От ЖЖизни к жизни
Шрифт:
Но первое сентября уже через неделю.
27 августа
В Москве стоят последние, можно сказать, жаркие деньки. А вчера во второй половине дня налетели тучи, пролился последний по-настоящему летний тёплый ливень, тут же выскочило солнце, и появилась радуга, не какая-то едва заметная, расплывчатая, блёклая и вялая, а яркая, как в мультфильмах, как в детских книжках. Удивительный таинственный мост, по которому можно прогуляться. Я словно пережил мистические впечатления людей, которые не знали законов преломления света, не знали слов «дисперсия», «интерференция» и прочих физических терминов… Кстати, на выпускном экзамене по физике в школе мне попался вопрос «Дисперсия света». Я поплыл. И только доброе отношение ко мне учителей и точное их знание, что на карьеру в точных науках я не претендую, позволили им поставить мне в аттестат красивую, округлую, но совершенно не заслуженную тройку. Вот почему я категорический противник ЕГЭ, хоть ЕГЭ и совпадает с моими инициалами (улыбка).
Радуга была прекрасная. Это, пожалуй, первая радуга, которую я видел над Москвой. После лета, после долгого отсутствия в столице я всё время беззвучно повторяю про себя один и тот же вопрос: как здесь можно жить?
Впереди уже маячат вполне ясные перспективы, точнее – совершенно определённые планы в виде гастрольного графика и коротких перерывов между гастролями. В промежутках между разъездами буду писать повесть, которую проработал, осмыслил и внутренне почти прописал. Теперь нужно взять ручку, стопку бумаги и записать её. Повесть задумана небольшая по объёму, но довольно жуткая по содержанию. Работа над ней будет трудной, но, скорее всего, интересной и углублённой. Столь нервного замысла у меня никогда не было. Хотелось бы завершить работу ещё в этом году и тут же взяться за другую повесть, которую я задумал давно, но из-за «Сатисфакции» мне на неё недостало времени.
Лето заканчивается. Сам себе ежедневно повторяю слова героя фильма и пьесы «Пять вечеров». Помните, почти в конце Ильин говорит: «Разболтался я тут с вами». Вот и я чувствую, что немножко за лето разболтался. Пора браться за работу. И борются во мне лентяй и сибарит с работягой и педантом. Но работяга обязательно победит лентяя, а сибарит уж как-нибудь с педантом договорится.
8 сентября
То, что прочтёте ниже, написал ещё вчера, до известия об авиакатастрофе. По поводу этой беды ничего ни добавить, ни прокомментировать не могу. Сам прилетел на днях, а сегодня вечером повезу в аэропорт дочь.
За время молчания, то есть за неделю с небольшим после последней записи, успел пережить много совершенно новых и прежде не испытанных ощущений. Впервые в жизни полежал в больнице. Впервые был беспомощен, малоподвижен и даже побывал под общим наркозом, которого боялся больше всего. Впечатлений много. Но это мои собственные впечатления, и причины, по которым мне пришлось всё это испытать, также мои собственные. Теперь уже всё хорошо, я дома, и гастроли начнутся как намечено.
Возвращался на днях домой, был после больницы слаб и несколько раздражён, а дорожная сумка была особенно тяжела, и многие движения давались не без труда. В аэропорту, конечно же, толпа, люди всё возвращаются кто откуда по домам, начало учебного года, суматоха, да ещё только закончился в Москве великий праздник – День города, эхо которого долетает до самых дальних уголков и пределов. В самолёте был аншлаг (я отдаю себе отчёт, что аншлаг был не по причине моего присутствия (улыбка).
Вечерний рейс, много усталых людей, усталые, а потому капризные и плаксивые дети, на вечерних рейсах много подвыпивших… И вот последним в самолёт под руки ввели пассажира… Человеком его назвать трудно, поскольку себя таковым он вряд ли ощущал, да и вряд ли смог бы ответить на вопрос, как его зовут и откуда он родом… Но посадочный талон он крепко сжимал в руке, а в другой руке намертво крепко держал сумку, так что пассажиром его назвать можно было, не сомневаясь.
Нечасто можно увидеть в общественном месте столь оглушительно пьяного. Да и вообще в таком состоянии человека редко можно увидеть стоящим на ногах. В состоянии такого опьянения люди обычно не ходят. К тому же уровень алкоголя в его крови не сочетался с его внешним видом… У него на голове были явные признаки недавней стрижки и даже причёски. Аккуратненькие очки, чистенькая, светлая рубашечка, светлые брючки, чистые ботиночки, и сумка у него была хорошая, и выбрит он был гладко… Он ничего не мог произнести. На лице его была нелепая механическая улыбка, команду на которую, видимо, отдал ему мозг за миг до полного отключения. А ещё он малопонятно, но в итоге разборчиво бормотал, повторяя одну и ту же фразу: «Я боюсь летать».
