От животного – к Человеку. Ведение в эволюционную этику
Шрифт:
Физиогенез и теогенез (происхождение богов) в дальнейшем были обязаны своим продолжением различным бракам между титанами – братьями и сестрами. Так, от Гиппериона и Тейи родились солнце (Гелиос), луна (Силена), заря (Эос, или Аврора), от Астрея и Эос – звёзды и ветры (Борей – северный, Нот – южный, Зефир – западный и Эвр – восточный), от Океана и Федиты – реки и морские богини Океаниды.
Генетический аспект мифологической картины мира у греков, главным образом был направлен на физиогенез. Менее всего у них оказался представлен биогенез. На него намекают лишь те персонажи греческой мифологии, которых можно назвать полулюдьми-полуживотными. Это кентавры (полулюди-полулошади), сатиры (полулюди-полукозлы) и т. п. Очевидно, в этих персонажах можно усмотреть
В древнегреческой мифологии биогенез представлен слабо, как и психогенез. Мы находим в ней лишь некоторые намеки на них. Так, с мифологическим биогенезом в ней связаны в какой-то мере богини Гея, Деметра и Артемида. От них во многом зависело плодородие земли, без которого не могут развиваться ни растения, ни животные, ни люди. В свою очередь с психогенезом связаны такие боги, как Мнемосина (богиня памяти), Гипнос (бог сна), Метис (богиня разума) и др. С ними связаны боги чувств – Деймос (бог ужаса), Фобос (бог страха) и т. п. В большей мере, чем биогенез и психогенез, у древних греков в их мифологии выписан культурогенез, хотя и он не отличается особой отчётливостью.
Происхождение культуры (а следовательно, и самих людей) у греков в их мифологии во много выглядит как дар божий: один бог научил людей тому-то, другой – тому-то и т. д. Но в силу полифункциональности многих богов, в конечном счёте, трудно воссоздать картину культурогенеза в греческой мифологии с достаточной отчётливостью. Самым ясным культурогеническим героем этой мифологии стал Прометей. Он создал людей из воды и земли. Более того, он сделал то, что и делает человека человеком: он дал ему культуру. Он стал богом культурогенеза. Свет от священного огня, который Прометей принёс людям, – это свет их культурной эволюции.
Антропоцентрична и библейская картина мира. Библейский творец мира – Яхве (Иегова) – похож на человека, которого он и создал по своему образу и подобию. Но здесь мы обнаруживаем и своеобразие библейского унигенеза. По «Библии», «в начале было слово» – слово Творца, за которым следовала реалия, которую оно обозначает. За словами, обозначающими на иврите «свет», «небо», «море», «сушу» и др., которые Яхве произносил в течение шести дней своего творения мира, появились свет, небо (твердь), море, суша и т. д. О том, что слово в библейском унигенезе предшествует реалии, свидетельствуют не только известные слова, с которых начинается «Евангелие» от Иоанна («В начале было слово…»), но и «Шестоднев». Но полной ясности здесь нет. С одной стороны, за словами Яхве появляются реалии, которые их обозначают, а с другой стороны, мы видим и противоположную последовательность: реалия – слово. Вот как это выглядит, например, со словами, обозначающими землю и море: «И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так. И назвал Бог сушу землёю, а собрание вод назвал морями..» (Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового завета. М., 1991. С. 5). Сначала – создал, а потом – назвал. Как бы то ни было, но библейский мир был создан не из мифического сверхчеловека, а стал творением Яхве. Между тем и библейский унигенез антропоцентричен, поскольку человекоподобен его творец.
Между библейским унигенезом и научным – дистанция огромного размера. Её сознают как богословы, так и учёные. К союзу же религии с наукой призывают, как правило, люди, далёкие как от богословия, так и от науки. Но при этом между библейским унигенезом и научным нельзя не увидеть и сходства: библейский унигенез в целом соответствует реальному ходу эволюции – от физиогенеза к культурогенезу. Человек в нём – заключительное творение Бога, но он и в научном унигенезе – венец природы.
Христианство – продолжение иудаизма, поскольку христианский Бог – сын иудейского Бога. При этом христиане признают как Бога-отца, так и Бога-сына, тогда как иудеи – только первого. Вот почему христиане почитают обе части «Библии» – как «Новый завет», так и «Ветхий завет», а иудеи – только «Ветхий завет». Строго говоря, иудаизм – монотеистическая религия, а христианство – битеистическая. Однако на первом месте у христиан – Иисус Христос, а не Иегова.
