От заката до рассвета. Рассказы и повести
Шрифт:
Примерно через полтора часа артподготовка закончилась, и был отдан приказ пустить газ. Уже стало светать. За какие-то десять минут плотное тёмно-зелёное облако едкого, смертельного газа подобралось к передовым позициям русских. Длиной во весь фронт и высотой метров двенадцать, оно неотвратимо двигалось, застилая перед собой всё видимое пространство. Первые лучи утреннего солнца, встававшего из-за горизонта со стороны немецких позиций, освещали его на фоне ещё не посветлевшего неба. И картина происходящего от этого была ещё более зловещая! Когда граница ядовитого облака
Котлинский так и не смог заснуть. Дурные предчувствия не покидали его, не давая покоя. Он скомкал пустую пачку из-под папирос и отбросил её в сторону. Открыв новую, подпоручик взял папиросу и вышел из блиндажа на свежий воздух. Закурив, посмотрел на ясное ночное небо, утыканное яркими звёздами. Такая красота вокруг! Тишь, которую нарушают только стрекот сверчков на лугу за бруствером окопа да всплески от щуки, гоняющей молодь на реке. Как будто и нет вокруг войны. Такая малость, а на душе восторг! Ведь это беречь надо, а не уничтожать.
Котлинский, затушив недокуренную папиросу, закрыл на секунду глаза и вдохнул полной грудью этот ночной прохладный воздух, пропитанный сочными запахами травы и утренней свежести. «Как в деревне у родителей побывал», – улыбнулся он.
Эйфорию подпоручика нарушили быстро приближавшиеся шаги. Он открыл глаза и увидел запыхавшегося солдата своего взвода.
– Разрешите доложить, Ваше благородие? – выпалил он, вытянувшись в струнку.
Котлинский мотнул головой.
– Какие-то шевеления в окопах у немчуры происходят. Вроде как всё спокойно, но огоньки от папирос в окопах слишком часто мигают и во многих местах. Похоже, они в боевой готовности там. Хотя…
– Никаких «хотя»! Бережёного Бог бережёт. Пусть взводные солдат будят. Но только без шума.
Котлинский хотел побежать к связистам, чтобы доложить о подозрениях командованию в форт № 1. Но не успел. Всего через пару минут со стороны немецких войск был открыт шквальный артиллеристский огонь. Он успел лишь прыгнуть в окоп, где находились его солдаты. Сколько времени вёлся огонь, подпоручик определить не мог. Казалось, прошла целая вечность. Огонь прекратился так же внезапно, как и начался.
Котлинский приподнялся с земли. В ушах звенело от разрывов снарядов. Голова гудела. Он осмотрелся по сторонам. Всё было в дыму и огне. Разбросанные тела вокруг мест прямого попадания в окоп, стоны раненых создавали гнетущее впечатление. Среди солдат, помогавших раненым выбираться из-под завалов ближайшего блиндажа, Котлинский увидел ефрейтора Скорнякова и жестом подозвал его к себе.
– Ефрейтор, – скомандовал он, – знаешь, где связисты располагаются?
– Так точно, Ваше благородие!
– Бегом туда и обратно. Скажи, я послал. Узнай, есть ли какие сведения или распоряжения из штаба. И посмотри по пути, сколько солдат от роты осталось. Действуй.
А сам подпоручик направился вдоль окопа в сторону блиндажа, где находились Мария и остальные медики. Но он не успел сделать и десяти шагов, как наткнулся на неё, сидевшую на корточках и с ужасом смотревшую на солдата, которому осколками снаряда оторвало обе ноги. Солдат был уже мёртв, но Мария, как загипнотизированная, не могла оторвать от него взгляд и, схватившись двумя руками за рукав шинели, причитала:
– Держись, миленький! Сейчас придёт доктор и поможет! Ты только не умирай! Пожалуйста!
Котлинский бросился к ней и крепко обнял. Мария зарыдала. Плечи её тряслись. Подпоручик ещё крепче прижал её к себе, пытаясь успокоить. Это помогло. Мария прекратила рыдать и посмотрела в глаза любимого:
– Как это?.. Зачем?.. – изредка продолжая всхлипывать, спросила она.
Но ответа не последовало. Потому что ответа на такой вопрос не было. И тут Котлинский заметил во взгляде Марии, направленном куда-то за его спину, ужас, сменивший страх. Он оглянулся. Волна тумана зеленоватого цвета, затмившая собой весь горизонт со стороны немецких позиций, неумолимо надвигалась на них. «Вот к чему готовились немцы! – промелькнуло в голове подпоручика. – Газовая атака, как под Ипром». Он читал про это в газете.
– Немцы пустили отравляющие газы! – заорал Котлинский, насколько позволял ему голос. – Рвите одежду, делайте повязки на рот! На землю не ложитесь, по возможности в укрытия!
Сам же сорвал с Марии белый медицинский фартук и, разорвав его на лоскуты, сделал ей и себе повязки на лицо. Затем, подхватив её на руки, бросился вдоль окопа к своему блиндажу. Но шансов спастись практически не было. Ни у кого. Смертельное облако, убивающее всё живое на своём пути, разрастаясь в стороны, накрыло передовые позиции русских войск и понеслось вглубь.
Котлинский с Марией успели спрятаться в блиндаже с несколькими солдатами, но это им слабо помогло. Ядовитая смесь брома с хлором струйками, напоминавшими змей, просачивалась сквозь маленькие щёлочки и, извиваясь, сливалась в единый клубок, медленно, но методично заполняя всё пространство блиндажа. И спасения от этого не было. Маски, сделанные из тряпок, подвернувшихся под руку, особо не спасали. Яд попадал в лёгкие, медленно разлагая их и принося людям мучительные боли. Стены блиндажа сотрясались от кашля находившихся в нём людей. Тут дверь в блиндаж распахнулась, и в неё буквально ввалился ефрейтор Скорняков. Он сорвал с лица окровавленную маску и, сплюнув на пол кровавые сгустки, устало доложил:
– Приказ из штаба: старшему по званию офицеру, оставшемуся в живых, взять на себя командование остатками полка и пойти в контрнаступление. В шесть двадцать наша артиллерия из всех оставшихся орудий откроет огонь по передовым позициям немцев.
Ефрейтор снова зашёлся в диком кашле, а затем продолжил:
– Только там, в штабе, не ведают, сколько нас осталось. До других рот мне добраться сил не хватило бы. От нашей тринадцатой наберётся меньше сотни солдат. Все, кто находился на открытом воздухе, погибли, остальные еле живы.