От Земли к Андромеде
Шрифт:
Воронцова спала плохо, но не потому, что задумывалась над способностями Вероники. Здесь для нее все было ясно - причуды богачей неисповедимы. Надавила на Ларионова, как хозяйка "Медцентра", ему как раз предстояла операция, вот он и согласился. Бог с ней, с Вероникой, Екатерина тоже была не девочкой и умела играть в сложные игры. Она подпишет, но другие члены комиссии этого не сделают. Ларионов - за, она - за, а лицензии нет, пусть дует потом на воду. Ее волновало совсем другое - только стала налаживаться жизнь... Степаныч ей нравился, а он почему-то стал за Ковалевых горой. Придется поддакивать и соглашаться, но так хочется чистоты отношений. Она уснула под утро, так и не разобравшись в себе, не выработав определенного плана.
Ларионов приехал в "Медцентр" сам - Воронцова этого не ожидала. Причем он пригласил к ней и других членов комиссии. Екатерина решила не начинать сама разговор, спросила лишь о здоровье.
– Спасибо, Екатерина Васильевна, все хорошо. Благодарю членов комиссии, что согласились приехать сюда. Почему я решил и попросил вас собраться именно здесь? По нескольким причинам. Во-первых, на аттестации вчера была хозяйка "Медцентра" Ковалева Вероника Андреевна, во-вторых - самому обследоваться и отменить операцию, которую мне должны были здесь проводить через неделю. В-третьих, чтобы сами во всем убедились. Но все по порядку...
– Леонид Кузьмич, - перебил его кандидат медицинских наук Борзов, - мы вам абсолютно доверяем, тем более, что это хозяйка клиники. Подписываем без вопросов и начинайте обследование - свое здоровье важнее.
– Господа, я бы попросил все-таки выслушать меня и не задавать вопросов. Я уложусь в пять минут, потом спрашивайте о чем угодно. Так вот, не дословно, но по существу и тезисно доложу вам результаты аттестации. Я пожалел о том, что вы не присутствуйте, это было что-то невероятное, но очевидное. Отброшу излишний спор между нами, то есть между мной и Ковалевой, у которой нет медицинского образования. Отброшу мои начальные недоумения и даже возмущения. Когда все закончилось, я оказался в восторженном шоке, а Юрий Филиппович Лавров, заведующий отделением, который тоже присутствовал на аттестации, был просто в ауте. Извините, к делу, - собрался Ларионов, - у Лаврова находился больной с двусторонним воспалением легких. Классическая картина, температура под сорок. Заходим к нему в палату, Ковалева присаживается к нему на кровать, сказала несколько слов и встала. Меряем температуру - норма, слушаю больного - дыхание везикулярное, ни каких хрипов, снимок показывает чистое легкое без затемнений, берем кровь на анализы - никакого лейкоцитоза. СОЭ и вся формула в абсолютной норме. Ничего не понимаю - куда делись все стадии болезни, пациент здоров, как бык. Вернулись ко мне в кабинет, эта Ковалева на меня смотрит и говорит, что у вас, профессор, сложный порок митрального клапана, но я уже все исправила. Камешки у вас в желчном пузыре, но они уже растворились. Простата, возраст, но тоже уже все в порядке. Потом поворачивается к Лаврову и ему - травма колена, менисков нет, но они уже выросли, можете поприседать. Он по лестнице с трудом поднимался, а тут на одной ноге стал приседать. Я ждать не стал и на ЭКГ - на кардиограмме здоровое сердце. Знаю, что в желчном пузыре у меня не камни, а булыжники были, но УЗИ их не обнаружило. Я не понимаю, как она это делает, как ставит диагноз, как лечит? На вопрос ответила, что это медицина будущего, я не пойму. И я действительно ни черта не понимаю. Екатерина Васильевна прекрасно знает, что у меня был сложный порок сердца, но куда он делся за одну минуту? Господа, это невероятно, но это чудо, это факты, это... слов нет. Вы знаете, что мне эта Ковалева сказала, вернее попросила? Смысл в следующем - не болтать лишнего, никто не поверит, а в дурку угодить запросто смогу. Как вам сия аттестация, господа?
– Не поверить в сказанное вами я не могу, Леонид Кузьмич, но и поверить в невероятное сложно. Лицензию мы Ковалевой дадим, но пусть сначала нас тоже обследует, у каждого свои болячки имеются, - предложил Борзов.
