От сессии до сессии
Шрифт:
Увиденная в зеркале картина заставляет нас озадаченно нахмуриться и вглядеться внимательнее.
В кафе-кондитерской, между прочим — гордости Тардисбурга — за столиком у углового панорамного окна расположилась колоритная парочка: беловолосая молоденькая эльфийка с прелестными заострёнными ушками и хорошеньким, хоть и несколько длинноватым носиком, и молодой орк, зеленокожий, громадный, едва умещающийся на стуле. Эльфиечка, несмотря на принадлежность к прекрасноликой расе, не слишком красива: рот великоват, разноцветные глаза с косинкой, хоть и интересной; одна бровь чуть выше другой, будто вздёрнута в вечном изумлении… И веснушки, веснушки: на щеках, на руках, даже на ушах, унизанных целыми рядами серёжек с крошечными бубенчиками. Кстати, они, бубенчики, удивительно гармонируют с заколками-бабочками, прихваченными когда-то некоей беглянкой из шкатулки Первой донны.
Глядя на орка, невольно вспоминаешь поговорку: плохо скроен, да крепко сшит! Скуластое, слегка зеленоватое лицо словно вырублено из камня, но, в общем-то, довольно симпатичное, мужественное и не лишённое интеллекта. Этакий Терминатор в его положительной ипостаси и в камуфляжной расцветке. И такой же белозубый обаятельный оскал.
— Не понял? — с каким-то подозрением тянет Мага. — Это… кто?
На какой-то миг парочку заслоняет подоспевшая официантка. Несколько ловких движений — и она улетает, оставив на столике многоярусную горку пирожных, кофейник с чашками и пирамидку конфет. Кажется, аромат кофе и шоколада просачивается через зеркало прямо сюда.
— Иржи! — ахает эльфийка. — Как ты угадал? Мои любимые пирожные, миндальные, с шербетом, с патокой! Как давно я их не пробовала, их не готовили даже в…
Она поспешно прерывается, будто осадив себя, как человек, едва не сболтнувший лишнего, и в смущении хватает бисквитную корзиночку. Тянется за ложечкой… но вдруг, оглянувшись — не подсматривает ли кто — робко, а потом смелее слизывает кремовую верхушку. Жмурится от удовольствия и, кажется, от собственной храбрости.
О, да! Шагнуть за рамки этикета — это, порой, тоже подвиг!
— Всё для тебя, Бел…линда, — проникновенно отвечает её зеленокожий спутник. — Всё, что захочешь. Всегда.
И не спеша разливает кофе, изящно, точными движениями. Будто не огромные лапищи наклоняют кофейник к крохотным чашкам, а точёные руки аристократа.
— Наш новый адепт, — подозрительно сдавленным голосом поясняет Акара. — Прибыл из солнечного Адана, в рамках программы по обмену опытом. Задержится до лета, а там… Сказал: «Время покажет». А что? Пусть общаются. Новый ракурс — это всегда полезно!
— Ммм… Угу, — так же зажато отвечает мой муж. — Он что… знает?
— Так он всё время знал, — не выдерживаю я. — Ещё когда письмо-вызов от Акары был только в проекте. Перед самым началом акции мы с Тим-Тимом честно его предупредили. А он… специально повёл себя так, чтобы подстегнуть Мири к активным действиям. Стал выпихивать её из дома куда-то на курорт; та перепугалась, что упустит последний шанс сбежать и… сбежала.
— Сумасшедшая семейка, — фыркает Акара. — Нет, ребята, с вами не соскучишься! Представляю, как весело будет вам жить, когда родится тройня!
— Ох!
Невольно прикладываю руку к трепыхнувшемуся животу.
Глаза у моего мужа медленно округляются. «Да нет, — хочу я его успокоить, это просто уже привычка»… как чувствую тянущую боль в копчике. Ой-ой-ой!
— Точно не соскучишься, — уже серьёзно говорит Акара. — Дорогая, у тебя скоро первые схватки начнутся, а ты всё не угомонишься! Мага, живо, транспортируй её домой, а потом к Персивалю! А я предупрежу в Белой Розе, чтобы ждали.
…Через десять часов образцово-показательных родов мне на грудь кладут два увесистых комочка, недовольно кряхтящих, и один поменьше, пищащий звонко и пронзительно. Мои. Рыженькие.
— И-ива… — шепчет Мага, склоняясь надо мной. — Ты только посмотри! Мама с ума сойдёт от радости, когда увидит… Посмотри на глазки нашей Элли!
Несмотря на то, что для скорейшего восстановления после родов в меня влили безмерное количество жизненной силы, голова моя соображает с трудом. Я никак не пойму, в чём странность. Потому что, за время общения с Торресами, с Акарой, с Тим-Тимом привыкла, вроде бы, к разноглазости собеседников, и то, что глазки у моей рыженькой дочурки, вовсе не серые, как ожидалось, а зеленый и карий, воспринимаю, как нечто обыденное. Само собой разумеющееся.
А потом до меня начинает доходить.
— С тобой уже сейчас не соскучишься! — шепчу дочурке и целую чистый светлый лобик. Два тугих комка, завёрнутые в пелёнки, тотчас басовито ревут, требуя того же.
— И с вами, — соглашаюсь я. — Рыжие вы мои чуда…
Улыбаясь и поздравляя нас с Магой, оба моих любимых доктора покидают палату, прихватив с собой медперсонал и оставив нас наедине с детьми. Вздохнув, перевожу взгляд на своего мужчину и вижу в его глазах знакомую радостную сумасшедшинку. Если не позволить ему сейчас поделиться этой радостью — он взорвётся.
— Иди уж, — говорю ему. — Собирай под своё крыло всех, кого можешь. Раз у вас традиции и всё такое…
Мне тоже надо побыть наедине. Совсем наедине с этими крошечными…
«Богоборцами? — фыркают за моим плечом. Но холодом не осыпает, как обычно при явлениях Мораны, только изножье кровати на мгновение покрывается инеем. — Какие же это Богоборцы? Обычные крохи плоти, ещё даже ничего не соображаю… ОХХХ!»
Карие глазёнки одного из моих малышей вдруг становятся сердитыми, как у взрослого. Треск пелёнки, взмах крошечного кулачка — и куда-то за мою спину улетает солнечная искорка, врезавшись во что-то с треском.
В страхе я прижимаю всех троих к груди.
За моей спиной — негромкий смех, Красивый, грудной… И смеются там двое.
«Убедилась, сестрица? Эти комочки уже сейчас каждого заставят себя уважать. Ничего не бойся, Ваня, мы просто заглянули на минуточку, посмотреть… И благословить».
«И благословить. Клянусь, я им не наврежу».
«Счастлива будь, Обережница!»
Спасибо, Макошь. И тебе спасибо, Морана. Получить от тебя такое обещание… дорогого стоит.
Скрипнув, приоткрывается дверь палаты. Сперва кажется, что она открылась само по себе, но вот у самого пола, цокая когтями, проскакивает тень. Огромный пёс осторожно кладёт на постель букет полевых цветов — ромашек, маков, колокольчиков, вперемежку с пшеничными колосьями. Чья-то рука, более привыкшая к мечу и копью, перевязала пышную охапку широким воинским кушаком.