От Симона Боливара до Эрнесто Че Гевары. Заметки о Латиноамериканской революции
Шрифт:
Здесь он вновь объяснял, как трудно трансформировать «зависимую» капиталистическую экономику. Говорил о необходимости «смешанной экономики», о «политическом плюрализме».
На теологическом Конгрессе в Мадриде он говорил о христианстве и сандинизме: «Некоторые моральные принципы христианства являются моральными принципами революции, приложенными к конкретной реальности Никарагуа». Но «нельзя служить Богу и богатству», так как «богатые являются ворами или сыновьями воров». Он напомнил, что в Латинской Америке священники «всегда идентифицировались с бедными».
В Барселоне (сентябрь 1983 г.) он задал вопрос: европейцы ли открыли Америку?
Создается впечатление,
«Но, после почти пяти веков Европа не закончила открывать Америку». Латиноамериканец сегодня требует быть признанным равным. Когда Европа поймет это и оценит, тогда возможно можно будет утверждать, что «открыт, наконец, континент, который обнаружил Христофор Колумб».
«Цель нашей революции есть гармония человека как индивида и человека как социального существа». Команданте Томас Борхе был убежден в том, что общество «авторизует» и требует полной реализации человека, без «вреда для социальной реализации в целом».
Эту мысль развил в своем интервью Марте Харникер в июне 1983 года, названном «Никарагуа: Большой вызов», член революционного правительства «команданте» Джейм Вилок:
«Мы, следуя строго национальным интересам, начали развивать проект, который попытается построить действительно страну, во–первых, гарантируя ее суверенитет: чтобы страна была суверенной, чтобы существовала как таковая, и, во–вторых, чтобы ее ресурсы были эксплуатируемы ради национальных интересов, а не иностранных интересов. …Мы хотим сформировать в Никарагуа реальную и истинную социальную систему и завершить ее. Хотя бы в определенном смысле начать делать это».
В связи с этим одной из первых проблем, с которыми столкнулось сандинистское руководство, он назвал вопрос: возможно ли сосуществование буржуазии как таковой с революционной властью? Он лично считал это невозможным, так как «главный и характерный элемент капиталистического общества есть власть делать то, что должно делать, разрывая все правила игры, когда это необходимо сделать».
Буржуазия привыкла быть воинственной и господствующей силой в идеологическом, культурном и социальном смысле, а сейчас не она являются господствующей. «Здесь финансовая буржуазия, которая имела господство над остальной экономической структурой, была вырезана под корень». Олигархия исчезла. «То, что осталось, это секторы не организованной промышленной буржуазии и аграрной буржуазии местного значения…»
На вопрос: считает ли он, что возможен стратегический союз с христианами, и в частности, с католической церковью, Вилок ответил в том смысле, что действительно определенные религиозные «сектора» участвовали и поддерживали революцию. Но: «Когда Сомоса был способен сохранять порядок, Церковь находилась с Сомосой. Почти все епископы, до Обандо Браво включительно, в первые годы были сомосовцами, но в один определенный момент, в который Сомоса превратился в препятствие для спасения порядка, и буржуазия ищет другой выход, превращается в антисомосистскую, но для сохранения буржуазного порядка. Это и есть то поведение, которое принимает эклезиастская иерархия».
Такую же жесткую позицию Вилок, который студентом находился в Чили во время драматических событий 1973 г., выразил и по отношению критики революционного правительства Никарагуа в «либеральной» печати.
«Свобода печати, как ее понимает буржуазная демократия, при всей критики, которую содержит, не ставит вопрос изменения режима. Когда информация или орган прессы угрожают системе, их просто устраняют».
По поводу контрреволюционной агрессии против Никарагуа Вилок подчеркнул: сандинисты знали, что борьба против Сомосы была борьбой против «империи». Никарагуа была страной, которая принадлежала к «схеме власти», создаваемой
«Мы представляем опасность для Соединенных Штатов не только потому, что являемся страной, которая имеет независимую внешнюю политику, которую они оценивают негативно для их интересов, не только потому, что являемся для них «советской базой», но в основном потому, что представляем разрыв классической схемы господства для Латинской Америки». Эта схема представлена в согласовании трех систем власти: олигархия, эклезиастская реакционная иерархия и военные, — с которой порывает Сандинистская революция.
Вилок говорил о том, что никарагуанская революция, разобьет «общую модель власти империализма», приблизит ее к финалу, она есть «начало конца империализма».
«И возможно мы будем бороться против Соединенных Штатов еще раз, и именно не потому, что мы следуем большевистской революции или следуем кубинской революции, а потому есть нечто существенное в борьбе за свободу и независимость в Латинской Америке: необходимо противостоять империализму для того, чтобы быть свободными».
«Если мы хотим, что бы однажды Латинская Америка стала свободной, независимой, что бы следовала своим собственным путем, чтобы могла иметь право на свое собственное развитие, на свое собственное благополучие, необходимо бороться против североамериканского империализма».
Итак, знакомство с политическими записками и высказываниями основателей СФНО и руководителей Сандинистской революции, позволяет сделать вывод о том, что «сандинисты» считали себя «марксистами», но не называли себя «коммунистами» (кроме Р. Моралеса) и избегали употреблять слово «социализм». Марксизм для них был «научным проводником никарагуанского революционного процесса». Они признавали его как научное учение, адекватно отражающее социально–экономическую сущность современной политической ситуации. Между марксизмом и «сандинизмом» они видели «основополагающее сходство». Это сходство позволяло оценивать марксизм как революционную теорию, как «научное наследие», с которым «эксплуатируемые классы многих народов мира, поняв социальные условия эксплуатации, шли на борьбу, что бы изменить их». Как говорил Риккардо Моралес Авилес: «Нужно изучать нашу историю и нашу реальность как марксисты и изучать марксизм как никарагуанцы».
Изучать марксизм, «как никарагуанцы», означает использовать его как научную модель, интерпретирующую трансформацию реальности, как «некий теоретический образец, предназначенный быть проводником революционной практики» Теоретическое изучение марксизма и революционного опыта предполагает, что это должно быть творчески приложимо к «реальности собственной истории». [37]
«Марксизм в сандинизме» опосредован двумя традициями национальной борьбы эксплуатируемых и угнетенных классов Никарагуа: борьба Аугусто Сезаря Сандино и двадцатилетняя революционная борьба, «в которой народ и авангард влияли друг на друга в диалектической манере». «Таким образом, речь идёт о марксизме, по своему традиционному характеру, предшествовавшему сандинистской борьбе в Никарагуа, который был воспринят не только в его классических текстах, а также в революционном опыте, научной систематизацией которого были эти классические тексты, и который, в свою очередь, продолжил, обогатив, наследие классиков».
37
Здесь цитируется университетский учебник программы революционного правительства: Teoria y practica revolucionarias en Nicaragua. Curso breve de marxismo. V.I. — Managua: Ediciones сontemporaneas, 1983.