От судьбы не уйти
Шрифт:
Теряясь в догадках, что бы это значило, он и себе посмотрел в том же направлении, куда недавно так усердно таращилась Авдотья, но только в неведении пожал плечами: в редкой траве двора, как обычно, лениво ковырялись куры, выискивая после дождя мелкую живность и червяков, а из длинного дубового желоба возле колодца, из которого поили домашнюю скотину, спокойно лакал воду прибившийся с утра завшелый котёнок – вот и всё, больше ничего.
Всё ещё недоумевая по поводу чудного поведения знахарки, он проверил, надёжно ли закрыты дверные засовы, после чего
«Странно как-то получается, – припомнил Филипп, как после смерти отца в хозяйстве пропали не только коты и собаки, но даже лошадь с коровой ни с того ни с сего заболели сперва, а после и вовсе дошли. «Хозяин с собою забрал, не серчай», – сказала, как отрезала, мамина давнишняя подруга баба Ликера, и все приняли это, будто так и надо, будто само собою разумеется. «Значит, отец скотину на тот свет забрал, а Настя детям оставила?» – всё ещё сомневался Филипп. Он взглянул на небо, полное звёзд.
– Господи, скажи, кто отмеряет человеческую жизнь? От кого зависит наше настоящее и будущее? Пресвятый Отче, за что – ей было всего двадцать лет?! – ненароком произнёс он вслух, но поняв, что говорит не он, а его уязвленное самолюбие, испуганно огляделся по сторонам.
«Слава Богу!» – вздохнул облегченно, никого не заметив, троекратно перекрестился и лишь тогда неожиданно спохватился, что совершенно забыл о детях, которых, навскидку, не видел, наверное, дня три, если не четыре, с тех самых пор, как Настя тяжко заболела.
От мыслей этих волосы зашевелились у него на голове. Представляя в уме самое страшное и непоправимое, Филипп буквально влетел в дом. Ни на кухне, ни в комнате никого не было. «Может, они на другой, на чистой половине?» – подумал с надеждой, врываясь в обычно запертую часть дома, что через сени находилась. На стук дверей отдыхавшая было сестра Насти удивлённо вскинула голову и приложила палец к губам: в колыбельке смачно причмокивала во сне Прасковья, а рядом с Таней, вольготно разметавшись на перине, спал старший, Павел. У Филиппа от сердца отлегло.
Он с уважением и признательностью взглянул на Татьяну, которая всю неделю, пока лежала в лихорадке Настя, ухаживала за сыном и новорожденной Параской. Сейчас же, после смерти жены, Филя надеялся, что она не откажется и дальше смотреть за детьми.
– Таня, – прошептал как мог тише, – выйди на подворье, разговор будет.
Ожидая Настину сестру, он нервно ходил кругами под окнами, спешно обдумывая, как попросить Татьяну об одолжении, но первые же слова женщины свели на нет все его давешние старания.
– Я всё уже продумала – остаюсь с Прасковьей и Павлушей. Только у меня к тебе особое условие будет: если когда-нибудь вздумаешь в дом жену привести, обязательно заблаговременно скажи – чтобы не мешать никому, я к себе, домой вернусь.
Заслышав это, Филипп кинулся обнимать Татьяну, но та, отстраняясь, сделала шаг назад, выставив перед собой прямую, как палка, руку:
– Твои дети мне племянники, стараюсь не ради тебя, так что не надо благодарности, всё это лишняя суета.
И даже за это Филя был ей признателен, ведь знал, что без сторонней поддержки и помощи ему не обойтись, а большего ему ничего и не надо было. Размышляя о странных превратностях судьбы, он ещё долго бродил по двору, вспоминая прожитое и строя планы на будущее. Спать лёг почти на рассвете.
Проснулся он поздно, будто с похмелья, с тяжёлой головой. В доме дразняще пахло свежей выпечкой. «Неужто Татьяна ещё и хлеба напекла? Подумать только, когда она успевает всё», – повёл носом, принюхиваясь и открывая глаза. На лавке возле выскобленного добела обеденного стола сидел Яков.
– Наконец, а то я уже начал беспокоиться.
– Откуда хлеб? Тоже Татьяна?
– Да нет, матушка её с человеком прислала, – буднично ответил тот. – Я к тебе по хозяйству зашёл – нам бы на недельку-другую ещё двоих помощников нанять, а лучше всех троих, зима скоро, а урожай до сих пор в поле. Да и с товаром нужно разобраться, чтобы без промедления по первому морозу отправить. Упустили мы момент, а по бездорожью не спровадить, теперича к Рождеству бы поспеть.
Яков продолжал ещё что-то бубнить, а Филипп, не особо прислушиваясь к его разговору, налил из крынки полную кружку до краев ещё тёплого, недавно принесённого из коровника пахучего молока, с удовольствием отломил большой ломоть от свежего каравая и предложил ему:
– Будешь?
Следующие несколько минут, отложив на время незаконченные дела, оба молча жевали. Каждый из них понимал свою ответственность за дом: Филипп – по праву рождения, а Яша – по необходимости, ввиду сложившихся обстоятельств.
Вскоре после появления Якова в семье по околице слухи поползли, что в соседнем уезде погибла молодая хозяйка имения. Поговаривали, мол, законный супруг погибшей – хозяин усадьбы, приехав из Варшавы, где находился на государственной службе, застал жену не одну – в объятьях управляющего. Недолго думая он порешил на месте обоих, правда, и сам их пережил всего немного – пару недель спустя ночью катался с друзьями на лошадях в окрестностях имения, упал на ходу со скакуна, ударился о землю головой и помер сразу, не приходя в сознание.
Доподлинно неизвестно, что стало причиной его падения, то ли душевные страдания по случаю измены жены, то ли безудержные кутежи, в которые вскоре превратились поминки, но случилось то, что случилось – мертвецки пьяный наездник не смог удержаться в седле, когда конь его внезапно оступился и понёс, испугавшись кого-то в темноте. Скоропостижную смерть засвидетельствовали друзья погибшего и доктор, по счастливому совпадению оказавшийся дальним родственником новопреставленного владельца родового гнезда. Этот человек любезно согласился временно принять в поместье дела после рокового стечения обстоятельств.