От ЖЖизни к жизни
Шрифт:
Я думаю, неслучайно слова «чудо» и «Чурикова» начинаются одинаково. В связи с этим я хотел бы предложить собравшимся начать употреблять слово «Чурикова» как некий профессиональный театральный термин, то есть с маленькой буквы. Значением этого термина была бы невероятная точность сценической работы, максимальное, бескомпромиссное и самоотверженное погружение в создаваемый образ, документальное жизнеподобие, глубочайшее знание жизни и проникновение в жизнь. Если мы примем такой термин, в какой-нибудь газете через короткое время мы сможем прочесть статью критика про театральную премьеру и наверняка найдём в той статье следующие слова: «На недавно состоявшейся в таком-то театре такой-то премьере во время второго акта такая-то актриса на две минуты
Инна Михайловна! Вы великая актриса, и вы сделали и продолжаете делать нашу жизнь такой, что мы знаем, что в нашей жизни есть чудо!
Вот такие я сказал слова. Хотел, чтобы вы их прочли, потому что я действительно так думаю.
Нам осталось продержаться в этом году совсем немного. Удачных вам покупок и успехов в выполнении задуманного.
31 декабря
Думал, какими же словами проститься с уходящим годом… Личные итоги не впечатляют и особо не радуют. Боюсь, похвастаться нечем. Итоги года подвели все, кто этим занимается профессионально, да и все, кому не лень. А мне на этом фоне, да ещё на пару с простудой, лень этим заниматься. Скажу, что действительно хочу сказать.
Буквально пару суток назад, ночью, мне не спалось. Неожиданно на канале, по которому показывают только неновые отечественные фильмы, наткнулся на самое начало фильма «Застава Ильича» или, как он раньше назывался, «Мне двадцать лет» 1964 года выпуска. Фильм великого Марлена Хуциева. Не собирался его смотреть до конца, но, конечно, не смог оторваться. Смотрел обе части почти до рассвета. Днём его повторяли, попытался привлечь внимание дочери, ничего не получилось… Её не зацепила, не привлекла чёрно-белая, неспешная, полная длинных сцен, уличных прогулок и разговоров картина. Я сначала расстроился, потом успокоился, потому что мы смотрели с Наташей немало тягучих фильмов, но в этом фильме для неё не было ничего знакомого, узнаваемого, близкого и родного. Всё в нём было для неё отдельным, никакого отношения к её жизни не имеющим.
Что же так дорого мне в фильме, который я впервые посмотрел с отцом в кинотеатре повторного показа, потом, ещё в школьные годы, – в киноклубе, а потом, при разных обстоятельствах, смотрел бессчётное число раз? А дорого мне ощущение мифической эпохи шестидесятых. И хотя фактом своего рождения я прикоснулся к этой эпохе, к ней никогда не принадлежал и лишь питался её отголосками.
Из своего детства я помню такси, двадцать первые «Волги», которых было много на улицах. Помню автобусы и троллейбусы, какие ездят по Москве в названном мной фильме и в «Я шагаю по Москве». Мои родители не смогли купить новую высокую коляску, и поэтому меня катали в приземистой, похожей на кабриолет, с очень длинной ручкой. Мама не раз говорила, что стеснялась её. В моём детском фотоальбоме есть её изображение, и в фильме «Застава Ильича» такая коляска тоже есть. Главные герои фильма дороги мне, потому что похожи на моего отца. Такие же тонколицые, вихрастые, с непослушным чубом, в широкоплечих пальто, зауженных брюках, белых рубашках и свитерах и с вечной сигаретой в руке. Я помню своего молодого отца именно таким.
А ещё я помню, как вернулся со службы, и узнаю себя в одном из главных героев и его рассуждениях, неспешных разговорах, в незнании, что такое влюблённость и любовь, в его дружбе, наконец. И хоть я сомневаюсь, что студент технического вуза, а потом работающий на заводе человек, а также его друзья, которые работают один на стройке, где крушит старые московские дома «бабой» – большим железным шаром, а другой – в какой-то совсем не романтической конторе, могли так разговаривать… Но я, студент филфака, занимавшийся пантомимой и ежедневно писавший плохие стихи, которые мне, конечно, казались гениальными, разговаривал именно так.
