От сессии до сессии
Шрифт:
За себя-то я спокойна. Магино защитное кольцо не единожды доказало свою надёжность. А вот из-за дочек всё время дёргаюсь. Мало ли, при их беспечности… Или это тоже паранойя?
В общем, дочкина отмазка вполне ясна: «Папа заждался, и ты, мам, нас не трогай, пока, во всяком случае. Ну, сболтнула Машка лишнего, с кем не бывает, но не хотим мы сейчас об этом разговоры разговаривать…»
— Хорошо. Вечером обсудим, — многозначительно выдаю вслед удаляющимся спинам.
А когда дверь за ними захлопывается, поворачиваюсь к Дорогуше:
— Ты что-нибудь знаешь?
Домовой лишь вздыхает, выразительно опустив глаза. Ясно. Сейчас
— А покушать сперва, хозяюшка? У тебя режим! А у нас нынче на завтрак пирог с капустой и свежая земляничка, а на второй завтрак…
— Хватит пока и одного, — бурчу, направляясь к столу. Впрочем, долго разыгрывать обиженную не удаётся: Дорогушины «утрешние» пироги — это шедевр. Удивительно, что на мою долю что-то осталось, со здоровым-то аппетитом дочурок! А вот я нынче к завтраку не успела: проспала, видите ли. Сплю в последнее время, как сурок. И беременность влияет — уставать я стала больше — и ощущение, что моя мохнатая топтыжная ипостась как-то своей зимней дремотой делится… В общем, все выездные дела, запланированные на первую половину дня, я перенесла на час-полтора позже.
Домовой охотно наливает чаю и себе. Сажает на стол пару белых мышат, оделяя куском пирога. Подозреваю, он сам не в курсе, сколько добровольных помощников осталось у него в карманах, а скольких вернул Тим-Тиму: он каждый раз подкармливает всё новых и новых. Ох, и расползутся они скоро по соседям! Тардисбург — город большой…
— Так что там с Гориком? — напоминаю после второй чашки.
Горик — это церберок-дедсадовец. Буквально на днях огорошил всех проснувшейся способностью пыхать огнём, за что, хоть и не Змей, был прозван Горынычем. Трёхголовый всё-таки! Именем своим возгордился сразу и, начитавшись — вернее сказать, наслушавшись — сказок, повадился на досуге «похищать» Иду, маленькую Горгону, и прятать в чуланчике, как в пещере. Мантикорыши, изображая названых братьев-богатырей, пленницу освобождали, а потом шло замирение и пир с обязательным загадочным «мёд-пивом», которым с удовольствием снабжали малышей Ксюша и Дюша. Пивом там, конечно, не пахло, лишь цветочным мёдом, но каким!
Глаза у Дорогуши становятся несчастными.
— Горик очень понравился одной девочке…
— Та-ак…
Поперхнувшись, отставляю пирог подальше. Такие новости следует выслушивать, не отвлекаясь.
— Они познакомились на Ёлке, на Новый год. Девочка очень хорошая, почти взрослая, самостоятельная…
— Из местных? Я имею в виду, из Долины?
— Нет, хозяюшка, городская. Она вместе с нашими девами обучается, новенькая в их классе. Вот и вызвалась помочь на празднике. Там, сама понимаешь, каждая пара рук на счету; конечно, её взяли. Сбитень она всем разливала. А потом помогала малышам на горку забираться и на больших санях правильно съезжать. Очень уж она хорошо с ними управляется, с санями-то, привычная.
— Что-то не видела я в Тардисбурге больших горок, — озадачиваюсь я. — Во всяком случае, таких, какая на озере была накидана. Или здешние все за городом?
Брауни печально вздыхает.
— Нет, хозяюшка, у нас таких и вправду нет. А вот в Ново-Китеже…
— Погоди. — Мне в душу закрадывается некое подозрение. — Дорогуша, это ты меня так постепенно готовишь к какому-то известию, да? Говори уж, что там за девочка такая самостоятельная, новенькая. Не тяни.
Он сердито сопит. Выдаёт нехотя:
— Неждана, княжна юная, Ново-Китежская.
— Ого…
Я задумываюсь.
— Погоди, это что же получается… А девочки… как к ней отнеслись?
— Знамо дело, как. Сперва друг на дружку волчатами смотрели: огрызались да тявкали. Но не дрались, нет, хоть характерец у каждой не сахар. А потом с её Хорсом подружились…
— И Хорс тут? — перебиваю радостно. Красавец и умница, боевой пёс Васюты навсегда покорил моё сердце.
— Так он при княжне теперь, как охрана. Он с ней и в Долине был, — охотно отвечает Дорогуша, повеселев. Видать, понял, что дружбу девочек с Васютиной дочкой я в штыки не приму. Постойте-ка, он что, боялся меня огорчить? И девчонки по этой же причине сбежали? Ну, заговорщики доморощенные!
— Ладно, Дорогуша, о детской дружбе мы чуть позже поговорим. Ты мне про Горика расскажи. Он-то как себя как повёл? Что это за идеи об усыновлении? Это ж не щенок, которого с улицы в дом принесли и просят: «Мам, давай оставим!», да и к щенку нужно относиться очень-очень серьёзно! А у нас вообще не простой зверёныш, а разумный, представитель иной расы, иного мира. А вдруг у него ещё какие-то родственники найдутся? Отыскал же дядя Георг сестру Идочки! Да и в качестве кого Горика возьмут? Как редкую игрушку-диковинку?
Нет, не зря Дорогуша опасался. Я уже настроена категорически против всего, что услышу дальше. Поймав себя на этой мысли, усилием воли сдерживаюсь.
Взгляд брауни наливается тоской.
— Хозяюшка, не бранись, а? Детки ведь такие детки — и наши, и эта, русичей, богатырочка, и сам Горик… Он, я тебе скажу по секрету, как Хорсушку увидел, так и обомлел. Знаешь, что твердит теперь день и ночь? Дескать, скоро ли папа меня к себе заберёт?..
Прикрыв лицо ладонями, растираю лоб. Думаю.
Думаю…
— Так. Постой, Дорогуша. Не разводи меня на эмоции, это лишнее. «Папа…» Это всё понятно, это… синдром ожидания, с детдомовскими ребятишками так случается. А вдруг он сейчас привяжется к Хорсу с Нежданой — а завтра возьми да и объявись настоящий, трёхголовый папа? Или мама? И его с собой заберут? И что тогда? Какой удар по детской психике! Не-ет, погоди, тут с ходу ничего решать не надо, тут надо со всех сторон подумать, посоветоваться… Давай вот что сделаем. Я пока что об этом разговоре «забуду» и девочкам напоминать не стану, а со всеми, с кем можно, переговорю.
Вот если бы ещё с дядей Георгом повидаться… Он ведь свободно ходит по иным мирам; так не встречался ли где с церберами?
***22.2
Брови Дорогуши трагически сходятся «домиком». И я его понимаю. Хочется ведь, чтобы всем было счастье, особенно маленьким и брошенным существам, вот он и старается. Тем более что хорошо помнит, каково это — оказаться никому не нужным! Чтобы проверить догадку, спрашиваю участливо:
— Ты ведь знаешь всё об одиночестве, так ведь? Поэтому хлопочешь, чтобы малыши поскорее обрели свой дом и родителей. Чтобы их любили. Но, заботливый друг мой, дети и сейчас не одиноки. Ты же видел Наставников: среди них нет ни одного, несущего службу лишь потому, что его к ней приставили, все — по велению сердца. Они любят малышей и жизнь за них отдадут, если понадобится. Как дон Рикардо.