом в качестве подарка на помолвку. Четверо ирландских офицеров спасли ее из тюрьмы в Инсбруке, куда заключил Клементину император, союзник Георга I, который думал, что если он помешает этому браку, то тем самым посодействует протестантам. Тем не менее четверо смелых ирландских якобитов снежной ночью ворвались в замок и освободили принцессу, оставив вместо нее служанку, переодетую в платье Клементины. После ужасного путешествия через Альпы они доставили ее в безопасный папский город — Болонью.
Инкогнито Клементины так плохо соблюдалось, что через несколько дней ее пришлось переселить в неудобный частный дом, где она ожидала приезда из Рима Джеймса Марри, который должен был обвенчать ее по доверенности. В болонском архиве есть очаровательная картина, где на веленевой бумаге запечатлено это событие. Обыкновенная маленькая комната украшена геральдическими щитами; кроме нескольких стульев, сундука, двух зеркал и дивана, в ней ничего нет. На принцессе светлое платье со шлейфом, домашний чепец, нитка жемчуга. Рядом с ней стоит подружка невесты, жена одного из ее спасителей. Двое мужчин в длинных париках. Из фалд их бархатных камзолов высовываются шпаги. Судя по всему, это ирландцы. Перед девушкой стоит священник и два других человека, в длинных париках, бархатных костюмах, при шпагах. Один из них, должно быть, Джеймс Марри. Так началась тревожная жизнь бедной Клементины, претендентки на трон Англии. Местные жители были к ней добры. После смерти Клементины началось движение за причисление ее к лику блаженных. На самом деле она сделалась надоедливой, невротичной женщиной, и жить с ней, вероятно, было настоящим испытанием. У нее были прекрасные светлые волосы, доходившие почти до пят, и светлая кожа северянки. Внешность матери унаследовал сын, принц Чарльз Эдуард — Красавец принц Чарли. Дочь Чарльза, Шарлотта, герцогиня Олбани, чьей матерью была Клементина Уокингшоу (принц встретил ее в Шотландии в 1745 году), умерла в Болонье, правда, церковь, в которой она была похоронена, снесена много лет назад, и даже могила ее уничтожена. О ней мало кто плакал, хотя была она лучше многих своих родственников. Отец более тридцати лет не обращал на нее никакого внимания, но когда он состарился и заболел, она тут же пришла к нему и внесла спокойствие и достоинство в его беспорядочную жизнь. Пережила она его всего на два года. Она страдала от рака, который, скорее всего, был вызван падением с лошади. Когда Шарлотта приехала в Болонью, чтобы проконсультироваться у хирургов, было уже поздно: она умерла, прежде чем ей успели сделать операцию.
Якобит — если такой еще существует — с пользой проведет час в архиве Болоньи, он может также прогуляться по городу и посмотреть на дворцы, в которых жили Стюарты. Дворцов здесь несколько, хотя названия их изменялись вместе с поселившимися жильцами. Один из них, однако, — Каса Беллони имеет на стене памятную доску. На ней написано, что когда-то здесь была резиденция Якова Фрэнсиса Стюарта.
В рукописях можно также прочесть удивительную историю о потомках фаворита королевы Елизаветы, Роберта Дадли, графа Лестерского, который жил во Флоренции и Болонье. Его сын, Роберт Дадли Младший, отчаявшись установить свою легитимность, решил оставить Англию. Вполне возможно, что для такого решения были другие причины. Он, как и его отец, отличался легкомысленным поведением, а потому оставил жену и семью и уехал с красивой молодой женщиной Элизабет Саутуэлл, сопровождавшей его под видом пажа. Они поселились во Флоренции, и через некоторое время в семье их появилось тринадцать детей. Как и многие его современники, Дадли разбирался в мореплавании, кораблях и технике. Кроме того, он на любительском уровне изучал химию и алхимию. При дворе Козимо II, герцога Тосканы, принимал участие в осушении болот Пизы, занимался проектированием кораблей и составлением лекарств. В конце концов, стал таким популярным и уважаемым человеком, что император сделал его графом Уорвикским и герцогом Нортумберийским Священной Римской империи. Ему также удалось получить разрешение на брак с Элизабет Саутуэлл.
Этот успех был омрачен поведением их старшего сына, Козимо, выросшего мошенником. Став вторым герцогом Нортумберийским, Козимо женился на французской девушке из хорошей семьи. Среди их детей была поразительно красивая девочка по имени Кристина. Юность свою она провела бурно, после чего родители выдали Кристину замуж за маркиза Палеотти из Болоньи. Когда муж умер, она превратила семейный дворец в место, которое можно было бы назвать «брачным агентством». Среди богатых молодых людей оно пользовалось огромной популярностью. Затем Кристина поставила себе цель — найти хорошую партию для любимой дочери Дианы, семнадцатилетней девушки, бывшей во всех отношениях копией матери. И после множества уловок, веселивших всю Болонью, она в этом преуспела и поймала в свои сети ни больше ни меньше, как Марка Антонио Колонну.