Кто-то завозмущался, мол, как таких пассажиров пускают на борт. Кто-то, видимо, с ужасом подумал: не с ним ли рядом будет лететь это тело. Но стюардессы заботливо проводили его и где-то усадили. Благо, он оказался не рядом со мной. И благо, что всё-таки его пустили на борт. Уверен, в английской, немецкой, швейцарской или французской компании такого пассажира не допустили бы до полёта. Правильно! Таким пьяным не место на борту среди других пассажиров, тем более детей. Всё верно! Но что-то человеческое, душевное и сердобольное взяло верх у служащих аэропорта, которые довели бедолагу до самолёта, и стюардесс, которые приняли столь проблемного пассажира. Разглядели они в этом теле душу, которая действительно страшно боится летать, увидели, что человек, видимо пройдя все кордоны и контроли, рванул ударную, а точнее – смертельную дозу алкоголя, чтобы его туловище долетело до пункта назначения. По прилёте описанный мной человек вышел из самолёта последним, сумку его вынесли заботливые стюардессы, а сам он спускался по трапу хоть и самостоятельно, но ещё не понимая, что уже на земле.
Сам я за строжайшее исполнение инструкций. Сам я стараюсь соблюдать их и выполнять неукоснительно. Но как же я рад, что иногда случаются именно вот такие ситуации!
Хорошо, что в мою бытность не было ЕГЭ; если бы был тогда ЕГЭ, я не поступил бы в университет. Аттестат у меня был слабенький, по алгебре, геометрии, физике и русскому языку стояли тройки, вступительных экзаменов я по-настоящему боялся, и хотя серьёзно к ним готовился, понимал, что в моей подготовке много дыр и прорех. Первые два экзамена я сдал хорошо. Но на ключевом экзамене по литературе, которого я меньше всего боялся, мне достался тот вопрос и та тема, которую я не знал совсем. Не знал, потому что не хотел знать и был уверен, что не может такого случиться, чтобы именно то, что я не знаю, мне и досталось. И вдруг вытянул тот роковой билет…
Мне не нравился роман Алексея Толстого «Пётр I». Мне вообще не нравится Алексей Толстой. Но этот его роман я терпеть не могу, и он не понравился мне сразу. Я так и не нашёл сил и причин его читать. «Молодую гвардию» я читал даже не без удовольствия, «Василия Тёркина» знал кусками наизусть! Но не этот роман…
Сдавал я экзамен университетским преподавателям. Прежде о литературе мне приходилось говорить только со школьными учителями, родителями и приятелями. А тут передо мной сидели совсем другие люди. И я чувствовал в них то, ради чего и хотел поступать на филфак. И при этом не знал ответа, совсем. Голова моя закружилась, я понял, что проваливаюсь. Понял, что намеченная и спланированная жизнь летит под откос, впереди только армия, а остальное – во тьме и тумане.
Как выяснилось позже, сдавал я экзамен Натану Давидовичу Тамарченко (филологам или тем, кто связан с филологией, не нужно объяснять, кто это такой). После двух моих невнятных фраз он нахмурил свои косматые брови, сильно заскучал, отстранился от стола и пробормотал: «Ну, книжку-то вы, конечно, не читали!» – и махнул на меня рукой. Я что-то пробурчал нечленораздельное, и на этом тот экзамен должен был закончиться. По всем правилам, инструкциям, уставам и установкам он должен был закончиться в тот самый момент. А после его окончания меня по всем правилам и регламентам ждал не первый курс, а чёрт знает что. Но Натан Давидович вдруг задал вопрос: «А почему вы не читали этот роман?» – на что я честно ответил, что он мне не нравится. Тамарченко шумно выдохнул, отвернулся от меня и уставился куда-то вверх и вбок: «А какие же тогда вам авторы нравятся из школьной программы?» Я тут же очень быстро и совершенно искренне сказал: «Достоевский». Натан Давидович, не меняя позы и поворота головы, устремил на меня только взгляд и, поморщившись, спросил: «Да неужели?! И что же вам нравится из Фёдора Михайловича?» Почти не задумываясь, я быстро сказал: «“Записки из мёртвого дома”, “Преступление и наказание”, “Униженные и оскорблённые” понравились не очень… А вот больше всего понравилась “Неточка Незванова”». Натан Давидович медленно наклонился к столу, внимательно посмотрел на меня. Долго смотрел, едва заметно улыбнулся одними глазами, а потом повернулся к остальной комиссии и сказал: «По-моему, вполне хороший ответ. Вполне хороший».
Мне поставили четвёрку, и я поступил на филфак. И до сих пор пребываю в полной уверенности, что, если бы не тот случай, моя судьба, вся моя жизнь и, разумеется, моя жизнь в профессии сложилась бы совершенно по-другому, и, скорее всего, той профессии, которой я живу сейчас, у меня бы не было.
12 сентября
Всякие, в основном мелкие, дела никак не дают всерьёз сесть за работу над повестью. Ругаю себя, но ничего поделать не могу. Калининградская осень уж больно похожа на конец сибирского лета. Не могу изгнать из себя летнюю лень. Да и недавние занятия, связанные со здоровьем, отняли и время, и силы, а главное – позволили малодушно себя пожалеть (улыбка). Так что намеченные до начала сезона страницы текста написаны не будут. Успокаиваю себя тем, что замысел только окрепнет и будет более выдержанным и выношенным к тому времени, когда я снова смогу, уже зимой, засесть за рабочий стол.