– Это будет не правильно, коллеги, - возразила Воронцова, - мы сами отказались идти на аттестацию, передоверив ее уважаемому Леониду Кузьмичу. Но не расстраивайтесь, я организую прием.
– Да-а, после лицензии она такую цену задерет, что мама не горюй, - снова возразил Борзов.
– Нет, этого как раз не будет, - ответил профессор, - я задавал подобный вопрос, она женщина богатая и цену назвала символичную - сто рублей за прием. Члены комиссии подписали необходимые документы и ушли. Ларионов остался переговорить с Воронцовой и еще раз обследоваться. Повторное ЭКГ не выявило нарушений в работе сердца, митральный клапан работал, словно часы.
– Вчера Ковалевы ко мне домой приходили, - с горечью произнесла Воронцова, - я несправедливо высказалась резко, не знала, что она может такое. Мой муж сказал, что Ковалев инопланетянин, а, значит, его жена землянкой быть не может. Шутка, конечно, но шутки в ней мало. Сегодня пойдем извиняться. Но как бы то ни было - куда мог исчезнуть митральный порок сердца? Стеноз и недостаточность терапевтическому лечению кардинально не поддаются. Не понимаю...
– А я понимаю?.. Правильно она просила - лучше об этом лишнего не говорить. Передадите ей лицензию, Екатерина Васильевна? И поблагодарите еще раз от моего имени.
* * *
Кудасов Сергей Валентинович, министр обороны, задремал в собственном кабинете. Решил подумать, устроившись поудобнее в кресле, но напряженная работа и усталость сморили его. Очнулся он быстро, открыл глаза. Приснится же такое... Какой-то мужик пришел к нему, объяснил, что к министру просто так на прием не попасть и по телефону не позвонить, а очень надо - он изобрел новый металл с удивительными свойствами, который станет самым востребованным и секретным в оборонной промышленности. Приходится являться во сне...
Генерал армии мотнул головой, словно стряхивая наваждение, пододвинулся на кресле поближе к столу и чуть не вскрикнул - на столе лежал лист металла и записка: "Сон и явь часто переплетаются, я действительно приходил во сне, но образец нового металла оставил наяву. Его необходимо исследовать на состав и прочность - быстро поймете, что он нужен армии, как воздух, а я загляну к вам позже".
Министр вызвал адъютанта:
– Я задремал ненадолго, но чувствую, что кто-то заходил ко мне, кто?
– Товарищ министр обороны, к вам никто не входил в течение часа. Последний раз я заглядывал, когда вы попросили не беспокоить.
Министр хмыкнул, хотел потрясти листом железа перед адъютантом и запиской, но не стал этого делать, решил, что могут не так понять. Он и сам ничего не понимал. Оставшись один, взял лист в руки - необычно легкий металл слегка голубоватого цвета, попытался его согнуть: не получалось. Странно, подумал министр, лист очень тонкий и невесомый. Он прислонил его к стене под углом в сорок пять градусов и попытался согнуть ногой - ничего не получилось, лист не реагировал ни малейшим изгибом. Министр хмыкнул еще раз и решил все-таки отдать железо в спецлабораторию, приказал проверить на состав и прочность. Закрутился за делами, но адъютант напомнил ему через неделю:
– Товарищ министр, звонит начальник спецлаборатории, просится на личный прием по очень важному делу, тему не объясняет, говорит, что вы в курсе.
– Где он?
– Внизу, на входе.
– Пригласите и там с ним должен некий образец быть.
– Так точно, товарищ министр обороны, принес металлическую пластину, ее изъяли.
– С этой пластиной и пригласите, - приказал министр.
Начальник спецлаборатории сел в указанное кресло, доложил, снова встав:
– Товарищ министр обороны...
– Сидите и без беллетристики, какие выводы?
– Товарищ министр обороны, состав металла установить не удалось, он не поддается спектральному анализу и другим методам исследования, рентгено-флуоресцентный спектроскоп ничего не показывает. Радиоактивное излучение металл не пропускает совсем, в этом плане тоненький лист работает лучше метровой толщины свинца. Физическому, химическому и механическому воздействию образец тоже не поддается, алмазные пилы и сверла не оставляют на нем даже царапин, бронебойный снаряд его не пробивает и не оставляет следов после прямого попадания, на температурное воздействие не реагирует. Мы не могли его расплавить в доменной печи, товарищ министр, этот лист неземного происхождения.