От всего сердца
Шрифт:
— Ты привел меня в свой дом.
— Я понял, что ты — женщина.
— Ты позволил мне взять Пандору.
— Я заметил, что она тебе нравится, и решил таким образом завоевать твое расположение.
— Ты отправил Майка охранять меня.
— К этому времени я твердо вознамерился затащить тебя в постель.
— Ты велел ухаживать за ним и купил ему билет на судно.
— Я отослал Майка, потому что он начал на тебя заглядываться. Я ревновал.
— Ну а Нат?
— Разве ты осталась бы со мной, выгони я его на улицу? — Грей потянул Беркли к себе. — Пойми,
— А Айвори Дюпре?
— При чем здесь Айвори?
— Вскоре после того, как ты узнал о том, что Хэнк Брок изнасиловал ее, его избили.
— Уж не думаешь ли ты, будто я взялся за это дело из возвышенных побуждений? Отстаивать справедливость — дело правосудия, Беркли. Но, как и люди из комитета Сэма Брэннана, я презираю методы, к которым прибегают законники. Моя выходка была чистым донкихотством, причем довольно рискованным и совершенно противозаконным. И все же, случись что-нибудь подобное еще раз, я поступил бы точно так же.
Беркли поднесла ладонь Грея к своим губам и поцеловала.
— Я понимаю тебя.
Грей взял со стола карты и снял колоду. Сверху лежал туз пик. Он вновь снял колоду, показав червовый туз. В третий раз появился бубновый. Он снял колоду в четвертый раз, но туз треф куда-то запропастился, и Грей вынул его из-за уха Ната.
От изумления мальчик открыл рот.
— Я хочу научиться этому фокусу, мистер Джейнуэй!
Грей украдкой посмотрел на Беркли. Она раскладывала перед Натом учебные пособия. Его ждала грифельная доска, карта Европы и «Рип Ван Винкль» Вашингтона Ирвинга.
— Как-нибудь в другой раз, — сказал Грей, пряча карты в карман. — Первым делом уроки.
Трудно было не посочувствовать, видя разочарование мальчика. Единственное, чем мог помочь ему Грей — это чуть оттянуть начало занятий.
— Что еще ты можешь рассказать о тех людях? — спросил он. — Ты уверен, что запомнил все?
Нат, нахмурив светлые брови, напустил на себя сосредоточенный вид.
— Надо хорошенько поразмыслить. Ради этого можно и уроки отменить, — серьезным тоном заявил он. — Трудно ждать от человека, что он запомнит названия столиц стран, где не бывал и куда вряд ли поедет.
Беркли посмотрела на Грея:
— Пожалуй, хватит расспросов. Я уже убедилась, что люди, которые ищут серьгу, не Торны.
— Я тоже, — признался Грей. — Но Нат не так подробно описал этих людей, чтобы можно было их опознать.
— Это ему не под силу. Он слишком молод, чтобы определить их возраст. Ты сам слышал, как он утверждает, будто тебе сорок один год. А Сэму, который на четверть века старше тебя, Нат дал сорок два.
Грей взял грифельную доску и подал ее мальчику.
— Сложи тридцать и двадцать пять, — велел он. — Получишь возраст Сэма. — Посмотрев на приунывшего Ната, он усмехнулся:
— С тобой все ясно. — Грей заметил, что Беркли удивленно смотрит на него. — Что случилось? Что я такого сделал?
— Ты знаешь свой возраст, — ответила она. — Откуда? Или ты назвал его наугад?
Грей откинулся на спинку
— Нет, не наугад. Мне тридцать лет. Я родился одиннадцатого мая 1820 года.
— Сэму пятьдесят пять лет, — вмешался Нат, показывая цифры, начертанные на доске. Но Беркли и Грей лишь безразлично кивнули, и он начал проверять свои выкладки.
— Грей, — тихо проговорила Беркли. — Ты что-то помнишь. — Поднявшись, она прикоснулась к виску Грея кончиками пальцев и внимательно вгляделась в его лицо. — Как ты себя чувствуешь? Голова не болит?
Нат положил доску на стол.
— Зато у меня болит, — сообщил он, с надеждой переводя взгляд с Беркли на Грея.
Ему удалось привлечь к себе внимание Беркли, но ненадолго.
— Уроки отменяются, Нат. Иди к Сэму, пусть даст тебе работу.
— Слушаюсь, мадам! — радостно воскликнул мальчик и с такой прытью вылетел из-за стола, что опрокинул кресло.
Беркли забралась Грею на колени, едва они остались одни.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
Грей кивнул.
— Как это случилось? Откуда я узнал день своего рождения?
Беркли беспомощно пожала плечами, жалея о том, что не может привести убедительного объяснения случившемуся. Сумей она что-нибудь придумать, им обоим стало бы легче. Ее охватил страх. Что, если Грей вспомнит свое прошлое ценой забвения настоящего? Что, если он забудет последние пять лет своей жизни? Беркли со стыдом призналась себе, что больше всего боится, как бы Грей не забыл ее.
— Пожалуй, тебе не следует подстегивать свою память, — сказала она. — До сих пор из этого не получалось ничего хорошего.
— Ты права. Не вижу смысла торопить события. Глядишь, лет через пять я вдобавок к дате своего рождения припомню еще какую-нибудь мелочь.
— Это не мелочь, — возразила Беркли. — Если бы ты вспомнил кличку лошади, на которой впервые проехал верхом, или имя первой девушки, которую поцеловал, — вот это была бы мелочь.
Грей ответил, даже не успев разобраться в том, что хочет сказать:
— Барбара О'Дара.
— Что?
— Пони звали Барбара О'Дара. Кажется, мне было тогда четыре года. Во всяком случае, не больше пяти. Кто-то подсадил меня в седло и провел пони по паддоку, а потом мы проехали через сад до самого дома. — Мысленное видение внезапно исчезло. Грей не успел вспомнить, кто вел лошадь, что было вокруг и как выглядел дом. Но он почувствовал, что все это происходило в день его рождения. В этом не было сомнений.
Грей встряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Взгляд его серо-голубых глаз вновь стал жестким и цепким.
— А твоя девушка? — спросила Беркли. — Та, с которой ты обменялся первым поцелуем.
— Моя мать, — лукаво ответил Грей, не замечая боли, которая вновь пронзила его голову.
— Я о другом.
— Не помню.
Беркли почувствовала, как сжимаются его пальцы, лежащие на ее талии.
— Опять заболела голова?
Грей кивнул.
— Не беда, пройдет. — Беркли хотела подняться с его колен, но он не выпустил ее. — Сиди. Расскажи, что ты собираешься написать Торнам.