Возвращение в Англию двух членов этой семьи было не самым интересным эпизодом в истории рода. Случилось это, когда вторая дочь, Аделаида, без материнской поддержки вышла замуж за сорокапятилетнего Чарльза Толбота, двенадцатого графа Шрусбери, и оставила Италию ради земли своих предков. Так в первой декаде XVIII столетия потомок Елизаветы явился ко двору королевы Анны, а позднее Аделаида добилась успеха при дворе Георга I. Братец Аделаиды, Фердинандо, не преминул этим воспользоваться: совершив в Италии убийство, изнасилование и растрату, он объявился в Англии и стал жить на иждивении лорда и леди Шрусбери. К несчастью для самого себя, в 1718 году, рассвирепев, он убил слугу. Его арестовали, судили и приговорили к повешению в Тайберне. К месту казни ему разрешили прибыть в собственном экипаже и повесили на шелковой веревке, перевитой золотыми нитками. «Тщеславный человек! — прокомментировал этот эпизод справочник Ньюгейтской тюрьмы. [68] — Какая польза от его титулов перед судом Всевышнего?»
68
Newgate Calendar — печатный список преступников с перечнем их преступлений; впервые вышел в 1773 г.
Говорят, что нечестивое поведение Фердинандо убило графа Шрусбери, а в далекой Болонье Кристина Нортумберийская, услыхав о казни сына, упала в обморок. Но к тому времени она покончила со своим прошлым куртизанки и обратилась к добрым делам и молитвам. Тот, кто пожелает узнать об этой истории в подробностях, найдет ее в книге Коррадо Риччи «Жизнь в эпоху Барокко» (Corrado Ricci. «Vita Вагосса»). Он тщательно проштудировал архивы Болоньи.
Как я уже говорил, итальянский ресторан в Англии, с его спагетти, плавающими в томатном соусе, и дряблой телятиной по-милански, бесспорно, отвратил людей от итальянской кухни. Я бы порекомендовал им для внесения корректив путешествие по Эмилии-Романье. Помнится, я писал, что область эта богатая, славящаяся своим сливочным маслом и сыром. Города Италии соперничают друг с другом, стараясь удивить своей кухней, но все согласны — Толстуха-Болонья достигла самых высоких гастрономических стандартов. Для Италии это необычно: здесь каждый город старается заявить о своем превосходстве, но когда заходит речь о городах Эмилии-Романьи, об их свинине, колбасах, сливочных соусах и белых трюфелях Болоньи, все умолкают. Россини, давший свое имя многим операм, едой был увлечен не меньше, чем музыкой. Он поселился в Болонье из-за кухни. Жители с гордостью покажут вам дом, в котором маэстро поглотил великое множество калорийных блюд.
Я так много слышал о кухне Болоньи, что почти ожидал увидеть здесь город фальстафов, и был удивлен, когда увидел, что люди здесь умеренных пропорций. Собственные впечатления остались у меня в памяти. Первый раз, после ланча в «Папагалло», я был в коматозном состоянии до конца дня, однако в мозгу всплыло воспоминание о куриных грудках, приготовленных в сливочном масле и поданных с тонкими пластинками белых трюфелей. Потом невольно задумался об индейке и ветчине, скворчавших в сливочном масле, о сыре, трюфелях и других грибах, о ламбруско, сухом игристом красном вине Эмилии, которое, казалось, сама природа предназначила для болонской кухни. Как тут выдержишь, если даже и должен придерживаться диеты? Фирменным блюдом Болоньи является колбаса мортаделла, которую готовят здесь уже многие столетия. Возможно даже, что готовили ее древние римляне, продавая на старой Виа Эмилия. Делают ее из свинины. Сам я не большой любитель свинины и салями и потому не мог понять, отчего она так прославилась и почему к ней с такой нежностью относятся во всем регионе.
Как-то раз я обедал один и увидел зрелище, которое больше, чем тысяча рецептов, объясняет, почему Болонья так гордится своим прозвищем — la Grassa — Толстуха. Возле меня сидели две женщины-гурмэ. Они не замечали ничего вокруг себя, видели лишь еду на своих тарелках. Не знаю, какое сравнение из орнитологии можно было бы здесь привести — может быть, красноклювые удоды, — но эти женщины меня очаровали. Я наблюдал за ними краем глаза с интересом орнитолога. Как знает любой мужчина, предоставленные сами себе женщины будут питаться булочками, печеньем и фруктовыми салатами. Феноменально, но эти особы воспринимали услуги владельца ресторана, старшего официанта и соме-лье как нечто принадлежавшее им по праву, словно они были королевами, ждавшими лести от придворных. «Кто же они такие?» — задумался я. Были ли они женщинами, с головой ушедшими в кулинарные книги? Или женами или возлюбленными мужчин, восхищавшихся рубенсовскими формами? Они уже, кстати, начинали подходить к этому идеалу. В тот момент, однако, обе были молоды, и толстыми их назвать было нельзя, если, конечно, не спрашивать мнения на этот счет у современного модельера. В истории наверняка были женщины — поклонницы эпикурейского образа жизни, хотя на ум мне ни одного имени не пришло. Эти дамы меня очень заинтересовали, что доказывает — встречаются они крайне редко. Мне хотелось бы увидеть последнюю стадию их банкета, но они так растягивали удовольствие, что мне пришлось уйти, пока дамы с задумчивым видом держали в руках меню и разговаривали с владельцем ресторана. Я знаю, из памяти моей долго не уйдут их счастливые лица и блестящие носы.