В этом фильме для меня так много связано с моей жизнью, моим ощущением молодости, Родины, моих родителей, и даже много той тоски, которую у меня, школьника, вызывали фильмы с такими долгими разговорами, где для меня не было ничего интересного… В этом фильме так много человеческого, сугубо нашего и безвозвратно ушедшего, что сколько бы я ни начинал его смотреть, с любого места, оторваться не могу.
Хотя я, конечно, понимаю, что во многом этот фильм – миф о том времени. Уж больно сконцентрированно в нём всё: и прекрасная, вечно омытая поливальными машинами Москва, и танцы на улицах, и афиша фильма «Серёжа» на кинотеатре, за спинами героев, и поэтический вечер в Политехническом, где на сцене и Ахмадулина, и Вознесенский, и Рождественский, и Евтушенко, и даже Окуджава… А ещё молодёжная вечеринка у кого-то на квартире, и один из молодых людей – совсем молодой Андрей Тарковский, который беспомощно играет очень неприятного парня. И так далее, и так далее, и так далее…
Да-а-а, поколению моих родителей повезло. Оно отображено в целом ряде прекрасных и даже великих фильмов, в пьесах и в настоящей, абсолютно уникальной живописи шестидесятых. Я сейчас пытаюсь собирать небольшую коллекцию этой живописи и могу довольствоваться лишь этюдами или совсем не выдающимися работами, но даже они дают мне большую радость.
Моему поколению не повезло, ему достались только отголоски большого кино, а мои сверстники попали лишь в детские фильмы вроде «Автомобиль, скрипка и собака Клякса» или «Внимание, черепаха!», дальше были «Приключения Электроника» и прочие, но я чувствовал себя много старше этих героев. Да и настоящим кино эти истории вряд ли можно назвать. Даже персонажи замечательных фильмов «Звонят, откройте дверь», «Весенние перевертыши», «Ключ без права передачи» и «Сто дней после детства» стали пионерами и комсомольцами существенно раньше меня. Потом большого кино уже не было. В литературе и живописи моё поколение также серьёзного отображения не нашло, так что мифа о нашем времени у моих детей не будет. Останется только музыка, но и её совсем немного.
А что останется от ушедшего года в виде художественных произведений, людей, лиц, событий, поступков?.. Не знаю.
Поверьте, я не грущу. Я привык. И всё равно, несмотря ни на что, жду радости и от новогодней ночи (для этого в холодильнике уже стоит шампанское и не только), и от встречи с друзьями, и от того, что дети порадуются подаркам. Я жду от следующего года серьёзных творческих, а стало быть, профессиональных результатов и событий, во мне уже клубятся новые идеи и смыслы, которые ждут воплощения в грядущем году.
А ещё хочу закончить этот свой профессиональный год и последнюю в этом году запись в дневнике следующим текстом. Я очень хотел, чтобы этот текст прозвучал под музыку, и написал его полтора месяца назад специально к Новому году и Рождеству. Но музыки к нему не сочинилось, потому что я не музыкант, а у знакомых музыкантов были другие дела… Получился этакий небольшой рождественско-новогодний монолог, почти тост. Очень мужской. Он посвящается тем, кто ощущает себя отцом семейства, а также тем, кому есть о ком заботиться.
Новый год и Рождество – это самый нежный, самый таинственный и самый волшебный праздник. Для нас, по сути, это один праздник. Мы так привыкли. Мы так это чувствуем. И вот наряжена ёлка, и вот дети и женщины, мои дети и женщины, мои домочадцы, мои самые родные и близкие собираются все возле этой ёлки и ждут чуда. Горят свечи, светится ёлка, за столом возбуждение… Вот они – самые дорогие мне люди! А эти дорогие мне люди весь год не вовремя просыпались, не вовремя засыпали, постоянно болели, чего-то не того хотели, долго одевались, опаздывали, разбрасывали вещи, чем-то не тем пахли, были часто не в том, каком надо, настроении, чего-то постоянно от меня не того требовали или не были мне достаточно благодарны… Я раздражался на них и даже гневался.