В борьбе с религией пострадало множество людей. Ярчайший пример – Джордано Бруно Ноланец (1548 – 1600).
О Д. Бруно написана прекрасная книга. Её автор – А. Э. Штекли. Вот как образно он описывает ситуацию выбора жизненного пути, в которой оказался юный Бруно: «Перед ним, как перед Парисом, три богини. Каждая прекрасна по-своему… Выбрать надо одну. Геру предпочтёт тот кто жаждет богатства и власти. Афину – тот, кто ценит познание и мудрость. Афродиту – кто больше всего на свете любит красоту и безмятежное наслаждение жизнью. Кому вручить золотое яблоко? Филиппо (светское имя Джордано. – В. П.) выбирает Афину. Он не боится её суровости и не ждёт лёгкой судьбы. Мудрость даётся человеку куда труднее, чем богатства и наслаждения» (Штекли А. Э. Джордано Бруно. М.: Молодая гвардия, 1964. С. 15). А на 17-й странице читаем: «Выбор он сделал. Выше всего на свете он ценит знания. Служить он будет науке».
Д. Бруно увидел смысл своей жизни в науке. Но почему в семнадцатилетнем возрасте (15 июня 1565 г.) он стал послушником, а через год монахом доминиканского монастыря в Неаполе? Таким было время. Чтобы стать учёным, молодым людям в это время всё ещё нередко приходилось облачаться в монашескую рясу. Отсюда не следует, что Д. Бруно горел желанием служить Богу. У А. Э. Штекли читаем: «Юноша носит доминиканскую сутану, но сердце его не принадлежит богу. Светские книги он читает куда с большей страстью, чем сочинения отцов церкви» (там же. С. 21).
Поиск смысла жизни дался Д. Бруно нелегко. Его одолевали мучительные сомнения в познаваемости мира, в способности человека постигать истину. Выручила история науки. Прекрасно эту ситуацию описал А. Э. Штекли: «Мысль человеческая, словно по лестнице, поднимается всё выше и выше в познании истины. Людям открываются всё новые и новые горизонты. А раз это так, то их стремления не направны! Вот в чём главная цель, красота и смысл жизни – в познании истины, в борьбе за её торжество! Джордано переживал необыкновенный подъём… Если в нём загорелся свет разума, то сколько мучений это стоило! Теперь единственная страсть всю жизнь будет владеть им – любовь к истине, страсть познания. Страсть познания не знает пресыщения. Неисчерпаемость абсолютной истины не пугает его. В самой этой неисчерпаемости бесконечный простор для непрестанного полёта мысли» (там же. С. 63–64).
В 28 лет, опасаясь суда инквизиции, Д. Бруно бежит из монастыря. Начинаются годы скитаний. Сначала он скрывается на севере Италии, а потом – в Швейцарии, Франции, Англии, Германии. Годы на чужбине, с одной стороны, принесли ему страдания (в Женеве, например, он оказался в тюрьме, а в Лондоне и Париже его травили перипатетики), а с другой, известность (так, во Франции он с блеском читал лекции в Сорбонне и даже давал уроки мнемоники самому королю Генриху III). В 1591 году Д. Бруно возвращается в Италию. В следующем году по доносу иуды Мочениго его заключают в тюрьму инквизиции. Ему 44 года. 17 февраля 1600 года инквизиторы сжигают его на костре. Он прожил 51 год.
В. И. Рутенбург включил в число титанов Возрождения Леонардо да Винчи, Альбрехта Дюрера, Мартина Лютера и Никколо Макьявелли (Рутенбург В. И. Титаны Возрождения. 2-е изд. СПб.: Наука, 1991), но в этом ряду несомненное место принадлежит и Джордано Бруно. Он был не меньшим энциклопедистом, чем Л. да Винчи.
В философии Д. Бруно влился в линию Демокрита-Эпикура-Лукреция, в физике он творчески объединил демокритовскую идею о множественности миров с коперниковским гелиоцентризмом, в психологии он достиг небывалых успехов в мнемонике, в культурологии он блестяще исследоваловал базовые категории духовной культуры – Бога, истины, красоты, добра, справедливости.