От Симона Боливара до Эрнесто Че Гевары. Заметки о Латиноамериканской революции
Шрифт:
«Я был из тех, включительно, — о которых я рассказывал много раз в герилье, уже после месяцев нахождения в ней, когда уже адаптировался и превратился в партизана, — для кого самым тяжелым является не кошмар ущелья, не ужас гор, не пытка отсутствием еды, не преследование врага, не то, что передвигаешься с немытым телом, не то, что шагаешь, истощая зловонье, не то, что должен быть постоянно мокрым, … а тоска, ничего из этого не является настолько тяжелым, как тоска. [36] Тоска есть нечто ужасное, чувство тоски неописуемо, а там было много тоски… Тоска по компании друзей, по отсутствующей
36
Испанское слово «soledad» означает как одиночество, так и — тоска, томление
Герилья, как писал Че Гевара, это ежедневный бой с самим собой. Омар Кабесас натуралистично описывает невыносимые для нормального человека повседневные условия партизанской жизни. Он жёстко отмечает, что постепенно большинство людей в герильи превращались в «других существ»», со всей своей «интеллигентностью», они становились «подобными животным». «Мы становились столь же опасными как змеи, столь же свирепыми как тигр… Потому что, как говорят христиане, мы там отринули самих себя». Но «это одиночество мы превратили в братство между нами самими».
Со временем Кабесас понял, что такое «новый человек», который рождался в СФНО. «…Новый человек начинал зарождаться с мозолями, с искусанными ногами, новый человек начинал зарождаться с одиночеством, новый человек начинал зарождаться в зловонье. Это то, что было снаружи, потому что внутри, в силу повседневных наносимых ударов, приходит рождение человека с горной непринужденностью, человека, и это покажется невероятным, столь наивного, без эгоизма, человека, который уже не ощущает себя несчастным, человека мягкого, который принесет себя в жертву ради других, который отдаст все для других… Там, в горах рождался новый человек, как рождался подпольщик в городе, как партизан в «кампо».
В связи с этим Кабесас пишет: «Таким образом, я лишь вспомнил о Че, о новом человеке Че, и теперь понял значение того, что Че хотел сказать, когда говорил о новом человеке: человек, который дает больше людям, чем нормальный человек может дать людям, но ценой жертв, ценой преодоления своих недостатков, своих пороков… Поэтому мы все хотели быть как Че… И к середине дня я нёс в голове фильм о новом человеке, быть как Че, быть как Че…»
Омар Кабесас завершает свои воспоминания словами:
«Там я отдал себе отчет в том, что Сандинистский Фронт формировал своих членов в большой революционной стойкости, в революционном упорстве, в большом чувстве достоинства и боевитости, но что эти принципы не были новыми, не были изобретены СФНО, а что это было историческое наследие, было сокровищем, которое мы там открыли. И это было наибольшим достижением Карлоса Фонсеки, воспринять эту историю, присвоить эту стойкость, эту непреклонность ради
«Я был молодым студентом, который знал Сандино посредством книг, пришел к Сандино через изучение сандинизма, но ещё не достигнув корня, истинного отцовства нашей истории, — продолжает Кабесас. — …Сейчас я чувствую себя сыном сандинизма, чувствуя себя сыном истории, понимая моё собственное прошлое, моё убежище, имею родину…»
Карлос Фонсека отмечал в качестве «одного из дефектов» студенческого революционного движения в Никарагуа его колебание в создании революционной программы, которая «провозгласила без обиняков идеалы великих революционеров в истории: Карла Маркса и Аугусто Сезаря Сандино, Камило Торреса и Эрнесто Че Гевары».
По его убеждению, именно «благородные принципы Карла Маркса» ведут в поиске новой жизни, к национальной независимости, уничтожению иностранного империализма, что являются условиями для построения «нового мира, наполненного счастьем». «Современная история демонстрирует, что марксистские принципы являются компасом наиболее решительных защитников униженных, оскорбляемых, порабощённых человеческих существ».
«Жертва Эрнесто Че Гевары, отождествившего себя с марксистским идеалами, должна была показать, что эпоха конформистов, которые рядятся марксистами, принадлежит прошлому. Марксизм есть уже идеология наиболее яростных защитников латиноамериканского человека. Уже наступил час для того, чтобы мозг никарагуанских революционеров воспринял марксистский идеал пролетарского освобождения». Вместе с тем марксистские убеждения не препятствуют религиозным верованиям, читал Фансека, приводя в качестве примера колумбийского священника–революционера Камило Торреса.
Борьба никарагуанского народа с целью достичь революционной победы, должна принимать в расчет опыт современного национально–освободительного движения, в той части, которая касается руководящего положения «пролетарского класса» в развитии борьбы. «Революционная программа должна скинуть маску с социал–христианской демагогии, которая перед безжалостной борьбой капиталистического класса против пролетарского класса претендует достичь согласия социальных классов. Исторический опыт, постигнутый народами мира ценой героических жертв, учит, что не может быть мира между богатыми и бедными, между миллионерами и трудящимися».
Фонсека буквально процитировал слова Режи Дебре о том, что народные массы без оружия будут разгромлены, также как будет разбито оружие без масс. «Путь победы должен быть параллельным укреплением борьбы масс и борьбы оружия».
В своем обращении к конференции «Tricontinental» (1972) на Кубе Фонсека назвал Сандино «пролетарским партизаном» и провёл линию преемственности между Сандино и Эрнесто Геварой. «Эрнесто Че Гевара, Аугусто Сезар Сандино вчера, обозначают героизмом несомненный партизанский путь, который поведёт народы–жертвы империализма к абсолютному овладению своими собственными судьбами».
Национальное освобождение Никарагуа будет достигнуто посредством вооруженной борьбы, поддержанной народными массами и направляемой наиболее передовыми революционными принципами. В новое время многие народы поднимутся против империализма янки, что бы все вместе в партизанской войне разгромить «армию доллара». «В этой новой битве, молодое никарагуанское поколение, верное завету Аугусто Сезаря Сандино, доказывает своей кровью, что занимает достойное место».
В другом документе 1972 года Фонсека записал: