От Рима до Милана. Прогулки по Северной Италии
Шрифт:
ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ПЕНЯКОФФ (ПОПСКИ). (1896–1951),
подполковника британской армии, кавалера ордена «Военный крест», благодаря которому базилика была спасена во время боев за освобождение Равенны (18–19 ноября 1944 г.). Муниципалитет присвоил ему звание почетного жителя города. Настоящая доска помещена здесь благодарными жителями Равенны с согласия вдовы и друзей покойного 15 мая 1952 г.
На последних страницах книги «Тайная армия» («Private Army»), описывая подвиги отряда молодых британских солдат в тылу врага, Пенякофф упомянул и этот инцидент. Услышав, что по кампаниле должны открыть артиллерийский огонь, посчитав ее за подозрительный наблюдательный пункт немецкой артиллерии, и узнав, что здание знаменито своей мозаикой, он послал сюда разведывательный отряд. «Я доказал, что слухи ни на чем не основаны, — писал
За церковью раскинулся знаменитый сосновый лес, который так любил Данте. Лучший свой рассказ о привидениях Боккаччо тоже связал с этим лесом. Байрон любил по вечерам ездить здесь верхом. Теперь он не такой густой, каким был во времена Байрона, но все равно тянется на мили. По вечерам огромные темные сосны кажутся загадочными, между их стволами можно разглядеть волнующееся вдалеке Адриатическое море. Иногда Байрон ездил здесь с хорошенькой молодой графиней, Терезой Гвиччиоли. Она была плохой наездницей. «Не могла справиться со своим конем, он бежал за моей лошадью, — писал поэт, — и пытался укусить ее. Тогда Тереза начинала визжать. В высоком цилиндре и небесно-голубой амазонке она выглядела довольно нелепо, смущала меня и наших грумов. Беднягам приходилось нелегко: они постоянно удерживали ее от падения. К тому же и платье ее требовалось защищать, оно норовило зацепиться за сучья, того и гляди порвется». Байрон ездил сюда с Шелли поупражняться в стрельбе. Оба были хорошими стрелками. Иногда Байрон спешивался и целился в тыкву, в другой раз подбрасывал вверх серебряные монеты: в этом случае за ним бежала толпа мальчишек.
Во времена Байрона Равенна занималась виноделием, производством шелка и сбором пиноли, маленьких маслянистых пиниевых орешков, которыми итальянская кухня с незапамятных времен приправляет кушанья. Путешественники прошлого столетия описывали, как местные подростки залезали на сосны и стряхивали на землю шишки. Затем вынимали из них орешки, но сами шишки не выбрасывали, а сжигали зимой в жаровнях.
Я полагаю, что самым почитаемым местом для жителей Равенны является гробница Данте. Поэт провел здесь последние три года и умер от болотной лихорадки. То, что город подружился с великим соотечественником, наполняет сердце Равенны гордостью, и чувство это ничуть не убывает от сознания того, что раскаивающаяся Флоренция, стараясь загладить свою вину за то, что выставила поэта в свое время из города, хотела бы забрать его к себе.
Тем не менее кости его до сих пор покоятся — как уверил меня человек, поклявшийся, что сам их видел, — в саркофаге в маленькой классической усыпальнице, построенной двести лет назад. Борьба за них продолжалась несколько столетий, но Равенне удавалось отбить все усилия Флоренции. В 1519 году настал опасный момент. В то время на папском престоле был представитель рода Медичи, и флорентийцы направили посланцев с папским предписанием вернуть останки. Саркофаг открыли — он оказался пуст! Кто-то заранее предупредил. Однако, спрятав кости от Флоренции, Равенна сама умудрилась их потерять. Так они и считались утерянными в течение трехсот пятидесяти лет. До 1865 года их никто не видел, и вдруг рабочие, проводившие в соседней часовне какой-то ремонт, обнаружили деревянный ящик с полным скелетом и надписью, которая гласила: «Кости принадлежат Данте». Медики провели экспертизу и подтвердили подлинность останков. Кости на три дня выставили для всеобщего обозрения, и люди приходили посмотреть на них.
Во время последней войны кости снова убрали в безопасное место, а потом вернули в саркофаг.
Из Равенны я выехал в Феррару. Расстояние между этими городами — сорок шесть миль. Дорога плоская, ничем не примечательная, со сточными канавами, пересекаемая в нескольких местах железнодорожными ветками. Феррара находится на северо-западе, и главная дорога проходит по долине, которую заливают паводковые воды По и Адидже. На востоке раскинулся почти незнакомый район, заселенный мелкими фермерами и рыбаками. Береговая линия на юге — продолжение венецианских лагун.
