От ЖЖизни к жизни
Шрифт:
Правда, на этот раз меня ждут города не очень дальние и приятные, а завершение гастролей придётся на Питер и белые ночи. Дальних перелётов и переездов не предвидится. Справлюсь…
Хочу рассказать, как прокатился из Хабаровска во Владивосток на фирменном поезде «Океан»…
Я совсем перестал любить ночные переезды по железной дороге. Когда-то я предпочитал совершать небольшие путешествия поездом, а не самолётом. Сел вечером в поезд, уснул, проснулся на месте. Прекрасно! Но, видимо, по железной дороге я своё отъездил. Обязательно простужаюсь, с большим трудом засыпаю – если вообще засыпаю, разучился радоваться чаю в стакане с подстаканником, да и вагонные разговоры потеряли для меня свою привлекательность. А когда пытаюсь уснуть под стук колёс, всякий раз слышу храп из соседнего купе. Засыпаю в духоте, задыхаясь от жары и пота, а просыпаюсь окоченевший, потому что проводница перестала топить. Или же наоборот: укутаюсь с головой в два одеяла, не раздеваясь, потому что в вагоне холодина, а просыпаюсь оттого, что проводница так поддала жару, что впору взять веник и плеснуть воды на вагонный титан… Но больше всего меня раздражает пробуждение в поезде, когда ты под утро наконец уснул самым сладким и крепким сном, и вдруг раздаются безжалостный стук железнодорожным ключом в дверь купе и особенный голос проводницы, которая сообщает о том, что надо сдавать бельё, потому что подъезжаем. Этот стук таков, будто тебе постучали непосредственно по голове, и при этом голова пустая и звонкая.
В общем, не хотел я ехать поездом, но пришлось.
Напомню: «Океан» выходит из Хабаровска вечером, а приходит во Владивосток рано утром… И вот наш «Океан» тронулся, над перроном заиграл марш «Прощание славянки», мы разместились, рассовали вещи под полки. Я зашёл за Игорем Золотовицким, который со своим двухметровым ростом казался в вагоне непомерно большим и неуместным. То есть он не помещался на полке в длину, а в узком коридоре вагона с ним было не разойтись. Но я зашёл за ним, и мы направились в вагон-ресторан. Почему? Не потому, что были голодны, просто делать было решительно нечего.
Поезд отошел от перрона каких-то полчаса назад, а уже тамбуры были заполнены мужиками в майках с лямками, в спортивных штанах и тапках, которые курили и изъяснялись так, что все представители новой драматургии и писатель Сорокин могли бы существенно пополнить свои словообразовательные навыки и расширить свои представления о пластичности мата.
В вагоне-ресторане, конечно же, мест не было. Он был забит до отказа, и у меня возникло впечатление, что сидящие в ресторане люди покупали билеты прямо в вагон-ресторан, потому что через полчаса после отправления поезда их столы уже ломились, бутылки на столах были как минимум ополовинены, и было видно, что люди намерены так и продолжать до утра. Мы с Игорем, без особой надежды, подошли к буфетчице Наташе, внятно выглядевшей на свои крепкие сорок пять, которая посмотрела на меня и, не проронив ни слова, исполнила жест, ясно читавшийся: «Для вас мест нет и не будет никогда!» Но вдруг её лицо просияло улыбкой и даже сверкнуло золотым зубом: Наташа увидела выросшего у меня за спиной огромного Игоря Яковлевича Золотовицкого.
Всё же не зря Игорь снимался и снимается в телевизионных сериалах про цыганскую любовь, не зря он давно уже играет цыганского барона. Это в кафе, или в книжных магазинах, или в аэропорту скорее узнают меня. А железная дорога – его направление. Как же ему обрадовались! Думаю, что при помощи внутренней телефонной связи все проводницы и начальник поезда в течение пяти минут знали, что в их составе едет замечательный артист… Как же его зовут-то… чёрт… ну этот… ну такой большой… ну такой классный… он ещё играет в этом… ну про цыган…
Чуда не произошло, точнее, оно произошло не сразу, а часа через полтора. Нам места не нашли и никого с занятого места не прогнали, но любезно предложили вернуться в свой вагон, пообещав, что, как только место освободится, нам об этом тут же сообщат… Потом была короткая фотосессия с поварихами, официантами и несколькими подоспевшими проводницами. Меня фотографироваться не звали, использовали в качестве фотографа.
