От Я до А
Шрифт:
Пионерлагерь
Первый класс я закончил на отлично и хорошо, и в табели успеваемости за год горделиво красовались пятерки и четверки. Видимо, для того, чтобы я не сильно этим возгордился, родители отправили меня на исправительный отдых в пионерский лагерь с дивным около железнодорожным названием «Гудок». Мне в жизни не так много выпадает везения, но в этот раз опять повезло. В лагерь мы отправлялись слетанной по детсаду троицей – я, Киса и Леха Громкосвистов. На сборном пункте всего этого разношерстного веселого юного народа около Дома культуры железнодорожников нас троих записали в, как сейчас помню, пятнадцатый отряд.
– Ну, вам там
Меня немного покоробили эти туманные перспективы защищаться от кого-то. Но ведь никогда не знаешь ничего наперед.
Повсюду было много народа – детей и родителей, много шума, смеха и суеты. Дети тащили на себе свои вещи, упакованные в сумки и рюкзаки. Я среди всего этого выглядел весьма экстравагантно со своим чемоданчиком. Воспитатели и вожатые быстро сбили толпу поотрядно и парами погнали на вокзал. Оживленная и уже почти организованная толпа весело двинулась.
На вокзале нас загрузили в специально выделенную для этих целей электричку, и она помчала нас в райское будущее коллективного социалистического быта в поселок Кукуштан. В вагоне наша несвятая троица познакомилась с мальчиком по имени Денис, который увлекся нашими дружными и громкими шутками и тут же примкнул к компашке.
Жизнь в пионерлагере четко делилась на две неравнозначные составляющие. Детей постоянно строили на пионерских линейках, заставляли участвовать в общественной жизни, показывать себя отличниками боевой и политической подготовки, придумывать и реализовывать всякую краснознаменную и краснозвездную чушь. Все это очень мешало полноценному отдыху вдали от опеки родителей и иных прочих родственников, потому что занимало огромную часть времени.
Вторая же сторона лагерной медальки была куда увлекательней и сулила больше удовольствий. Помимо различных организованных игр вроде «Пятнадцати записок» игры и приключения мы организовывали себе сами. Наш отряд поселили в одном из двух каменных корпусов лагеря, на втором этаже. Помимо нас четверых в нашу пятиместную палату угодил парень, имени которого моя память не сохранила, но прозвище Обезьянка прилипло к нему сразу и прочно. Ибо мордочкой, ужимками и повадками он очень сильно походил на представителя племени приматов. Обезьянка был самый заводной и смешливый в нашей компашке, во всей этой своей нелепости, прыжках и забавах. Постоянно пытался нас как-то разыграть, одурачить, развеселить, привнести нечто интересное, новое и неординарное. Естественно, из-за него наша палата огребала больше всего остального отряда.
В первую же ночь наша неугомонная банда оказалась перемазанной зубной пастой. Девочки из какой-то соседней палаты отважились на ночной рейд и буквально исполосовали нас под тигров-альбиносов. Я проснулся утром, и лицо сводило и стягивало засохшей коркой этой сраной пасты. Было очень неприятно, дискомфортно и дьявольски обидно. Хотелось жестоко ответить кому-нибудь. Понятно было, что это девочки, только вот девочек-то вроде как бить нельзя. Но так хотелось им врезать. Изгаженное пастой братство торжественными криками поклялось отомстить. Справедливости ради стоит сказать, что клятва так никогда и не была воплощена в жизнь. Каждую ночь мы банально и слабовольно просыпали, измученные дневными впечатлениями и переживаниями.
Любые коллективные перемещения и телодвижения на территории лагеря проходили строем, с песнями, плясками, речовками и другими забавными фигнюшками. Таким макаром мы ходили на пионерско-коммунистические мероприятия, в клуб и в столовую. При входе в столовую каждому отряду полагалось во всю многоголосую мощь легких проорать речовку-приветствие:
– Всем-всем, добрый день! Всем-всем, приятного аппетита!
Пацаны не были бы пацанами, если бы слегка не подрихтовали данный лозунг. В переделанном виде он звучал так:
– Всем-всем, добрый день! Всем-всем, приятно подавиться!
И мы каждый раз с упоением желали этого безликим «всем-всем».
Кормили нас до отвала, а порой даже и до сблева, потому что детская кормежка в пионерлагерях была подчинена плану. Как и все в великом советском государстве. И по плану, который поставили «Гудку», нужно было, чтобы определенный процент детей увеличил свой вес к концу смены. Но не всегда это получалось, потому что дети есть дети. И они постоянно двигаются, бегают, смеются, шалят, кувыркаются и кривляются. В общем, тратят массу своей детской энергии на то, чтобы никакие планы взрослых не стали помехой их отдыху.
Зато работники столовой вне всяких планов благополучно набирали веса. Да и действительно, где и когда увидишь работников государственного общепита худыми заморышами. Свои кишки они никогда не обделят вниманием.
По субботам проходили родительские дни. Предки и другие прочие родственники октябрят и пионеров наезжали батыевскими ордами и заполоняли все пространство лагеря, шарахаясь по всей территории броуновским движением. Ко мне за всю смену один лишь раз приехал отец, и то не в родительский день, привез гостинцев на рабочей машине. Приехал он не один, но тогда я еще не осознал и не понял, кто именно с ним рядом сидел. Увидел просто, что какая-то женщина в очках. О том, кто это была, я узнал только спустя несколько лет. Это была его многолетняя подруга, любовница и мать моего второго кровного брата Федора – Анна.
Я не знаю с какой целью батя привез ее, либо показать меня, либо просто катал ее по городу и его окрестностям, крутил любовь, роман, и заехал попутно ко мне в лагерь. Нас друг другу он не представлял, а я не интересовался, кто это. Тем более, что там вполне могла сидеть и обычная пассажирка, которую отец вез по своей работе.
В последний день в лагере проводился так называемый День костра. Посреди лагерного футбольного поля складывалась огромная, в пару этажей, груда дров, и запаливался исполинский костер. А пионеры, и октябрята, то есть все дети лагеря вместе с воспитателями, вожатыми и другим приблудным народом бродили по полю и играли в игру на поцелуи «Пух, мех или перо». Девочки и мальчики, взявшись за руки, собирались цепочками и бегали, вылавливая одиночек или меньшие по составу группки противоположного пола, окружали их и задавали сакраментальный вопрос:
– Пух, мех или перо!?
«Пух» означало: целуй двух, «мех»: целуй всех, «перо»: целуй одного. Один раз такой цепочке удалось поймать и праздно шатающегося меня. Поняв, что попал, я выбрал меньшее из зол, отыскал глазами в зловеще сжимающемся круге самую симпатичную юную самочку и с криком «Перо!» ринулся к ней. Как потом оказалось, девица была вовсе не из этой компании, а просто прибилась откуда-то и таращилась на меня, предвкушая жестокую эротическую расправу. Честно говоря, мне было пофиг, я прорвал цепь, неуклюже чмокнул ее куда-то в район щечки и помчался на свободу, оставив ошарашенных девчонок позади. А больше всех, конечно, обалдела та самая, чмокнутая.