В уединенном мире, с песчаными отмелями и островами, с бухтами и речными дельтами, где гнездятся дикие птицы и бесшумно проплывают в каноэ рыбаки, вполне мог бы сохраниться человек из неолита. Месил бы грязь, охотясь за ракообразными, или вытаскивал сети из лагун. Всего в нескольких милях отсюда к северу цивилизованное общество празднует кинофестиваль, а здесь, среди внутренних озер, вдоль поросшей камышом береговой линии, о современном мире давно забыли и жизнь продолжается в одиночестве. Поэт мог бы повстречать здесь призрак греческой галеры, движущейся в утреннем тумане. Долина — кладбище, на котором упокоились те, чья жизнь прошла задолго до появления Венеции, да и Равенны. Города встречаются здесь не часто, дорог мало, обычного путешественника привлечь нечем, да и зачем ему сюда ехать, когда совсем рядом так много знаменитых и привлекательных мест.
Одно из примечательных мест в этой дельте — Комаччио, бедная, но интересная маленькая Венеция, чьи каналы по осени забиваются угрями, отправляющимися в долгое путешествие к Саргассову морю. В этот момент все население борется с нашествием столь успешно, что сушеные угри Комаччио известны всей Италии. На месте их варят, нарезают на куски и жарят вместе с лавровым листом или подают, как кебабы, на шампуре, хорошенько полив оливковым маслом, жиром и приправив розмарином. Дальше к северу есть маленький город Адриа, он и дал свое имя Адриатическому морю. Бенедиктинские монахи вынуждены были в IX столетии покинуть эти места из-за малярии. Некоторые энтузиасты все же приходят туда, чтобы взглянуть на мозаики и вспомнить Гвидо д'Ареццо, монаха, который реформировал нотное письмо.
По дороге в Феррару я проехал через город Арджента, который немцы затопили зимой 1944 года, пытаясь остановить продвижение Восьмой армии. Приехав в Феррару, снова невольно вспомнил о войне. Я ожидал увидеть здесь город, прославившийся в эпоху Ренессанса своими прекрасными дворцами и параллельными улицами, а вместо этого увидел новые многоэтажные дома и фабрики, построенные на пустырях, что остались после бомбежек. Стирающее все границы уродство этих бетонных коробок нигде так не бьет в глаза, как в городе с архитектурой Ренессанса. Новый отель мне все же понравился: приятный, оборудованный кондиционерами. А впрочем, хорошо, что бомбы не уничтожили собор и замок.
В центре города стоит старый мрачный замок Феррары, окруженный рвом, через который переброшен подъемный мост. Когда я перешел через мост и нашел смотрителя, то подумал, что в таком угрюмом месте наверняка услышу о подземной тюрьме.
В огромном зале смотритель обратил мое внимание на старое зеркало, прикрепленное к стене под странным углом. Меня попросили посмотреть в него. В зеркале видно окно на противоположной стороне двора. «Заглянув в это зеркало, — бодро сообщил мне смотритель, — Николо III, маркиз Феррары, увидел в окне свою молодую красавицу жену, Паризину Малатеста, в объятиях собственного сына Уго».
Итальянские гиды обожают рассказывать драматические истории, при этом пожимают плечами, а иногда, как в Ферраре, позванивают ключами и приглашают спуститься и посмотреть на темницу, куда заключены были Паризина и ее пасынок, после чего обоих казнили. Есть, однако, и еще одна драма, быть может, более страшная, чем эта. В подземную темницу пожизненно посадили Джулио и Ферранте д'Эсте за то, что те готовили заговор против своего брата Альфонсо I, который в 1505 году был у власти. За несколько лет до этого Альфонсо женился на Лукреции Борджиа, она привезла с собой из Рима необычайно привлекательную кузину по имени Анджела Борджиа. Эта молодая женщина вскружила головы князьям Эсте, включая и кардинала Ипполито I, в характере которого не было ничего от священника. Карьера Ипполито была стремительной даже по стандартам Ренессанса. Тонзуру он получил в шестилетнем возрасте; в одиннадцать сделался архиепископом в Венгрии; в четырнадцать ему вручили кардинальскую шапку! Однажды, когда он флиртовал с Анджелой Борджиа, она легкомысленно и, конечно же, шутя, сказала, что весь он не стоит глаз своего брата Джулио. На следующий день на Джулио напала группа бандитов, и кардинал при этом присутствовал. Он видел, как эти головорезы ослепили брата. Истекающего кровью Джулио доставили в Феррару. Он кричал и требовал, чтобы Ипполито осудили. Докторам удалось спасти один глаз Джулио. Вместо того чтобы наказать Ипполито по всей строгости закона, герцог просто его выслал. Тогда Джулио вступил в сговор с другим братом, Феррантэ. Он решили убить Альфонсо и посадить Феррантэ на трон. Когда заговор был раскрыт, Феррантэ упал к ногам брата и просил о прощении. Альфонсо был человеком властным, с бешеным темпераментом. Он ударил брата по лицу посохом и вышиб ему глаз. Так двое братьев ослепли каждый на один глаз. Не удовлетворившись этим, Альфонсо распорядился предать смерти обоих. Во внутреннем дворе замка была разыграна сцена экзекуции, но в последний момент герцог заменил смертный приговор на пожизненное заключение.