Мы вернулись на своё место, проводница открыла нам наше купе и сказала: «Уж не знаю, как вам смогут найти место, обычно они не освобождаются. Но если Наташа пообещала… Хотя не знаю, как у неё это получится». Это было сказано с такой интонацией, что стало ясно: Наташа – человек могущественный, но даже ей обещанное будет крайне трудно выполнить… А через полтора часа Наташа пришла за нами сама.
Нам предоставили лучший столик. Точнее, что там говорить «нам» – Игорю предоставили. Мы (администратор Сергей и я) в глазах работников железной дороги были ненужным приложением, но пользовались приближённостью к любимому артисту и грелись в его лучах.
А ресторан гудел. Нам сказали, что хорошую водку, то есть «Беленькую» и «Журавли», успели выпить, остался только плохой «Русский стандарт». Плох он был тем, что дорогой и тёплый. Но мы заказали жареного трубача с луком (трубач – это такой моллюск). Он оказался очень свежим и очень просто, а стало быть, вкусно приготовленным. Палтус и гребешки тоже оказались первоклассными. А глазунья с зелёным горошком получилась просто фантастическая и была необходима, чтобы напоминать о том, что мы находимся не просто в ресторане, а в вагоне-ресторане.
За соседним столиком сидели мужчина и женщина. Он плохо выглядел для своих тридцати пяти, а она для своих тридцати пяти – совсем не плохо. Их стол был заставлен нетронутыми закусками, и на нём ещё стояли едва начатая бутылка минеральной воды и едва тронутая бутылка шампанского. Они сидели, наклонившись друг к другу, о чём-то тихо переговаривались, но при этом их руки сцепились над столом так крепко, что пальцы побелели. И эти пальцы сплетались и расплетались, воспроизводя всё то, что хотели бы сделать эти мужчина и женщина, будь у них возможность остаться наедине… Они явно были сбежавшими из города любовниками. Из города, где у него есть жена, а у неё – муж или ревнивый друг, и работают они, скорее всего, если не вместе, то по соседству. Он был одет как типичный командированный: скучная серая рубашка, дорожный жилет с большим количеством карманов, скучные брюки цвета хаки, тоже все в карманах, на ногах – босоножки, надетые поверх белых носков, на голове редкие, прозрачные волосы, а в глазах страсть. Она же, хоть и была в джинсах, блузку надела нарядную, и причёска была явно не повседневная. В её глазах были счастье и нежность. Они никого не замечали вокруг, просидели так долго, а потом разошлись в разные вагоны.
Мы много говорили, не торопясь и с удовольствием выпили поллитра на троих. Потом ещё коньячку, на посошок. Потом Игорь с кем-то опять сфотографировался, и мы вернулись восвояси. Я в первый раз за долгие годы с удовольствием попил чаю из стакана с подстаканником. Игорь на компьютере включил «Большого Лебовского». И я, опять-таки впервые за долгие годы, почувствовал примирение с железной дорогой и даже порадовался этому путешествию.
На середине фильма, выученного наизусть, я стал клевать носом, ушёл в своё купе и моментально сладко заснул.
Проснулся я от громкого стука в дверь. Заметался в кромешной темноте, пытаясь сообразить, который час. Схватил мобильный, чтобы это узнать, но телефон оказался разряжен. Стук повторился. Я включил свет, нашёл штаны, натянул их и открыл дверь. Свет из коридора ослепил меня, и я не то что прищурился – зажмурился всем лицом… А за дверью оказался пьяный мужик в очках. Он бесцеремонно заглянул мне через плечо, осмотрел купе и спросил: «Это десятый вагон?» Я скрипнул зубами, очень быстро посчитал про себя до десяти и сказал сквозь зубы: «Это… вагон… номер… девять… б…» Он в ответ кивнул и, покачиваясь, пошёл по коридору. Времени было 5.03 утра. Я поспал каких-то два часа. Больше уснуть не удалось.
Владивосток встретил нас холодным туманом, ветром, дождём и ссутулившейся толпой на перроне и виадуке… Я приехал разбитый, простуженный, без голоса… И в очередной раз зарёкся ездить ночными поездами.
3 июня
Тяжело в Москве в жару, да ещё и пух летит. Всё-таки наши градостроители всячески усложнили и усложняют жизнь горожанам. Тополь, наверное, – единственное дерево, которое нельзя сажать в городах, но именно тополями в основном наши города и засажены. В старых районах Калининграда, которые строили и озеленяли коренные жители Кёнигсберга, тополей нет, зато много лип, дубов и каштанов, и я даже забываю в Калининграде о том, что у меня аллергия на июньский пух и прочую городскую пыль…