От смерти к жизни. Как преодолеть страх смерти

Данилова Анна Александровна

Я просил об Алексее и, конечно, о моем друге. Вспоминал и других болящих, молился о них. Потом подал записки на литургию и молебен, зажег свечу и поставил на подсвечник рядом со «Всецарицей». Этим летом мы написали такой же образ для нашей больничной часовни. Вот достроим часовенку, и образ Пресвятой в ней поставим.

Хотелось поговорить с кем-нибудь из отцов, попросить их совета, как быть с просьбой моего друга, но никого не встретил. Время поджимало, нужно было идти, я вновь подошел к иконе, приложился и снова попросил.

Возвращаюсь

той же дорогой и вновь спускаюсь в подземный переход. И вновь никого. Пес все на том же месте, но он уже не спит. Лежит и наблюдает за мной. Я перехватил его взгляд и поразился. На меня смотрела не собака, нет, совсем не собака, а старый мудрый человек. И смотрит он не на меня, а в меня. Да, такой не поведется на корочку хлеба. Разве что на сосиску, но на сосиску и я бы повелся. И вообще, порой мне кажется, что я сам похож на такую же собаку, старую, опытную, и меня тоже нелегко пнуть ногой.

– Понимаешь, друг у меня умирает. Страдает очень и никак не умрет. Вчера у меня смерти просил, но ведь я же не Бог и не решаю, кому и когда уходить. А он верит, что я могу помочь. Вот приезжал к Пречистой, просил молитв.

Я рассказал собаке о последних неделях, о том, как терял друзей одного за одним от одной и той же болезни, как все это время умирал вместе с ними. И еще о том, что очень устал. А пес лежал и внимательно слушал. Я еще подумал, сколько таких историй он выслушивает каждый день здесь, лежа на полу в подземном переходе, у тех, кто в последней надежде идет ко «Всецарице».

Рассказал – и почувствовал облегчение. Спасибо, собака, ты делаешь большое дело.

В здание, где размещается телестудия, я вошел без опоздания и поднялся на лифте на пятый этаж. Наверху меня уже встречали. Милая девушка провела в небольшую комнатку и попросила подождать, а чтобы мне не было скучно, предложила кофе с пирогами. Я ел пирожки и ощущал, как тревога от предстоящих съемок постепенно улетучивается.

Вскоре в комнату вошел человек, с которым мы и должны были вести экранный диалог. Я часто видел его по телевизору, читал его книги, но так вот, вживую, еще не встречался. Он улыбался и очень по-доброму на меня смотрел, и эти глаза мне нравились.

– Как вы находите столицу?

– Замечательно, жизнь бурлит.

– Успели где-нибудь побывать?

– Да, в Новоспасском у «Всецарицы». Друг у меня умирает, страдает очень.

Мы помолчали, и он понимающе вздохнул:

– Сегодня рай наполняется онкологическими больными.

Потом продолжил:

– Батюшка, в нашем предварительном разговоре по телефону, когда я спросил, о чем будет наш диалог, вы сказали, что хотите поговорить о маленьком человеке. Я потом думал над вашими словами. Маленький человек – это жалкий человек?

– Нет, маленький человек совсем не жалок, просто всякий из нас – человек маленький и нуждается в том, чтобы его пожалели. Даже те, кого мы привыкли считать большими, однажды в какой-то момент вновь становятся маленькими, если и нужными, так только своим близким, и тогда они тоже нуждаются в поддержке и сочувствии. Большие люди даже больше, чем маленькие, нуждаются в нашей жалости. Просто об этом они не задумываются.

Когда-то, очень давно, будучи молодым священником, принимал исповедь у одного человека. И чем больше я его слушал, тем больше росло желание взять палку и хорошенько этой палкой его отходить. Время жизни течет, стареешь и понимаешь: людей не надо ни ругать, ни наказывать, их надо жалеть. Сегодня я просто обнял бы его и пожалел. Таково предназначение священника – жалеть людей.

Порой приходит кто-нибудь к покаянию и просит: батюшка, назначь мне епитимию. А я понимаю, не надо его наказывать, он и так уже себя наказал.

Я что-то такое продолжал ему говорить, а потом вдруг посмотрел на моего собеседника и вдруг увидел в его больших восточных глазах слезы. Сегодня я уже видел похожий взгляд в подземном переходе недалеко от станции метро «Пролетарская».

Двое прежде незнакомых мне, собака и человек, сегодня выслушали меня и пожалели. А это совсем немало для такого огромного города.

Вечером выхожу из метро и поднимаюсь в автобус. В салоне еще остаются свободные места, но я не сажусь. Они для тех, кто сегодня целый день работал и сейчас, уставший, без ног возвращается домой. Звонок, беру трубку.

– Батюшка, Алеша умер.

– Когда?

– Только что. Весь день он дремал. Потом слышу – проснулся и зовет. Попросил сесть рядом и взял меня за руку. Говорит: «Я сейчас умру. Пожалуйста, не уходи, побудь со мной».

Я слушаю голос в трубке, и на память приходит моя маленькая Лизавета: «Мама, обними меня».

Уже поздно. Сидим с матушкой за столом и пьем чай. Она интересуется, как прошла встреча.

– Прекрасно, хотя поначалу я волновался – все-таки не каждый день общаешься с таким человеком. Все думал, как ко мне отнесутся.

– А он?

– Ты знаешь, в какой-то момент я посмотрел ему в глаза и увидел слезы.

Матушка понимающе улыбается:

– Ты у меня еще тот артист, кого хочешь разжалобишь.

Когда я вернулся, Лиса уже спала. Я не успел ее поцеловать, а завтра уже ехать домой. Решил встать пораньше и проводить ее в садик, когда еще увидимся. Утром сижу на кухне, жду, когда она встанет. Тишина, все спят, вставать явно никто не собирается. Вдруг вижу дочку:

– Папуль, ты чего не спишь?

– С Лисой хочу попрощаться. Вчера не получилось.

– Мы сегодня решили сделать ей выходной, какая-то она у нас бледненькая. А ты не сиди, поди подремли еще немного. Мы скоро встанем и тебя позовем.

Провожали меня всем семейством, правда, Лиса с Полинкой деда целовать отказались категорически. Зато как они махали мне в окошко:

– Пока, пока, дедушка! Приезжай!

Две мои маленькие принцессы в смешных бумажных коронах от «Бургер кинг».