От Симона Боливара до Эрнесто Че Гевары. Заметки о Латиноамериканской революции

Колесов Михаил Семенович

«Сандинисты» 60–70-х годов XX века утверждали, что «модель связи» между марксизмом и сандинизмом будет наилучшим образом понята по мере того, как в Никарагуа будет создаваться «лучшая революционная теория». Однако история распорядилась иначе: никарагуанская «революционная теория» так и не была реализована. В 1990 году «сандинисты» потерпели поражение на президентских и парламентских выборах и уступили власть буржуазным партиям.

Сандинистская революция осталась в анналах истории Латинской Америки XX века, как уникальная революция, пришедшая к завоеванию власти вооруженным путем и потерявшая ее мирным (электоральным) путем.

Весной 2007 года в результате очередных президентских выборов в Никарагуа

Даниэль Ортега вернулся к власти. Его победа, как и возвращение к власти Уго Чавеса в Венесуэле, свидетельствует о том, что, несмотря на трагические перипетии, антиимпериалистическая «латиноамериканская революция» продолжается. Она все больше приобретает свои специфические «континентальные» черты, отличающие ее от классической, европейской, модели «революции».

Заключение

ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

Латиноамериканская революция как особый феномен Новейшей истории может быть адекватно понят и оценён лишь при условии рассмотрения его вне европоцентристской парадигмы политического мышления. Несмотря на то, что история народов Латинской Америки, начиная с XVI века, интегрирована в историю Европы, это — континентально разные истории, истории разных цивилизаций.

В Латинской Америке существенно иной является роль государства, исторически сформировавшегося иначе, чем в Европе. Это особый латиноамериканский тип государства, специфическим признаком которого является не совпадение «политической власти» и «государства», которые здесь никогда не были тождественны. Это наложило свой особый отпечаток на всю Новейшую историю Латинской Америки и, в том числе, на специфический феномен Латиноамериканской революции.

Здесь «политическая власть» никогда не являлась «священной коровой». Борьба за власть (в том числе и вооруженным путем) традиционно считалась вполне законным правом, была легитимна, не рассматривалась как антигосударственное преступление. Напротив, посягательство на изменение государственного устройства всегда расценивалось как преступление.

Отсюда и другое значение политических «партий», также как и другая семантика политических терминов («демократия», «свобода», «право» и пр.). О какой «демократии» и Habeas corpus может идти речь в стране, в которой, например, девяносто процентов населения безграмотно, а национальная элита, которой принадлежат все ресурсы страны, составляет всего несколько процентов?! И, конечно, во всех странах Латинской Америки традиционно решающую политическую роль играла и играет армия («Национальная гвардия»), как самостоятельный институт политической власти.

В современной политологии необходимо различать понятия «политическая власть» и «государство».

Так, например, сегодня международная «Олигархия» — это современная «концептуальная власть», нанимающая своих «менеджеров» (правительство или парламент) для осуществления своей политической власти. Это и есть политика.

Но политическая власть не может существовать без своего объекта — народа. Власть без народа — это исторический нонсенс! Политическая власть — это форма общественных отношений между субъектом и объектом власти, своеобразный «общественный договор» между государством и народом.

Французский мыслитель XVIII века Ж. — Ж. Руссо называл это «суверенитетом власти», а его последователь американский мыслитель начала XIX века Т. Джефферсон — «народным суверенитетом», утверждая, что никто не может быть лишён права участвовать в создании государственной

власти и контроля над нею, если же власть попирает права народа, последний вправе переменить правительство и заменить его таким, которое наилучшим образом служит его интересам. Его современник Т. Пейн называл это право «верховной властью народа».

Государство («государственная машина») является лишь реализатором политической власти. Государство делает политическую власть фактом общественной жизни. Государство в узком смысле есть «Администрация» политической власти. Таким образом государство становится субъектом политической власти, а политика («общественное управление») становится одной из функций государства. Сегодня главная роль государства в политической системе — контроль над национальными ресурсами, а осуществление политической власти означает максимальный доступ к ним, который принадлежит современной «олигархии».

Так называемые «политические элиты», как писал немецкий социолог М. Вебер, «включают лиц, осуществляющих в государстве власть на основе гегемонии, принимающих в рамках политической системы главные решения, отдающие приказы и контролирующих посредством бюрократического аппарата их выполнение. …Элиты представляют собой относительно организованные меньшинства, осуществляющие политическую власть над обществом в целом…, они выполняют посредническую функцию и функцию управления государством».

Сегодня ни один президент страны не может повторить слова Людовика XV: «государство — это я!» Напротив, в современных странах нередки случаи, когда «правители» (президент, королева или глава правительства) не имеют никакой политической власти. Не обладают политической властью и многие парламенты или конгрессы, через посредство которых она осуществляется политическими «партиями», то есть фактически — определенными общественными группами («финансово–экономическими кланами»).

Ещё американский мыслитель XVIII в. А. Гамильтон рассматривал государство как «полезное орудие», которое во имя законности и порядка должно служить интересам властей предержащих и сдерживать активность тех, кто власти лишён. Критерий силы государства заключается в его способности защищать привилегии меньшинства от анархии большинства. «В наиболее общем виде концепция глобализации мирового сообщества заключается в концентрации мировых ресурсов под управлением единого субъекта; стандартизация политических, экономических, социальных и других институтов и процедур, а также в формировании единых стереотипов восприятия действительности». [38]

38

См.: Чемшит А. А. Государственная власть и политическое участие. — УЦДК, Киев:2004.

В свете всего вышеотмеченного, становится понятным то, что латиноамериканский континент (и страны Карибского бассейна) стал первым плацдармом «революционной» войны против экспансии «мирового правительства» (прежде всего США) — центра действительной «политической власти» в странах Латинской Америки, где «правительства» («государственная машина»), созданные «национальными» элитами, выполняли (и выполняют) лишь роль её Администрации. Поэтому имеет смысл подчеркнуть, что «Латиноамериканская революция» сегодня является политическим процессом, который на рубеже XX и XXI веков отражает актуальные проблемы кризиса современного общества в его глобальном измерении. Вместе с тем она представляет собой не локальные и временные «очаги» «партизанского движения», а континентальный перманентный («латентный») процесс, истоки которого находятся глубоко в истории континента.